Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье [Литрес] - Анджелика Монтанари

virtutibus S. Martini). Еще Григорий Великий повествует о благоухающей манне, бьющей ключом из могилы апостола Андрея в день его почитания, которую применяют в приготовлении настоек и терапевтических мазей (лат. mannam in modum farinae vel oleum cum odore nectareo[287]). Павлин Ноланский упоминает о лаванде, проросшей на могиле святого Фелиция, из которой добывалали, при помощи специальных благовоний, целительную мазь; согласно анонимной биографии Катберта Линдисфарнского, вода, которой было омыто тело святого епископа и отшельника, излечила одержимого бесами молодого человека, после того как он ее выпил[288].

Речь идет об образе тела в рамках отношений, которые организм устанавливает при жизни и после смерти: святой заявляет о своем присутствии (лат. praesentia) через чудеса, исцеления и обращения в веру, с помощью лоскутов, знаков, трофеев (лат. brandea, signa, trophea) не в меньшей мере, чем если бы тело находилось в своей целостности. Святые фрагменты исцеляют даже когда происходят от трупа только символически: зелень, проросшая на могиле, древесный лист, упавший на захоронение, осевшая на нем пыль, лоскут одежд, все они эффективны против заболеваний (похожий напиток, например, исцеляет Григория Турского от дизентерии[289]). В пенитенциалии Буркарда Вормсского присутствуют поверья, согласно которым даже самые обычные останки могут быть наделены подобными символическими механизмами исцеления и способны стать чудотворными при условии, что пространство под гробом недавно усопших родственников наполнялось водой:

Не участвовал ли ты в этих суеверных занятиях, которым предаются глупые женщины, пока тело умершего находится еще в гробу? Они бегут к источнику и без лишних слов несут в сосудах воду, которую выливают под гроб, как только его приподнимают над землей […] они верят, что таким образом можно добиться исцеления[290].

Эффектом, схожим от прикосновения к мощам, обладала микстура под названием vinage, которую получали путем фильтрования телесных останков смесью из воды и вина, либо соками, которые испускало само тело святого. Подобная практика – и мы знаем, что она применялась к реликвиям Святого Николая, чьи мощи были перенесены с Востока, Иоанна Милостивого, святого Беркария, святой Вальбурги Хайденхаймской и святого Мавра – интенсифицируется начиная с XI века: из тела святого Бенедикта изготовляют целительные отвары, как сообщает нам очевидец Родольфо Тортарио, а из пыли, собранной в Ауденбюрге у захоронения Арнольфо ди Памеле, создают прекрасное медицинское средство, применяемое во Фландрии, Франции, Англии, Шотландии и Фризии[291]. Цезарий Гейстербахский приписывает чудотворные свойства мощам мучеников фиваидского легиона, с помощью которых добывается вода исцеляющая болезни и заразу[292]. Работы Луиджи Канетти демонстрируют насколько широкий репертуар жидкостей, таких как манна и масла, источаемых захоронениями святых, как, например, масло из египетского святилища Абу-Мина или терапевтическая мирра (греч. myron), которую «источали мощи святого Елисея вблизи Антиохии, согласно свидетельству очевидца, епископа Феодора Абу Курра»[293]. Однако уклон на чудеса (лат. mirabilia), присущие мощам святых, подсказывает нам, что необходимо подходить с осторожностью к оценке свидетельств, говорящих о танатопрактике. Конечно, человеческие останки на стадии распада выделяют жидкости, а присутствие определенных практик говорит о распространенности и известности этого явления.

Большой известностью пользовался чудотворный (фр. vinage), приобретенный путем омывания костей святого Антония, чье применение зарегистрировано в XV веке и в начале Нового времени среди медицинских практик, применявшихся в главном госпитале ордена в Аббатстве святого Антония города Вьен: спасительная жидкость аббата могла противодействовать достаточно большому ряду патологий; более поздними являются, однако, упоминания о болезни под именем «огонь святого Антония», под которым подразумевалась гангрена разного происхождения[294].

Целебные смеси подобного рода продолжат быть невероятно распространены. Одним из поздних примеров является жидкость святой Катерины: в монастыре у подножья горы Синай, в глубине захоронения святой, была установлена

серебряная трубочка, по которой лилась жидкость гораздо более темная, нежели масло, совершеннейшая и полезнейшая для многих больных жен, чудесным образом исцеляла любой недуг, руководитель церкви раздавал ее пилигримам за их благочестие[295].

В то время как монахи были заняты собиранием ценных соков, исходящих от мощей святых, и омыванием реликвий водой с вином, в миру набирала популярность фармакопея гораздо более близкая к антропофагии, чье распространение скрывает за собой историю большого недоразумения. Пройдемся по основным этапам.

3. Мумие

Не стоит путать значение слова mumia, встречающееся в античных медицинских трактатах, с тем, что мы подразумеваем под ним сейчас, то есть целым бальзамированным телом: персидское слово mûmiya означает вещество, применяемое в фармакологических целях, смесь, в оригинале состоящая из битума и смолы, добываемая неподалеку от некоторых древних захоронений, так как использовалась, согласно некоторым средневековым и античным авторам, чтобы бальзамировать тела (современные египтологи, однако, сомневаются в том, что поначалу мумии обрабатывались минеральным битумом).

Гален описывает мумие как вещество, присутствующее в могилах с телами, бальзамированными с использованием специи, как было принято делать в далекие времена, и подчеркивает, что при его жизни этим продолжали заниматься язычники недалеко от Вавилона. Горячее и сухое, объясняет он, мумие – это медикамент более высокого, четвертого уровня (согласно классификации веществ, способных вызвать в высоких дозах летальный исход)[296].

Но кое-что все-таки меняется в ходе Средневековья: из прежней, не вызывающей подозрений смеси смолы и асфальта, мумие постепенно приобретает значение «человеческой жидкости»[297] и, наконец, с приближением Нового времени, самой настоящей высушенной человеческой плоти.

Темные, бальзамированные египетские тела, скорее всего, к этому времени стали путать с черной и драгоценной минеральной субстанцией, описанной Диоскоридом и Плинием и применяемой при процедурах бальзамирования. Прибыв на эти земли в качестве завоевателей, арабские народы заметили кажущееся сходство между разновидностями асфальта, уже известного на Востоке до пришествия ислама, и черным выпотом, который источали многие мумифицированные трупы в Египте, и установили между ними соответствие. Сок из мощей оказалось добыть легче, чем асфальтовую смолу, и его стали считать отличной терапевтической заменой натуральному мумие.

Таким образом слово мумие стало означать не только битумные вещества как асфальтовые смолы, но и жидкость, источаемую бальзамированными телами.

Этот термин пришел на Запад благодаря Салернской врачебной школе, хоть он и использовался еще в своем оригинальном значении в арабских переводах Диоскорида и в арабской медицине X и XI веков. Следуя процессам семантической вариации и амплификации, мумие превратилось в жидкий состав, результат смеси телесной эссенции и бальзамических специй, а впоследствии в саму мумифицированную плоть.

Первым автором, использовавшим на Западе слово mumia, был Константин Африканский, в XI веке, в Liber de gradibus simplicium, латинском переводе произведения о простых телах арабского медика X века Ибн аль-Джаззара, где мумие прописывают при переломах, внутренних контузиях, нервных расстройствах, кровоизлияниях и мигренях. Константин цитирует автора, который считает, что, хоть и существует персидское минеральное мумие, настоящим все-таки является то, что исходит из могил, хоть некоторые и путают ее с асфальтом[298]. Такой текст, как «Практика Платеария» (лат. Pratica Plateari), в середине XII века советует его против кровохарканья, дизентерии и чрезмерного менструального выделения, подчеркивая вяжущие свойства; мы находим мумие также в «Книге простых лекарств» (лат. Circa instans), трактате составленном между 1150 и 1180 годами, чьим автором прежде считался Маттео Платеарио: речь идет о фармакопее, имеющей большой успех, ее латинские копии и переводы на вернакулярные языки, некоторые с дополнениями, были широко распространены по всей Европе (только латинских кодексов мы насчитываем