Не измени себе - Валерий Брумель

В свете вышеизложенных достижений, нам представляется: новый метод достоин того, чтобы получить дальнейшее распространение. Он должен стать достоянием многих специалистов для повседневной практики по всему Союзу.

Я сел, зал зааплодировал. В прениях выступили человек двадцать. Ни метод, ни аппарат уже не оспаривали. Дебаты разгорелись по поводу целесообразности строительства крупного института в отдаленном провинциальном городе.

Член ЦК КПСС наконец подвел итог:

- Товарищи, совершенно очевидно, что метод доктора Калинникова действительно представляет большое научно-практическое и социальное значение для нашего государства. А раз это так, мы обязаны создать максимум благоприятных условий, чтобы новое направление развивалось дальше. Крупный научный центр в Сургане будет! Мы не пожалеем на это ни средств, ни сил. Однако сегодня обойти конкретные трудности, к сожалению, нельзя. Проблемную лабораторию невозможно сразу сделать институтом первой категории - для подобного центра нет пока подходящей базы. Вывод такой: действовать поэтапно. Как перекрывали Енисей, - пошутил он. - В самое ближайшее время реорганизовать лабораторию доктора Калинникова в филиал одного из наших институтов. Года через два выделить в самостоятельный институт. Ну а еще через год-полтора присвоить ему первую категорию. Но это пока план, все будет зависеть от дальнейших результатов работы доктора Калинникова и его коллектива.

Член ЦК повернулся ко мне.

- Как, устраивает вас это?

Я был так взволнован, что сумел лишь кивнуть.

БУСЛАЕВ

Я очнулся, с усилием разлепил веки. Меня сильно колотили по щекам.

- Да, да, - моментально подключился я к жизни. - Я здесь.

Я сразу увидел двух зареванных жен, двух Кисловых, двух Звягиных и двух врачей. Я тотчас все вспомнил, резко приподнялся, глянул на поврежденную ногу. В глазах по-прежнему все расслаивалось - я опять увидел две правых ноги. В гипсе.

"Цела, - отметил я про себя. - Все в порядке".

И, откинувшись на подушки, мгновенно уснул...

Наутро я проснулся от знакомого запаха. Он шел из глубины больничных коридоров; это был запах кислых щей. Внутренне я усмехнулся: сегодня замкнулся какой-то круг, повторялось начало...

Дела мои были плачевны. Обнаженными костями я попал в грязь, нависла угроза загнивания голени от инфекции. Опасность усугублялась тем, что перелом у меня оказался многоосколочным. Кость раздробило на мелкие кусочки. С большим трудом отломки эти составили. На ноге зияли три обширные раны - их невозможно было зашить, не хватало кожи. В этих местах хирурги вырезали в гипсе "окна", которые постоянно кровоточили. В эти "окна" я не мог смотреть без содрогания там виднелись оголенные кости.

Меня стали возить в операционную и отрезать черные отмирающие кусочки кожи. Вез наркоза. Я себя презирал, но всякий раз страшно кричал от боли.

Двадцать пять дней стояла опасность гангрены. Врачи сомневались, отрезать мне ногу или еще рано?

Температура не спадала - 39, 39,5, 40.

Поместили меня в отдельной палате. Вместе с женой. Весь тяжелый период она поддерживала меня. Как могла: лаской, словами, специальной пищей, которую Людмила готовила на больничной кухне; ежедневно она бегала на базар, в магазины, крутилась точно белка в колесе. (Ребенок наш был уже в детском саду на пятидневке.) Странно, но все ее усилия облегчить мою участь я воспринимал как должное. Я был целиком поглощен болезненными ощущениями и не мог оценить поведения своей жены по-настоящему. Я даже умудрился с ней поругаться.

Произошло это, когда температура подскочила у меня до высшей точки - 40,5. Людмила кинулась к врачам и стала просить, требовать от них:

- Отрежьте! Ради бога, отрежьте!! Лишь бы он был живой!.. Отрежьте эту ногу!!!

Узнав о поступке жены, я с проклятиями начал гнать ее из больницы... Она не ушла...

Кризис наконец миновал, ногу не ампутировали. Меня вновь принялись возить в операционную - опять без наркоза делать пересадку кожи. Кое-где раны стали затягиваться.

Спустя месяц после катастрофы мне сделали снимок и объявили, что началось сращение. Однако через отверстия в гипсе продолжал сочиться гной с кровью. Я показал их ведущему хирургу - Кучнику, - спросил:

- Это свищи?

- Нет, нет, - заверил он. - Что ты? Все у тебя хорошо, все пошло на поправку!

Постепенно спала температура. Меня начали вывозить в каталке на улицу. Затем сняли длинный гипс, наложили короткий - до колена. Я принялся ходить на костылях. Разумеется, на одной ноге.

В этот период журналисты оповестили в прессе:

"Дмитрий Буслаев поправляется! Нога спасена! В скором времени он будет выписан из больницы".

Ко мне в палату потянулась целая череда знакомых и полузнакомых людей: товарищи по сборной, Скачков, Кислов, Звягин, болельщики, фотокорреспонденты. И так на протяжении нескольких недель. За это время я получил до тысячи писем. Со всех концов Союза самые разные люди желали мне быстрого выздоровления и выражали надежду, что я опять вернусь в прыжковый сектор.

Постепенно я стал уставать. От визитов, от одних и тех же слов, а главное - от однообразия больницы. И здесь я сделал глупость - сбежал в кино. Оказалось, что сидеть вот так просто среди людей - большое счастье. Я даже забыл о больной ноге. И напрасно - выходя из кинотеатра, я споткнулся и полетел с лестницы.

Вечером, после рентгеновского снимка, ко мне прибежал взбешенный хирург:

- Сопляк! Мальчишка! Все насмарку!

Казнить себя, мучить было бессмысленно. Упал я не нарочно. На другой день меня перевели в гнойное отделение. Я спросил Кучника:

- Почему я в гнойном? У меня остеомиелит?

- Да! - вызывающе ответил он. - Не надо было всю нашу работу ломать!

- Погодите, - рассудил я. - Я виноват, согласен. Но ведь остеомиелит у меня не вчера начался?

- Допустим, - подтвердил хирург.

- Что ж получается? Все это время вы меня обманывали?

- Не обманывали, а не хотели понапрасну расстраивать.

- Как? - закричал я. - Значит, все четыре месяца у меня гнила кость?

Кучник молчал.

- Переведите меня в другой институт, у вас я лечиться не буду.

Хирург усмехнулся.

- Пожалуйста. Только ты напрасно думаешь, что с остеомиелитом где-то справляются лучше нашего. Год, два, три для тебя теперь уже не принципиально. Важно, чтобы твоя нога вообще когда-нибудь срослась!

Кучник был разозлен, я задел "честь его мундира", посему он сказал всю правду...

Через три дня меня перевели в другой институт, поместили в отделение спортивной травмы. Пришли три профессора - директор института Зайцев, старейший хирург Колман и заведующая отделением Грекова. Все трое единогласно решили, что мне необходимо наложить аппарат Шамшурина.

Через мою истерзанную кость Шамшурин пропустил четыре стальные спицы и скрепил их полукольцами. Гипс он не снял. Это странное, непривычное сооружение из гипса, дощечек и металла я начал таскать на весу. От природы я не очень доверчив - об этом аппарате навел справки. Выяснилось: конструкцию, которую я носил на ноге, Шамшурин спер у какого-то периферийного врача из Сибири. Притом спер он самый неудачный вариант. На этом защитил докторскую диссертацию.

Протаскав аппарат месяц, я поднялся к Шамшурину на третий этаж.

- Вадим Герасимович, как-то странно все... Уже месяц, как поставили мне аппарат. Что там, как?

Он ответил:

- Идет процесс сращения, нужно ждать.

- А если не идет? Надо бы все-таки взглянуть на дело рук своих.

- Вообще-то верно. Но, понимаешь, ты лежишь в отделении спортивной травмы, а у меня ортопедическое. Там свой заведующий. Но этот вопрос я согласую.

На другой день он явился. Оказалось, что не так составлены отломки. Меня вновь повезли в операционную, что-то перекрутили, переделали, после чего Шамшурин сказал:

- Теперь все в полном порядке!

С этого момента я перестал верить врачам. Шамшурин опять исчез, а на ноге продолжали зиять четыре свища.

Вдобавок жена объявила:

- Все! Больше я так не могу.

- Как? - напряженно поинтересовался я.

- Из больницы в магазин, из магазина на кухню, с кухни опять в больницу!

- Что ты хочешь?

- Опять работать.

- Зачем? У нас есть деньги.

- Не из-за денег! Имею я, в конце концов, право на другую жизнь, кроме твоей больницы?

Я тихо согласился:

- Имеешь.

Жена вдруг заплакала.

- Я на полставки. Я буду ходить к тебе через день. Я договорилась: здесь холодильник, я буду готовить на два дня и оставлять. И все будет хорошо.

- Конечно, - отозвался я. - Все будет хорошо...

- Ты на меня не обижаешься?

- С чего бы? Ты действительно устала.

Вытирая слезы, жена облегченно кивнула...

Лавина посетителей резко спала. Самым верным оставался Кислов. Как и раньше, он приходил раз в неделю, рассказывал о новостях в сборной, делился сомнениями, неудачами, спрашивал совета.

В отличие от некоторых, он со мной не лицемерил, не говорил, что снова будет все прекрасно, он просто общался со мной. Естественно - как будто ничего не случилось... Именно в этом я больше всего и нуждался.