Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение - Джим Роджерс

В 1988 году, путешествуя по Китаю, я побывал на Шанхайской фондовой бирже. Она располагалась на отшибе, на немощеной улице, в отвратительном здании. Офисное пространство занимало меньше ста квадратных метров, и там работал один-единственный сотрудник. Чтобы купить акции, нужно было подойти к прилавку и заплатить, как в обычном магазине. Продавец высчитывал стоимость сделки на счетах. Я купил банковские акции (в то время в свободной продаже их было не так много) скорее ради исторической ценности, чем для получения дохода. В документальной передаче PBS, снятой в то время, я предсказывал большие перемены в Китае. Мой голос за кадром говорил: «Сейчас здесь творится история. Когда-нибудь я буду вкладывать в эту страну большие деньги. До революции в Китае была крупнейшая фондовая биржа на Востоке, и если я не ошибаюсь, то он восстановит позиции».

Мы поселились в Шанхае в апартаментах с обслуживанием – это практически гостиница. Такая схема подходит для временного, но длительного пребывания: меблированная квартира с посудой, столовыми приборами, постельным бельем и всем необходимым для комфортной жизни, а также с услугами горничной. Такую форму размещения своих иностранных сотрудников используют многие компании. Заходите, включаете свет, садитесь за компьютер – и вы дома. В Шанхае нам понравилось все, за одним исключением: ужасно грязный воздух. Перед возвращением в Нью-Йорк мы чуть ли не в последнюю минуту решили провести три недели в Сингапуре в подобных апартаментах.

Мы повторили маршрут летом следующего, 2006 года, добавив на этот раз Гонконг. И там уровень загрязнения тоже был довольно высоким. К 2007 году путешествия превратились в ежегодный ритуал. Вновь посетив эти три города, а также заехав в Пекин и несколько других китайских городов, мы приняли решение поселиться в Сингапуре. Хотя китайские города можно было отмести только из-за состояния воздуха, были и другие факторы, определившие наш выбор. Сингапур, по сути, китайский город (75 % его жителей – этнические китайцы), но, в отличие от Шанхая, английский там является официальным языком государственных структур и бизнеса, а я, напомню вам, мандаринским китайским, в отличие от своих дочерей, не владею. Среди причин, по которым мы отклонили Гонконг, который, как и Шанхай, нам тоже очень нравится, не последнюю роль сыграло то, что местное население там в основном говорит на кантонском диалекте, а он уже сдает свои позиции мандаринскому.

Итак, выбор пал на Сингапур.

Помню, как во время кругосветного путешествия в апреле 2001 года мы побывали на концерте Сингапурского симфонического оркестра в Ботаническом саду и удивились отсутствию полиции. Не было ни одного человека в форме. Мне подумалось, что такое же мероприятие в Центральном парке Нью-Йорка охраняла бы целая армия, и я уже тогда сказал Пейдж: «Должно быть, отличное место для детей».

В пользу Сингапура говорило и то, что образовательная система в этой стране чуть ли не лучшая в мире, здравоохранение – одно из лучших. В отличие от многих азиатских государств, в Сингапуре все работает, и работает успешно. Мы с Пейдж даже решили: когда нам или детям понадобится какой-нибудь врач, например стоматолог, мы полетим в Сингапур откуда угодно, потому что качество услуг здесь непревзойденное. Мы попросили статус постоянного резидента и получили его. Это значит, что мы можем свободно въезжать и выезжать, а также записать детей в школу.

Оказавшись в Сингапуре, мы долго выбирали школу и просили местных жителей порекомендовать нам «самую китайскую». Мы рассчитывали, что обучение будет вестись на китайском, пока не обнаружили, что все начальные школы в Сингапуре двуязычны. Основной язык обучения – английский, но каждый обучается и на родном языке: им может быть тамильский, малайский или мандаринский, но до шестого класса все должны учиться на двух языках. В школе Хэппи, которая называется Наньянг, родной язык учащихся – мандаринский китайский. В течение одной недели все школьные мероприятия проходят на английском языке, а на следующей неделе школа переходит на мандаринский диалект. Язык, на котором ведется обучение, зависит от предмета: математику, например, преподают на английском, а обществоведение – на китайском. Бэби Би, которой сейчас четыре года, мы записали в детский сад Наньянг. Там говорят только на китайском, английский не используется. Три ее воспитательницы недавно приехали из Китая и знают только родной язык. Преимущество четырехлетнего возраста состоит в том, что, даже не зная китайского, ребенок осваивает его за несколько недель.

Записать детей в Наньянг оказалось непросто. Там большой конкурс, что объясняется хорошей репутацией директора школы мадам Хень. Сам министр образования отправил своих детей в эту школу. Мы с Пейдж посетили день открытых дверей – презентацию, которую мадам Хень проводила для родителей. На мероприятии директор объяснила, какие трудности ожидают участников конкурса. Мы были единственными представителями европейской расы в аудитории: экспаты в Сингапуре обычно отдают детей в международные частные школы, где обучение проходит на родном для них языке. Мы были твердо уверены, что Хэппи, наша голубоглазая блондиночка, прекрасно говорящая по-китайски, будет принята сразу же. В конце концов, должны быть учтены еще принципы мультикультурности и географического разнообразия, которые помогли мне поступить в Йель.

Мадам Хень поразила нас своим умом, любовью к порядку и приверженностью китайской культуре в обучении. Когда у нас появилась возможность пообщаться, она вежливо напомнила, что в Сингапуре много хороших школ, и посоветовала ознакомиться с ними, намекнув таким образом, чтобы мы не питали лишних надежд. На презентации она сказала: «В Сингапуре есть правила, и мы играем по ним. Как сингапурцы вы должны их знать». Нам стало ясно, что ни мадам Хень, ни остальных сингапурцев совершенно не интересовали принципы работы Йеля или Принстона. Среди правил, которым мы с радостью согласились следовать, были проживание семьи недалеко от школы и обязательная волонтерская деятельность на благо школы. Пейдж стала родителем-волонтером и начала работать в отделении английского языка, а также включилась в программу «Читающие мамы». Я читал лекции сотрудникам и помогал в сборе средств. Из апартаментов в центре города мы переселились поближе к школе, на расстояние примерно километра от нее.

Китайский – тональный язык. Я не очень хорошо различаю тона и не очень музыкален. Когда я впервые пригласил Пейдж потанцевать, она спросила меня: «Почему ты не держишь ритм?» Я ответил: «А что, здесь есть какой-то ритм?» В итоге жена всегда вела, когда мы танцевали, и если она отправлялась потанцевать с кем-то другим, то по привычке начинала вести, и партнерам приходилось напоминать ей, что вести должен мужчина. В мандаринском китайском четыре тона. Допустим, вы хотите сказать: «Я хочу познакомить тебя с моей мамой». Если вы выбираете неверный тон, у вас может получиться «Я хочу познакомить тебя с моей лошадью». Поскольку я не различаю тонов, то обычно придерживаюсь монотонного английского. Иногда, при необходимости, могу что-то сказать на китайском. Первые слова, которые я выучил, означают «холодное пиво».

Конечно, в Китае множество региональных диалектов, и даже не все китайцы понимают друг друга. А вот на письме общаться могут все, поскольку письменный язык для всех одинаковый. Иногда китайцы разговаривают друг с другом на английском, а переписываются на китайском. Это не исключительный случай: если вы когда-нибудь слышали разговор бангладешца и шотландца, то могли заметить, что оба они разговаривают на своем собственном английском, но совершенно не понимают друг друга, пока не переходят к письменному общению.

Оскар Уайльд сказал об Англии: «Англия и Америка – две нации, разделенные общим языком».

У нас дома мы с Пейдж говорим на английском, а экономка и гувернантка – на китайском. С нами они общаются на английском, но с детьми и друг с другом в их присутствии должны разговаривать по-китайски. Родной язык для девочек все же, как я понимаю, английский, по крайней мере при нас, но иногда они начинают болтать друг с другом на китайском. Я не знаю, от чего это зависит. Когда они станут подростками, я, может, перестану понимать их английский, но уж точно не буду ничего понимать, когда они будут говорить по-китайски. Им это известно, и, я уверен, они охотно воспользуются этой возможностью. И это прекрасно.

Бэби Би зачем-то занимается еще и испанским – четыре часа в неделю. Не знаю, чем это закончится. Я знаком с одним редактором из Time, который раньше жил в Париже, и его пятилетний сын бойко говорил по-французски. Однако к одиннадцати годам мальчик, переехав из Франции, забыл французский вовсе, так что сейчас этот язык для него – китайская грамота.