Четыре Любови (сборник) - Григорий Ряжский

– Грейт! Конгратьюлэйшнз!

«Черт! – подумал он. – Что же она такое сказала? Кон… и чего-то там… Это значит «да» или значит «нет», интересно? Не у Мырикова же идти спрашивать?..»

…Комиссию Госкино на этот раз возглавлял Маститый. Обладая крепкой рукой профессионала, широко известный среди коллег по цеху, а также, что не характерно для мультипликатора, и в широких непрофессиональных кругах, автор и режиссер десятка получивших в разное время известность и призы мультфильмов, бессменный ведущий телепередачи об анимации и т. д. и т. п и снова т. д., Маститый еще и ухитрился не стать при этом бесталанным художником. И посему председательское место в комиссии, где рассматривались дипломные работы выпускников, являлось для него дополнительной трибуной, добытой, безусловно, заслуженно. Организм его был устроен так, что извлекал сладкие живительные соки, питавшие его творческие силы, не столько из ежедневной многолетней работы при полной самоотдаче – там тылы были крепки, работала надежная, годами проверенная команда, – и не столько от успешных, по обыкновению, результатов своего труда, сколько от самоотдачи несколько иного свойства. Свойство это заключалось в болезненной потребности регулярного отпуска мудрых, направляющих советов коллегам, и в особенности молодым. «Интеллектуальное донорство» – так он самолично определил собственное место в вверенной ему киновластью мультипликационной индустрии. Здесь же, в комиссии, он, в силу своего председательства, мог позволить себе быть снисходительно-добрым и строго-справедливым, заботливым по-отечески и порой по-судейски безжалостным, яростно-агрессивным и обнадеживающе-доброжелательным. На самом деле все определяла конкретная ситуация, находящаяся в прямой зависимости как от настроения председателя, так и от пола, возраста, внешнего вида и национальной принадлежности испытуемого. Что же касалось дипломной работы выпускника, то, как произведение искусства, она не могла, по определению, представлять художественной ценности в силу несоизмеримости заслуг перед отечеством той и другой стороны. В то же время Маститый никогда не состоял в списках негодяев, поскольку умело лавировал между струйками дождя и всегда оставался при этом сухим.

Пошли финальные титры… В просмотровом зале зажегся свет. Члены комиссии вопросительно посмотрели на председателя.

– А где у нас авторы? – спросил Маститый. – Здесь?

Армен поднялся. Маститый не спеша оглядел его с головы до пят.

– Так, стало быть, вы един в двух лицах? – с легкой иронией спросил он. – Пожалуйста, еще раз, как ваша фамилия?

– Айтанян…

– Айтанян, значит? – почему-то с удивлением переспросил Маститый.

– Значит… – Армен ответил спокойно, без признаков малейшего экзаменационного волнения.

Ответ не понравился. Мастер понял, что будут проблемы. Армен стоял с непроницаемым лицом.

– Отличная пластика… – сказал вдруг Маститый и добавил, обращаясь к Мастеру: – Ваша школа…

Мастер слегка улыбнулся глазами. Армен продолжал стоять как стоял. Какую игру затеял Маститый, никто не понимал.

– А почему вы сценарий сами писали? – вполне доброжелательно обратился он к Армену. – Не нашли подходящего?

– Я не искал, я просто сделал что хотел. Я профессиональный писатель… – спокойно ответил Армен.

Ответ снова не понравился…

– Так это, что же, девочка там в Америке и остается?.. В вашем… кхм!.. писательском варианте?.. А эти… с пейсами, назад улетают? – с искренним удивлением спросил Маститый. – Странно, что так, а не наоборот. Вы не находите?

– Это не странно, – ответил Армен. – Это нормально… Это было их свадебное путешествие, и они вернулись на Родину. А девочка у меня олицетворяет Свободу, и у нее должен быть выбор…

– А ворона в красной ермолке почему Америку выбирает? Тоже для свободы?

Мыриков, проректор высших курсов, он же член комиссии, хихикнул. Мастер молча слушал, не вступая в дискуссию. Все остальные решили, что лучше помолчать, пока не прояснятся позиции. Очень уж материал… деликатный…

– Такой ее придумал Гений русского авангарда, – спокойно ответил Армен, – а я просто перевел его картины в движение.

Маститый оживился:

– Вот именно, авангарда! А почему, например, не реализма? В народном стиле?

Мастер прикрыл глаза, мысленно сосчитал до пяти и снова открыл. На лице его ничего не читалось. Маститый продолжил мысль:

– Почему, например, не… – он на мгновение задумался, – не Лесков, там… или не… – глаза его забегали быстро-быстро, – не Шукшин? У него, кстати, тоже есть много над чем погрустить… В народном смысле. Вот, к примеру, «Алеша бесконвойный». Настоящая русская грусть. И без этих… – он старался подобрать нужные в этой ситуации слова, но у него плохо получалось, – без этого… всего… И вообще, вы, может, слышали, что искусство принадлежит народу?

Неожиданно он вскочил с места и ткнул себя в грудь указательным пальцем:

– НА-РО-ДУ!

Это был первый в его начальственной практике случай, когда ему было оказано бесстрашное и достойное сопротивление.

– А вы какой народ имеете в виду? – спросил Армен. – Конкретно…

– Какой?!! – забыв о своей педагогической миссии, заорал Маститый. – Да наш, наш народ, какой же еще? – И, окончательно потеряв бдительность, выкрикнул: – Русский!

– А я – армян! – без тени смущения на лице отчетливо произнес Армен. – Я не ваш народ! А искусство, если по заказу, то оно уже не искусство, а… лозунг… Хоть в ермолке, хоть в ушанке, хоть совсем без ничего, ну-у?

Это последнее «ну-у?» получилось случайно, просто вывалилось автоматически. Сказалось дикое внутреннее напряжение. Только сейчас он обнаружил, что все это время кулаки его были сжаты так, что побелели косточки пальцев… Мастер встал и вышел из просмотрового зала. Маститый побагровел и глотнул воздуха… Члены комиссии, среди которых было и немало достойных представителей веселого цеха, вскочили с мест, плохо ориентируясь в происходящем…

– Все свободны! – шумно выпустив изо рта воздух и повернувшись к комиссии спиной, сказал Маститый и, не оборачиваясь, добавил: – Вы тоже…

Вечером Мастер позвонил Армену и сказал:

– Ты снял отличный диплом. Поздравляю…

…Наступило время обеда, и Армен поднялся к себе в салон. Мыриков сидел напротив Кима и внушал ему что-то важное. Они выпивали… Армен сел в свое кресло и закрыл глаза. Мыриков замолчал. Вошла Ким и раздала подносы.

– Что бы вы хотели заказать, сэр? – по-английски обратилась она к Мырикову.

– Ты чего будешь? – спросил Мыриков у Сашки.

– Рыбу, если можно…

– А я возьму мясо… Мит энд фиш, плииз…

Ким улыбнулась:

– Щуар… – и подошла к Армену…

– Блэк кава! – спокойно сделал он свой заказ. – Икра… Вери мач! – и потряс в воздухе руками, сложив их в объемный комок. – Энд «Хеннесси» еще!

Ким прыснула от смеха:

– Йес, сэр!

Мыриков не обернулся, но было заметно, как у него дрогнули плечи… Армен поднял принесенный стюардессой бокал и тихо произнес:

– За тебя, Дэвид!..

…Когда Дэвид Годмэн, сорокалетний голливудский продюсер, наконец прилетел в Москву после всех этих бесконечных и уже порядком к тому времени надоевших госкиновским дамам согласований, был июнь, и студенты в основном разъехались кто куда. Вовсю шли съемки летней натуры, и многие сидели в киноэкспедициях. Госкино предлагало перенести его приезд на осень, но осень у него уже была расписана по минутам. Отказаться было нельзя ни той, ни другой стороне. Решение по организации обмена студентами кинематографических специальностей для прохождения месячной стажировки в Москве и Нью-Йорке было принято на самом высоком правительственном уровне.

Все получилось, можно сказать, случайно. Председатель Госкино СССР, дуриком залетев в Америку в составе делегации, состоявшей из деятелей советской культуры, стал участником встречи в комитете Сената США по культуре. После встречи был устроен прием, где присутствовал сам Президент. Председателя Госкино представили Джимми Картеру. Картер пожал ему руку, улыбнулся и сказал:

– И у вас, и у нас великая культура. И мы не должны это терять. Мне очень жаль, что мы почти ничего не знаем о вашем современном кино. Давайте налаживать мосты, присылайте к нам своих молодых филммэйкеров. Пусть для начала пройдут стажировку… О’кей?

– Принимаем с благодарностью, – расплылся в улыбке председатель Госкино.

Они снова пожали друг другу руки, снова вежливо улыбнулись и разошлись в стороны, тут же забыв о разговоре. Но, несмотря на их забывчивость, машина закрутилась… Программа получила финансирование, и Дэвид, получив предложение от Ассоциации продюсеров, согласился участвовать в проекте.

– Все-таки ты немного говоришь по-русски, – убедил его президент Ассоциации Джек Валенти.

«В конце концов, – подумал Дэвид, – может, чего накопаю у этих русских…»

К концу третьего дня просмотров он изрядно подустал. Качество пленки было ужасающим, звук, в его понимании, отсутствовал, достойных работ было мало, шедевров не было вовсе. Кое-что он все-таки для себя отметил, хотя… В четвертый, последний, просмотровый день он смотрел анимационные работы. Первые две вгиковские трехминуты не вызвали у него особого энтузиазма, хотя он сразу отметил их значительное превосходство над студенческим муви… В зале погас свет. Запустили третий ролик. На экране возникла огромная странная птица…