У дороги - Герман Банг

Ларе крепко натягивал поводья.

– Лошади чуют, когда едешь к покойнику, – сказал он. И разговор оборвался. Свет фонарей от коляски скользил по растревоженным кольям ограды.

Бай расхаживал по прихожей из угла в угол, взад и вперед.

– Это вы, – сказал он. – Вы пришли. Ох, как она кричит.

Агнес отворила дверь в контору. Она услышала стоны Катинки и голос сиделки: «Ну же, ну, ничего, ничего». Вошла Мария.

– А доктор? – сказала она.

– За ним поехали, – сказала Агнес.

Она вошла в спальню. Сиделка завела руки Катинки над ее головой. Под одеялами тело больной извивалось от конвульсий.

– Подержите, – сказала сиделка.

Агнес сжала запястья Катинки и тут нее выпустила их – они были в холодном поту.

Руки умирающей судорожно забились о полог.

– Держите же, – повторила сиделка. Агнес снова стиснула руки Катинки.

– А язык, язык… – сказала она. – Скорее ложку! Язык. Катинка обмякла– на полуоткрытых губах сквозь стиснутые зубы выступила голубоватая пена.

Мария выронила ложку, не нашла ее на полу, стала искать другую, держа в руке свечу.

– Голову, – сказала сиделка. – Держите голову. Мария стала поддерживать голову Катинки, сама дрожа всем телом.

– Господи Иисусе… всеблагой Спаситель, – повторяла она. – Господи Иисусе… всеблагой Спаситель…

Агнес прижимала руки Катинки к одеялу.

– Придерживайте голову, – говорила сиделка. Она почти легла на постель, пытаясь просунуть ложку между зубами умирающей.

Вокруг ложки выступила пена.

– Вот так, – прошептала сиделка. – Хорошо. Катинка открыла глаза, огромные, испуганные, и устремила их на Агнес.

Она так и не сводила с нее испуганного взгляда.

– Катинка…

Умирающая застонала и обмякла… Ложка выпала у нее изо рта…

– Сейчас ей полегчает, – сказала сиделка.

Глаза Катинки закрылись. Агнес выпустила ее руки. Женщины сели по обе стороны постели, прислушиваясь к слабому, неровному дыханию умирающей.

– Сейчас ей полегчает, – повторила сиделка. Умирающая забылась дремотой и только изредка стонала.

С дороги послышался шум коляски. Дверь распахнулась, раздался голос доктора. Агнес встала.

– Т-сс! Она спит, – сказала она.

Доктор вошел в спальню и склонился над кроватью.

– Да, – сказал он, – теперь уже недолго.

– Она страдает? – спросила Агнес.

– Кто это может знать, – ответил доктор. – Сейчас она спит.

Доктор и Агнес вышли в гостиную. Они слышали, как Бай расхаживал взад и вперед по конторе. Агнес встала и вышла к нему.

– Что он говорит? – спросил Бай. И опять принялся расхаживать по комнате.

Агнес не ответила и молча опустилась на стул.

– Я не могу поверить, – сказал Бай, – не могу в это поверить, фрекен Агнес.

Он метался взад и вперед, от двери к окну, – снова остановился возле Агнес и сказал, не глядя на нее:

– Не могу поверить, фрекен Агнес. Доктор открыл дверь.

– Скорее, – позвал он.

Конвульсии начались снова. Баю пришлось держать руку Катинки.

Но он ее выпустил.

– Не могу, – сказал он и вышел, закрыв лицо руками. Было слышно, как он рыдает у себя в конторе.

– Оботрите ей лоб, – сказал доктор. Агнес отерла пот со лба Катинки.

– Спасибо, – сказала Катинка и открыла глаза. – Это вы, Агнес?

– Да, Катинка. Это я.

– Спасибо.

И она снова впала в забытье.

Под утро она очнулась. Все сидели у ее кровати.

Глаза умирающей потускнели.

– Бай, – сказала она.

– Я здесь…

– Попроси ее сыграть.

– Сыграйте, – сказал доктор.

Агнес вышла. Она играла, не слыша того, что играет, и слезы стекали ей на пальцы и на клавиши фортепиано.

Катинка снова затихла. Только грудь подымалась и опускалась со свистом.

– Почему она не играет? – вдруг спросила она.

– Она играет, Тик…

– Она уже не слышит… Умирающая покачала головой.

– Я не слышу, – сказала она. – Псалом, – прошептала она, – псалом.

Она снова ненадолго затихла. Доктор считал пульс умирающей, вглядывался в ее лицо.

Вдруг она поднялась и вырвала у доктора руку.

– Бай, – закричала она. – Бай!

Агнес вбежала в спальню. Все столпились вокруг кровати. Бай опустился на колени и зарыдал.

Вдруг все вздрогнули: в открытую дверь конторы застрекотал телеграф – он объявлял о приходе поезда…

Катинка открыла глаза.

– Смотрите, смотрите, – сказала она и приподняла голову. – Смотрите, солнце, – сказала она. – Солнце над горами.

Она подняла руки, снова уронила их, они скользнули вниз по одеялу.

Доктор быстро склонился над нею.

Агнес опустилась на колени у изножья кровати, рядом с Марией, и прижалась лицом к постели.

В комнате слышались только громкие рыдания.

Доктор поднял повисшие руки умершей и сложил их у нее на груди.

– Эй, заснули вы все тут, что ли, Бентсен? – Нескромный спрыгнул на платформу. – Что новенького?

– Она умерла, – сказал Бентсен. Он дрожал как в ознобе.

– Что? О, черт…

Нескромный постоял, окинул взглядом маленькую станцию– она была такой же, как всегда.

Он повернулся и тихо ступил на подножку паровоза.

Поезд скрылся в зимней мгле за далью полей.

Был первый день зимы. Воздух прозрачен, прихваченная легким морозцем земля покрыта тонким слоем снега.

Возле церкви стали собираться мужчины, торжественные, в высоких старомодных цилиндрах. Они шептались, сбившись в кучки, и по очереди подходили и заглядывали в могильную яму, вырытую у самой стены.

В церкви несколько женщин бесшумно расхаживали вокруг гроба и поправляли венки, а дьячок и старушка Иенсен раскладывали на пюпитрах тексты псалмов.

Наконец все было готово.

– И над могилой семьсот пятьдесят третий псалом, – сказала старушка Иенсен.

По случаю «печального события» старушка Иенсен стала чем-то вроде распорядителя. Она с первой минуты взяла усопшую на свое попечение и дома и в церкви. В связи с трауром «институт» был распущен на «осенние каникулы».

Фрекен Иенсен оглядела убранство церкви и подошла к гробу вместе с дьячком: с хоров правильными полукружиями свисали гирлянды, над свечами в алтаре двумя колбасами тянулся траурный креп.

– Прекраснейший вышел гроб по зимнему времени, – сказал дьячок.

Они стали рассматривать венки.

– Красиво плетут венки на мельнице, – сказала фрекен Иенсен.

– Не то что некоторые, – заметил дьячок, он передернул плечами и покосился на венок, присланный семейством Абель.

– Еще бы, – подтвердила фрекен Иенсен, – тут ведь никакого «интереса» нет.

Фрекен Иенсен отошла на несколько шагов и окинула гроб испытующим взглядом.

– Да, – сказала она, – хорошо, что мы выбрали дубовый.

– Позволю себе заметить, и для покойника оно опрятнее, – сказал дьячок.

Зазвонили колокола, фрекен Иенсен вышла из церкви на кладбище. Она здоровалась с отцами своих учениц и одновременно подсчитывала присутствующих.

Пришел Бай в сопровождении двух муг&чин в теплых гамашах; все приподняли шляпы. Старушка Иенсен пожала Баю руку в часовне.

Когда все заняли в церкви свои места, появилось семейство Абель. Шествие возглавляла вдова– по ней было видно, что она одевалась второпях. Оба «птенчика» были в траурных вуалях, точно вдовы.

Луиса-Старшенькая возложила на гроб крест, сплетенный из плюща.

Агнес сидела рядом с пастором. Она не слышала пения и не открывала своего псалтыря. Она сидела и смотрела сквозь слезы на гроб, в котором покоилась ее «прелесть».

Пение стихло. Старый пастор встал и вышел вперед.

Когда Бай увидел, что пастор стоит, сложив руки, у гроба, он заплакал навзрыд.

Старый пастор безмолвно ждал, устремив глаза на гроб. Потом заговорил, почти не повышая голоса. Через окна хоров на гроб и венки струилось зимнее солнце.

Старый пастор говорил о тихих душах в земной юдоли.

Она была тихой– и тихо прожила свою жизнь. Всемогущий Господь, который ведает своих избранников, даровал ей счастливую жизнь с добрым супругом и в неизреченной милости своей ниспослал ей мирную кончину. Да приимет душу ее он, единственный, кому ведомы помыслы и сердца наши, да ниспошлет утешение– он, единственный утешитель наш, тем, кто ныне скорбит о ней.

Аминь.

Старый Линде умолк. Стало совсем тихо.

Вошли носильщики с дьячком и фрекен Иенсен; старушка начала убирать с гроба венки.

Все встали и смотрели вслед гробу, который выносили из церкви под звуки свадебного псалма:

О, как отрадно вдвоем идтиТропою жизни рука с рукою,И крест свой легче вдвоем нести,И счастье сладостней там, где двое.О да, отрадноВ пути быть вместе,Когда сияет твой свет, любовь.

Агнес неотрывно смотрела вслед гробу. В распахнутые двери церкви заглядывал солнечный день.

Твой свет, любовь…

Подошли к могиле. Гроб покачивался на руках у мужчин, конец веревки выскользнул из рук могильщика и упал на дно ямы.