Нихт капитулирен! - Сэй Алек

Каким-то чудом бригадному генералу ВВС Антанасу Густайтису удалось поднять в воздух бомбардировщик ANBO-IV и два Fiat CR.20 ему в прикрытие, чтобы совершить авиаудар по наступающим полякам, однако успехом налет не увенчался (было уничтожено две телеги с провиантом, погибло трое и ранено пятеро польских военнослужащих интендантских частей), а на обратном пути литовские самолеты были перехвачены польскими истребителями PZL P.11. Бомбардировщик и один из истребителей были сбиты, второй истребитель, управляемый майором Ряуба, смог спастись бегством. На этом участие литовских ВВС в войне закончилось.

В самом Каунасе царили паника и беспорядки, с которыми растерянная полиция справиться была не в силах. Еще бы, польские разведчики и диверсанты вполне успешно действовали даже на территории СССР, подталкивая народы Кавказа к выступлениям против советской власти, а уж маленькая Литва была им и вовсе на один зубок.

К пяти часам дня армия «Модлин» вышла к окрестностям Каунаса, и через полчаса после начала боевого соприкосновения правительство Литвы запросило мира. В этот же день президент подписал, а Тариба ратифицировала, договор о воссоединении Польши и Литвы и создании нового государства – Речи Посполитой. Фактически, это был акт о полной и безоговорочной капитуляции.

Днем позже договор с Литвой утвердил польский Сейм.

Еще через день, в соответствии с секретным протоколом «Договора о дружбе и сотрудничестве между Германией и Польшей» от 27 февраля 1939 года, 3-я армия генерал-полковника фон Кюхлера заняла Мемель и Клайпедскую (теперь уже снова – Мемельскую) область. Покуда лилась чужая кровь, Германия прирастала новыми землями.

К чести поляков следует отметить, что солдатам и офицерам Войска Литовского устраивать «Катынь» они не стали. Все литовские офицеры, какие пожелали, продолжили службу в объединенной армии, получившей название «Войско Республики Обоих Народов».

15 июня посол Германии в СССР, граф фон дер Шуленбург, был вызван в Кремль, где Сталин сообщил ему, что «Советский Союз немедленно возьмётся за решение проблемы прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 18 января 1939 года».

Тем временем на советской границе с Эстонией и Латвией создавалась советская военная группировка, в которую вошли силы 3-й, 7-й и 8-й армий. В ситуации, когда Латвия и Финляндия отказались оказать Эстонии поддержку, Франция и Англия ограничились дипломатическими демаршами и угрозой экономических санкций, а Германия открыто поддерживала Польшу и СССР, эстонское правительство пошло на переговоры в Москве, в результате которых 20 июня был заключён «Пакт о взаимопомощи», предусматривающий размещение на территории Эстонии советских военных баз и двадцатипятитысячного советского контингента. Через десять дней аналогичный договор была вынуждена подписать и Латвия.

Дни независимого существования для этих двух балтийских стран были сочтены. Близилось время столкновения крупных держав.

Часть II. Хотят ли в Пруссии войны?

Теперь, если говорить о великих державах Европы, Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира.

В. М. Молотов, 31.10.1939 г.

Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну.

И. В. Сталин

Амстердам, улица Дамрак, 29

30 июня 1939 г., около полудня (время местное)

«Господи, что вчера было-то?» – в висках кузнечным молотом отдавались удары сердца. Казалось, что этот орган переместился из грудной клетки в пространство между ушами, и теперь трудился над превращением мозга в тщательно взбитую однородную массу. Ощущения в остальном организме также были далеки от нормы: невыносимо хотелось пить, внутренние органы, казалось, превратились в желе, которое кто-то изрядно встряхнул, а вкус во рту стоял столь мерзопакостный, что сравнить его было просто не с чем. Единственным положительным ощущением было то, что кровать под ним очень мягкая.

«Интересно где я? Точно не в кубаре – качки нет», Карл приоткрыл глаза и огляделся, с трудом ворочая головой. На кубрик комната не походила совершенно. Потому хотя бы, что представить себе помещение на корабле Кригсмарине, оформленное в розово-оранжево-золотистой гамме, Геббельс не мог. Переборов слабость и накатившую тошноту, юноша поднялся, и обнаружил полное отсутствие наличия присутствия (фразочка принадлежала старпому «Хорста Весселя») одежды на теле. Обведя помещение слабо сфокусированным взглядом, форму обнаружить ему удалось. Китель комом валялся у порога, сапоги стояли у стула, на спинке которого висели и брюки, причем аккуратно заправленные в голенища, трусы обнаружились на люстре, как и один носок… Сборы заняли около четверти часа Едва открыв дверь в коридор, Карл наткнулся на Вермаута.

– Мы уже думали, что ты решил здесь надолго обосноваться! – Где мы? – прохрипел молодой человек.

– Хм… В Амстердаме.

– Уже хорошо. А поподробнее?

– А на что похоже?

Карл обвел мутным взором коридор с множеством дверей, отметил потускневшую и местами облупившуюся позолоту, потертый бархат, тусклые настенные светильники, фривольные картинки на стенах…

– Похоже на бордель, – произнес он. – По крайней мере, не сильно отличается от подобного заведения в Ресифи.[25]

– Вот что меня в тебе всегда поражало, так это способность делать моментальные и, что самое важное, правильные выводы! – хмыкнул Отто.

– Ну пошути, пошути, – Карл поморщился и прикрыл глаза ладонью. Голова грозила отвалиться в любой момент. – Будет на моей улице праздник, окажешься ты в таком же состоянии, напомню я тебе твою любовь, твою ласку… Как мы сюда попали?

– Ножками. Ты что, ничего не помнишь?

– Не то, чтобы совсем… – Геббельс сосредоточился, пытаясь вспомнить события хотя бы последних суток.

«Хорст Вессель» вышел из Киля пятого апреля, и взял курс на Канарские острова. Не напрямую, конечно, с заходами в Дувр, Брест и Ла Корунья, но эти визиты в «дружественные порты вероятного противника», как о них выразился старпом, особого впечатления на Карла не произвели. На берег если и отпускали, то сугубо по корабельным делам и в сопровождении офицера, а визиты британских, французских и испанских моряков сводились к построению на палубе, короткой прочувствованной речи о мире во всем мире, и как к этому стремятся военные Европы. После речей господа офицеры шли в офицерский салон, откушать чем кок послал, а кадетам предоставлялась возможность хоть капельку отдохнуть.

Гоняли их во время похода, как сидоровых коз. Теоретические занятия перемежались вахтами, авралами и нарядами – загрузка была такой, что парни, уставшие от тяжелой работы, иногда даже засыпали на марсах. Впрочем, не обходилось и без курьезов. Где-то за день пути до острова Тенерифе, на подталкиваемом Канарским течением корабле обнаружилось отсутствие якоря. Кто и как умудрился потерять в открытом море тяжеленную железяку, выяснить так и не удалось.

Шниббе вызвал к себе боцмана, как (по словам все того же, отличающегося большой оригинальностью в формулировках старпома Вихманна) «ответственного за все безобразия на корабле, и особенно на палубе», и поставил задачу: к прибытию в Санта-Крус-де-Тенерифе обеспечить «Вессель» якорем и закрепить его на правом борту. Как боцман будет выполнять приказ, его, судя по всему, не волновало.

За ночь, силами боцкоманды, на баке, из деревянных реек, был сделан каркас якоря в масштабе 1:1, который был обтянут старыми простынями, а затем выкрашен в чёрный цвет. И. О. якоря закрепили с помощью системы тросиков (украденных на сигнальном мостике) на положенном месте. Командир был растроган и объявил боцкоманде благодарность. И все бы ничего, да потом один тросик перетёрся и якорь стал трепыхаться на ветру, а затем оторвался. И поплыл… У команды была истерика. У капитана тоже.

Визит на Канары продолжался три дня. За это время кадетов в добровольно-принудительном порядке отправили смотреть на серебряный крест в национальном музее Тенерифе – Иглесия де Нуэстра Сеньора де ла Консепсион – который конкистадор Алонсо Фернандес де Луго водрузил после высадки на побережье Аназо в 1494 году и, собственно, давший название городу. Сводили поглядеть на работу нефтеперерабатывающего завода, загнали в ратушу, где отцы города устроили бал в честь подрастающего поколения морских волчат. Рассказали о героической обороне островов от английских попыток их прибрать к рукам и продемонстрировали старинные укрепления в Ла-Лагуне. Дали пару часиков понежиться на пляже Тереситас – единственном на всём Тенерифе пляже с жёлтым, специально привезенном из Африки, песком. При этом господа офицеры тщательно следили за тем, чтоб кадеты не начали увиваться за местными барышнями, и вообще, блюли моральный облик истинных арийцев. Покуда командование занималось этим, несомненно важным, делом, «истинные арийцы» дружно плескались, устраивали заплывы, играли в волейбол, и вообще, веселились как маленькие дети.