Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин

Надежда Филаретовна фон Мекк. Фото Н.И. Борисова

Эту невстречу легко истолковать как проявление известного несчастья композитора. Но есть же плоскость метафизики. Орфей не должен оборачиваться на Эвридику, выводя ее из ада. А Чайковский, как и Моцарт, воплощает архетип Орфея – певца, наказанного за разоблачение мистерий. «Волшебной флейтой» в случае Чайковского, по-видимому, служит мистериальный «Щелкунчик», реквиемом – Шестая симфония, особенно же характерен упрямый слух об отравлении по приговору каких-то тайных братьев.

«Юнкера»

Любовь вернется на Яузу новым, коротким утром. Ее героем, свидетелем и летописцем в декадентские, закатные времена станет недекадент Куприн.

В Лефортове, в Екатерининском дворце, располагался Кадетский корпус, из которого, подобно Куприну, был выпущен герой романа «Юнкера», чтобы подобно Куприну же поступить в Александровское юнкерское училище на Арбатской площади. Учению в Екатерининском дворце посвящена повесть «Кадеты». Куприн – писатель военного Арбата и военной, не дворцовой уже Яузы. С ним она строит собственный миф.

В поле мифа краем попадает и Малый Арбатец.

На Чистых Прудах юнкера назначают свидания благородным девицам. На льду Чистопрудного катка юнкер Александров, alter ego Куприна, предлагает Зиночке Белышевой руку и сердце и получает согласие. Москва романа «Юнкера» – это мороз, и солнце, и кровь с молоком.

Другой раз, прежде того, «в субботу юнкера сошлись на Покровке, у той церкви с короною на куполе, где венчалась императрица Елизавета с Разумовским…» Церковь под короной и Покровские ворота в романе отворяют путь на Яузу, несколько раз отмеренный военным шагом молодых героев. Причем на стороне Арбата точкой старта назначается свадебная церковь Пушкина:

«Во вторник Венсан и Александров встретились, как между ними было уговорено, у церкви Большого Вознесения…» «Давайте, – сказал Венсан, – пойдем, благо времени у нас много, по Большой Никитской, а там мимо Иверской по Красной площади, по Ильинке и затем по Маросейке прямо на Чистые пруды».

«…Оттуда до Гороховой было рукой подать». Там, в бывшем доме Разумовского на улице Гороховое Поле, располагался с середины XIX века пансион, где жили в детстве и Куприн, и Александров из романа. Где-то возле пансиона в романе проживают и принимают юнкеров девицы Синельниковы.

С их домом соседствует другой и, кажется, последний адрес яузской любви по Куприну – церковь Межевого института (ныне Институт геодезии, Гороховский переулок, 4), где венчается Юля Синельникова.

Между Жервезой и Мадленой

«Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина, записанные по семейным преданиям московским ботаником Х» стали пусть не частью яузского мифа, но первой рефлексией над ним, культурной игрой в него. Александр Чаянов стилизует романтическую повесть девятнадцатого века о восемнадцатом.

Прекрасный москвовед, автор вяжет интригу на балу в лефортовском доме Разумовских, то есть на Гороховом Поле, где граф Бутурлин уславливается с княжною Марфинькой Гагариной о встрече той же ночью в ее саду.

Княжна живет, по тексту, на Покровке. Может быть, в Армянском переулке, где современный дом № 11, древние палаты Милославского, принадлежал тогда Гагариным? Или в Потаповском, где им принадлежал дом № 8? – Удостовериться не представляется возможным, поскольку Бутурлин, застигнутый дождем и ветром, не может отыскать дорогу с Горохового Поля на Покровку.

Погодный морок нужен для того, чтобы герой попал в дом Брюса, легендарный дом на Разгуляе, и повздорил бы там с призраком хозяина, на карточном столе которого раскладывается судьба московских жителей.

С тех пор Бутурлину не видеть Марфиньки, но разделять свою любовь между Жервезой и Мадленой, женщинами-рыбами, первая из которых приходится племянницей английскому посланнику, живущему в Лефортове под характерной фамилией Гамильтон.

Правда, есть еще дворовая Матреша, с которой Бутурлин делит постель в фамильном доме на Знаменке и которая ходит поэтому барыней. (На Знаменке, в Арбате, действительно был дом Бутурлиных – № 12.)

В церкви Симеона Столпника, что за Арбатскими воротами, в той самой, где венчались, по легенде, Шереметев и Параша, Бутурлин венчается с Жервезой, в православии Глафирой.

Завязавшись на Яузе, история оканчивается в Арбате.

Часть XV. В Арбате: разное

Арбат и церковь Николы Явленного на акварели Владимира Нечаева. 1830–1840-е

Стендаль и Баркова

1812 год не мог не стать великим мифотворцем.

«В тот день, когда мы прибыли сюда, – сообщал в письме из захваченной Москвы интендантский офицер Анри Бейль, – я, как и полагается, покинул свой пост и пошел бродить по всем пожарам, чтобы попытаться разыскать г-жу Баркову.»

Будущий Стендаль искал бывшую возлюбленную, актрису Мелани Гильбер, вышедшую замуж за русского: «Я никого не нашел».

В тот первый день Стендаль останавливался с интендантским штабом на Арбатской площади, в доме Апраксина (Знаменка, 19), откуда на другие сутки французов выкурил пожар.

Этот поиск на пожаре – словно крестоносный поиск женственной души мира, предпочитающей Восточный Рим Западному.

Анри Бейль (Стендаль) на портрете предположительно работы Жана-Батиста Жозефа Викара. 1824

Дом графа Апраксина на Знаменке. Чертеж фасада из Альбомов Казакова. Около 1800

(Сравнить с «Московским дневником» философа Вальтера Беньямина, написанным более века спустя: «…Кое-что об Асе и наших с ней отношениях. <…> Я оказался перед почти неприступной крепостью. Все же я полагаю, что уже одно только мое появление перед этой крепостью, Москвой, означает первый успех». Ася равняется Москве.)

На панораме московского любовного мифа Стендаль замещает своего императора, обделившего Москву амурными приключениями.

Или нет, это Москва обделила Наполеона любовью. Женщина Москва предпочла принести себя в жертву на глазах насильника.

Только на второй месяц московского сидения Стендаль узнал, что за несколько дней до вступления французов Мелани «уехала в Санкт-Петербург, что из-за этого отъезда она почти окончательно поссорилась со