Журнал «Вокруг Света» №04 за 1970 год - Вокруг Света

На практике это выглядит так: бурят скважины в вечной мерзлоте, заливают их песчано-глинистым раствором. Свая, вставленная в скважину, обволакивается раствором и намертво смерзается с грунтом. На сто свай, возвышающихся метра на полтора-два над землей, настилают перекрытие — и можно возводить дом. Вечная мерзлота сама «работает» на фундамент, проветриваемое подполье охраняет «покой» этой земли. Союз с вечной мерзлотой стал естественным, полным, выгодным человеку, не нарушающим никаких особенностей природы.

Метод этот, получивший название свайного фундирования, был настолько прост и экономически выгоден (6—8 рабочих, несколько буровых станков — и в течение короткого времени фундамент готов), что Норильск быстро пошел в рост. Светлые многоэтажные дома — сегодняшний индустриальный Норильск — стоят, сомкнув плечи, глядя сотнями горящих окон в черно-синюю, уносящуюся с ветром вдаль тундру.

Кстати, сегодня освоено и промышленное строительство на вечной мерзлоте.

Историю о том, как вечная мерзлота из врага превратилась в союзника строителей, я услышала от лауреата Ленинской премии Михаила Васильевича Кима, старожила города, руководителя Норильского научно-исследовательского отдела Красноярского института по строительству. Михаил Васильевич умолчал только о том, что он был первым, кто высказал идею полного союза с вечной мерзлотой.

Город, приподнятый над мерзлой землей. Ты идешь по его улицам, как по улицам любого другого города, и не ощущаешь его необычности. Всматриваешься в лица прохожих, заходишь в магазины, кафе, слышишь обрывки разговоров — и начинаешь понимать, что необычность этого города заключена в обычной, наблюдаемой тобой жизни, в том, что эта жизнь есть здесь, за 69-й параллелью...

Стояла удивительная для норильского ноября погода — минус десять. Она пришла ненадолго, пришла после сорокаградусных морозов, прихватив с собой и привычный городу ветер, и все-таки это была почти весна, подаренная жителям нежданно-негаданно. Норильчане говорили: «Эта оттепель еще скажется. Должна же природа выдержать нашу среднегодовую — минус десять». Все ждали скорых морозов и, ожидая, пользовались благами короткой передышки.

На улицах города, особенно на Ленинском проспекте, было черным-черно от полушубков, меховых шапок и меховых унтов. В этих одеждах все мужчины выглядели сильными, широкоплечими. Казалось, что все 150 тысяч жителей высыпали на проспект и что все они знакомы друг с другом: так часто слышались слово «привет» и общие, «рабочие» разговоры про руду, кубометры, проценты.

Возле витрин «Вареничной» в санках лежали безмолвные меховые младенцы. Их было много— целый санный поезд. Кажется, они уже умели ждать. Норильчане любят забегать в стеклянные кубики «Пирожковой», «Вареничной» или «Чебуречной», чтобы посидеть десять минут в тепле, выпить стакан горячего бульона или кофе, а потом снова, приоткрыв тяжелую дверь и впустив холодные клубы воздуха, выскочить на улицу. В сильные морозы они, похоже, так и передвигаются, «скачками». В магазин, в другой магазин, в «Пирожковую», а там, глядишь, дома.

Мягко ступая войлочными сапожками или меховыми ичигами (в кожаных — холодно!), шли по улицам женщины. В белых пушистых, как только что выпавший снег, шапках из меха песца, меховых ушанках, с завязанными под подбородком ушами. Привычка... И, видно, по привычке девочка с нотной папкой в руках спросила у девушки, ожидавшей кого-то у входа в кинотеатр: «Тетя, у меня не белая щека? Я так давно иду...»

В руках у многих женщин — букеты, укутанные бумагой. В тот день самолетом, из Сочи, из санатория «Заполярник», привезли махровые гвоздики и хризантемы. В городе пока нет магазина цветов, и потому прилавки многих магазинов запестрели алым, белым, желтым, розовым цветом. В этом снежном городе любят зелень: густая березка — керрия японская, с раскидистыми мягкими листьями, живая и веселая; китайская роза, кактусы и бегонии — их встретишь и в гостинице, и в магазинах, и в Доме техники, и в учреждениях; увидишь и в окнах домов. Но вот на улицах, кроме редких заледеневших на ветру прутиков ивы, не встретишь ничего. Как не хватает рядом с камнем и снегом силуэта дерева! Летом — газоны, цветы, клумбы, а зимой — ничего... Конечно, архитекторам трудно здесь рассчитывать на зелень как на декоративный элемент: полярное лето коротко, растут деревья плохо, посреди улицы не посадишь; тут же наметет снег, «обогреет» вечную мерзлоту. Но вот в зонах затишья, где можно не убирать снег, попробовать стоит.

Первый большой настоящий парк в заполярном городе с высокими лиственницами, густыми аллеями, веселыми ледяными горами, с русскими санями и оленьими нартами — об этом мечтают многие норильчане. Что ж, приживается человек даже на суровой земле и хочет внести в жизнь веселье и красоту.

Слово «первый» их не остановит, не испугает; здесь все когда-то было «первым» и «самым северным» — и тонны никеля, выплавленные в трудный 1942 год, и мост через широкую замерзшую Норилку, и черная нитка газопровода, подвешенная на бетонных опорах над мерзлой белой землей, и санаторий, стоящий меж снежных распадков, скрывающий за своими стенами зелень пальм и берез.

...Мальчишки в расстегнутых пальто, звеня коньками, бежали на стадион «Заполярник» — их подгоняли яркий свет огней на ледяном поле и веселая музыка, слышная еще в переулке; черные фигурки взбирались на высокую ледяную гору, на которой возвышался светлый куб здания с зеленой неоновой надписью «Плавательный бассейн». Ребятишки тянули по снегу пластмассовые мешки с мохнатыми полотенцами, ползли на четвереньках, чтобы не опрокинул их ветер и не заставил снова взбираться с самого низа. Парни в лыжных костюмах штурмовали автобус, и мне вспомнился рисованный плакат около стадиона — фигура слаломиста и надпись: «Не солнцу, так ветру навстречу!»

Ветру навстречу... Да, в нелегкое плаванье вышел Норильск: ветры здесь дуют в основном с юга, но сила их достигает иногда 40 метров в секунду. «Черной пургой» называют норильчане такие ураганы. Мороз за 50 градусов да еще ветер... Именно ветер сообщает Норильску самый высокий балл жесткости погоды. Выше, чем в Оймяконе, на Полюсе холода.

Как же строить город, чтобы уменьшить жесткость погоды? Балл жесткости определяется по формуле: температура плюс удвоенная скорость ветра. К первому «не подкопаешься». Но можно «сломать» ветер, сбить его с пути, снизить его скорость, можно преградить дорогу снежным заносам... Ведь страшен не тот снег, который легкими снежинками падает на крыши и мостовые, а тот, который белым хвостом летит с ветром; страшна поземка, она может засыпать двухэтажные дома с головой; из-за нее, как вспоминали старожилы, в зиму перед войной встал транспорт, замерла жизнь в городе. Проблема «заветренности, снегозаносимости» — так называют ее специалисты — по своей серьезности, значимости стоит рядом с «проблемой вечной мерзлоты» и требовала и требует своего решения как инженерного, так и архитектурно-планировочного.

Пройдя из конца в конец самый длинный в городе Ленинский проспект, увидишь все площади: Октябрьскую, широкую, в свете прожекторов, с нее начинается новый Норильск, и с нее, как ни с какого места города, видна панорама синих гор и огней комбината; Гвардейскую, как бы созданную для того, чтобы изменить направление проспекта, лишить его идеальной прямизны; и площадь Металлургов, которая будет замыкать проспект, а пока на ее месте взрытая земля, краны и снежные вихри.

Норильск — город редких площадей и в основном коротких улиц: чтобы не слишком гудел ветер на открытых пространствах, чтобы не мчался он, как по широкому прямому коридору, а терял свою силу, путаясь в переулках или в сломанных, под прямыми углами магистралях. Да, кроме вечной мерзлоты — точнее, заботы о ее сохранении, борьба с ветром и снегом добавляет свои штрихи в рисунок улиц и кварталов города.

Если свернуть в одну из улиц, впадающих в главный проспект (сразу чувствуешь, как перестал толкать в спину ветер), а потом, очень скоро, свернуть на другую улицу, потому что та кончилась, и снова свернуть — кончилась и эта! — возникнет ощущение, что идешь по снежному лабиринту, стены которого сложены из красного кирпича и светящихся окон. С одной и другой стороны каждой улицы — кварталы, сходные по планировке. Рисунок их читается легко, даже в сумраке полярной ночи: белый снег, красный кирпич — четкие краски, четкие линии.

Дома очерчивают прямоугольный контур квартала, лишь кое-где отступая на шаг от улицы, а внутри двора пристраиваются друг к другу под разными углами, словно холодно и неуютно было бы им в одиночестве. Бульдозеры работают между домами, собирая снег в огромную гору, которую с криками штурмует малышня.

Конечно, не все кварталы Норильска имеют такой рисунок. Нетрудно проследить, двигаясь от бывшего рабочего поселка к новостройкам микрорайонов, как отказывались архитекторы от домов, выстроившихся цепочкой вдоль улицы и не прячущих за своими спинами другие дома, как стали избегать отдельно стоящих зданий уже внутри дворов, как постепенно расширялся контур квартала, и он превращался в микрорайон, как усложнялся рисунок (словно в калейдоскопе!) смыкающихся друг с другом зданий.