Четыре Любови (сборник) - Григорий Ряжский

С Арменом Дэвид задружился насмерть, с первого дня, как только познакомился. А произнесенный кавказцем тост: «Я пью за твой гроб, который будет сделан из столетнего дуба, который мы посадим через сто лет…» – добил его окончательно.

– Я не знаю, где ты нашел этого художника, – объяснял он ему потом, имея в виду Гения, – но вы с ним молодцы. Даже меня, циника из Голливуда, на корпус прошибло… В первом классе полетишь…

Перед отлетом, уже в Шереметьево-2, Дэвид, прощаясь, один на один, уже без переводчика, вручил Армену визитную карточку и подмигнул:

– Все есть можно платит. Без денги. Будет ферст класс, дринк, еда лубой и… – он снова подмигнул, – хост, ай мин, стуардесс, сем сот бакс, я тоже платит… – он весело засмеялся, – программ баджет фаундэйшн – олл инклудед, все вклучено. Сии ю, ин октиабре, бай-бай, ну-у?..

Они обнялись, и Дэвид скрылся в таможенной зоне.

«Вай ме-е-е! – только сейчас он врубился в последние слова Дэвида. – Прямо в самолете… Кто бы мог подумать… А как же сказать-то?» Он почесал затылок и сказал сам себе с грустной обреченностью:

– Надо было язык учить тогда, а не джинсой фарцевать…

…Верхний свет в салоне первого класса автоматически приглушился. Пришла Ким и принесла пледы. Мыриков взял два… Один отложил, другим накрылся, натянув не выше подбородка, чтобы продолжать бдеть, и затих… Закончив с пассажирами, она зашла за перегородку и устало опустилась в кресло, у себя в закутке, не задергивая шторку. Армену опять были видны только ее красивые ноги. Было совсем темно, лишь слабо мерцал свет от видеоэкрана. У него отчего-то два раза подряд дернулась щека… Он прижал ее рукой и немного подержал. Потом медленно отпустил руку и замер в ожидании… Все было в порядке… И вдруг он отчетливо понял, что просто тянет время, что просто подсознательно выискивает повод, чтобы как-то оттянуть, отогнать неясный, ноющий где-то там, в глубине живота его, чудовищной и тайной силы мужской зов… Он встал и пошел в закуток… К Ким… Ему показалось, она совсем не удивилась, когда его фигура возникла в проеме незадернутой шторки. Придав лицу небрежную веселость, с расслабленным видом скучающего путешественника, утомленного долгим перелетом, Армен сел рядом, на соседнее кресло, совершенно не понимая, с чего начать очередной корявый разговор. Выручила она сама…

– Уот из е филм эбаут, Армн? Е анимэйшн…

Тема, безусловно, была спасительной… Вопрос он сумел понять безошибочно, однако первая же попытка изложить сюжет, даже в самых примитивных формах, потерпела полнейший провал. Тогда он попытался перечислить хотя бы основные персонажи. Для начала он помахал крыльями и пару раз по-вороньи каркнул, – Ким засмеялась – способ изложения был ею принят, – потом гавкнул и повилял хвостом и, наконец, вытянув вперед голову и придав лицу грустное лошадиное выражение, поцокал губами, имитируя стук копыт…

…Послышался скрип колес… Ломовой тяжеловоз с черной лохматой гривой и с аристократически утонченной голубой мордой, откуда грустно взирали на мир человечьи глаза, тянул крытую повозку. Из нее сыпались яблоки, синие, с серебряными плодоножками. Их было много, и они засыпали всю дорогу. Сзади, прыгая часто-часто, их преследовала белая ворона с кроваво-красным кружевным платочком на шее, в такого же цвета ермолке и с рыжим собачьим хвостом-крендельком. Она клевала каждое упавшее яблоко ровно один раз. Дорога была усеяна яблоками насколько хватало глаз, и они все не кончались. Ворона клевала и клевала, без устали, кто кого… На спине у ломовика стояла девочка в белом бальном платье и подпрыгивала, вращая вокруг себя цирковой обруч в такт равномерной ходьбе. Ложбинка, которая образовывалась на стыке шеи и туловища всякий раз, когда лошадь выкидывала вперед правую переднюю конечность, резко распрямлялась и выталкивала маленькую прыгунью наверх, пропуская под ней обруч. Оторвавшись от лошадиного крупа сильнее, чем обычно, девочка ненадолго зависла в воздухе и прощально помахала скрипачу рукой. Тот ответил ей грустной улыбкой… В этот момент путешественники достигли колодца. Колодезный журавль, наблюдавший за воздушными упражнениями девочки, упруго прогнулся, скрипнув несмазанной уключиной, резко распрямился, освободив свое деревянное тело, выдернул цепь с ведерком из холодных оков колодезной воды, подняв целый сноп искристых брызг, и, оторвавшись от земли, взмыл в небо. По пути он прихватил и девочку, зацепив своей цепью ее обруч, и унес их с собой, высоко в небеса, прощально курлыкнув родному местечку. Брызги, вырвавшиеся на свободу, не желавшие залетать назад, в темную глубину колодца, собрались вместе, тесно прижавшись друг к другу, не сливаясь, но продолжая переливаться на солнце, каждая отдельно. Внезапно этот волшебный сгусток выстрелил в солнце жгутом из семи разноцветных дуг, который, не долетев до него самую малость, загнулся и приземлился где-то там, в конце булыжного пути, воткнувшись во влажную землю другим своим концом. Девочка совсем не испугалась, она лишь поудобней устроилась на обруче, свесив в воздух босые ножки, и залилась счастливым смехом под тоскливую мелодию рвущих жилы скрипичных струн. Вдалеке, с высоты своего журавлиного полета, они обнаружили городок, с садами, улочками и невысокими крышами домов, сквозь которые прорезались маковки церквей. Туда журавль и взял курс, поднырнув длинной шеей под радужную арку. Ломовик, задрав голову в небо, внимательно исследовал поднебесье, а затем понятливо и не спеша последовал в том же направлении. Скоро укатанный грунт перешел в булыжник. Ворона неотступно следовала за повозкой, с остервенением нанося синим яблокам разящие уколы и в ярости выплевывая серебряные плодоножки…

В городишко ломовик вошел, когда утро уже окончательно убралось восвояси, перебудив всех его обитателей. Булочники покатили свои маленькие разноцветные тележки, полные сдобных калачей с сине-фиолетовым румянцем на бочках. Ароматные облачка выплывали из тележек и, смешавшись в большое сине-фиолетовое облако, поплыли по городку, разнося по округе крепкий хлебный дух. Чернявый молодой солдат в потертых башмаках с высоко поднятыми обмотками возник ниоткуда… Он остановился у покосившегося телеграфного столба и перехватил поудобней небольшую оконную раму, что нес в руках. Мимоходом взглянул на городские часы с направленными к центру диска стрелками. Часы полоскались по ветру, поскольку их мягкий диск был перекинут через телеграфные провода и для пущей надежности пристегнут парой здоровенных изумрудных прищепок. Чуть передохнув, солдат пересек булыжную мостовую и исчез со своей ношей неизвестно куда… Дворник, в сапогах и треухе, с красно-зеленой метлой в руках, задумчиво отложил свой инструмент и внюхался в пролетающие мимо ароматы. Он медленно поднялся в воздух и, не выпуская из рук свою красно-зеленую драгоценность, полетел вслед за облаком, слегка подправляя маршрут при помощи метлы. Облако летело навстречу ломовику. Ломовик равномерным шагом приближался к облаку. Они остановились одновременно, друг перед другом. Ломовик заинтересованно повел носом. Облако согласно кивнуло и превратилось в огромный калач, который плавно окольцевал черную лохматую шею, миновав голубую лошадиную морду с благодарными человечьими глазами. Вслед за облаком мягко приземлился и дворник с красавицей-метлой. Он подошел к ломовику, потрепал его по черной лохмоте и, потянув за калач, повел в сторону дома, в городок. Ворона неотступно следовала за ними, настырно продолжая свой яблочный поклев…

А еврейская свадьба в городке набирала обороты… Невеста была хороша собой… Подвенечное платье ее, словно вырубленное из деревянной белой колоды, и такой же красоты свадебная фата славно смотрелись на фоне зеленых рук пейсатого жениха, нарядно одетого по такому случаю в блестящие сапоги и малиновую жилетку.

– Ай-яй-яй-яй-яй! Яй-яй, яй-яяй! – почти по-человечьи плакала скрипка.

– Ой-ей-ей-ей-ей! Ей-ей, ей-еей! – дружно вторила ей многочисленная родня.

В мелодию скрипки постепенно вплелись звуки рожка, его сменил кларнет, послышались гитарный перебор и удары бубна. Мужчины – пекари и зеленщики, часовщики и портные – первыми пошли в пляс, заложив разноцветные пальцы за края жилеток. Женщины выносили на улицу еду и питье – гуляйте, люди добрые, на еврейской свадьбе!

Раздался цокот копыт по булыжной мостовой. Это дворник привел на свадьбу ломовика. Он снял с могучей лошадиной шеи огромный темно-фиолетовый калач и протянул его молодым. Жених с невестой поклонились в ответ и поднесли дворнику стопку с оранжевым питьем. Дворник посмотрел в небо, снял треух, хитро подмигнул оранжевому солнышку и медленно, с достоинством и расстановкой, влил в себя драгоценную влагу, отведя, как водится, в сторону малиновый мизинец. Такого издевательства ворона снести не могла никак. Привлекая всеобщее внимание к собственной персоне, не желая находиться в тылу такого интересного события, она громко гавкнула три раза по-собачьи, подпрыгнула и, махнув пару раз белыми крыльями, очутилась на самом верху повозки. Набрав полную грудь воздуха, ворона нанесла последний, самый разящий удар клювом в весьма шаткое сооружение на колесах. Брезент лопнул по всей длине шва, и гора синих яблок с серебряными плодоножками вывалилась прямо под ноги веселой свадьбе. И тогда гости, еврейские и все прочие, отложив свадебное угощенье, взяли каждый по яблоку и вкусно захрустели. А ворона, наблюдая такой мир и согласие в маленьком городке, довольно заулыбалась и несколько раз вильнула рыжим собачьим хвостом…