Рейтинговые книги
Читем онлайн Белый кафель, красный крест - Ника Муратова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 38

– Не говори. Давай хоть по бутерброду съедим.

...

Девять утра. На полу – последний мальчик из выписных. Лет шестнадцати. В костюме. С галстуком. Хороший, домашний, только никакой. Бывает, первый раз, наверное, так нажрался. Ну да ладно, папа ему, бедолаге, дома всё объяснит.

– Эй! Давай-ка вставай! Всё, домой! Домой! Ножками! Алё-о!

– Всё! Я сказал – ВСЁ!

– Чё всё?! А ну завязывай хамить! Встал – пошёл!

– Я... не хамлю. Я... Всё, говорю, ВСЁ!!! Никаких больше Новых го´дов!!!

– М-да. Тут ты прав...

...

Или вот – 8 марта. День особенный. Потому что российские эмансипированные тётки так отрывались наравне с сильным полом, что временами его даже перепивали. Не то чтобы они в другие дни тушевались, но 8 марта – это было святое в плане нажраться и загреметь к нам с алкогольной интоксикацией. Я, как вы понимаете, достаточно специфическую социальную прослойку имею в виду. И хоть никакого эстетического чувства её представительницы не вызывали, в праздник отношение к ним смягчалось. На запахи источаемые невзирая. Какие ни есть, а всё ж – дамы! Их день.

Вот сидим как-то на смене, как раз в Международный Половой Праздник имени Женщин. В отсаднике, под утро уже, пара подотчётных тётенек копошится. Самоё себя ещё не осознали, но уже обделались по полной программе. Похмельное утро – это, знаете ли, не каждый организм выдержит, особенно когда является оно в казённом доме, на полу, за решёткой. Ну, благо, всё равно им же убирать, поэтому претензий за антисанитарию никто не предъявляет. А запашок-с, так у нас и не парфюмерная фабрика «Северное сияние», дело привычное.

И тут одна, как альпинист, по отвесной двери до смотрового окошка добралась и давай в него барабанить. Не, красавица, влажная уборка помещения за собой – это альфа и омега устава заведения! Не пойдёт.

Подхожу и довольно ласково, хоть и с укоризной, сообщаю ей o своём отношении к происходящему (дышать аккуратнее стараюсь, бо очень пахучая тётенька попалась).

– Слушай, ты б заткнулась, что ли. Шесть утра на дворе!

– Сынуленька, я Власова!

– И?

– А вот на Власову... сумочка записана... должна.

– А ещё пару часов не потерпишь?

Ухожу вздремнуть полчасика. Ан нет – барабанит, что твой заяц с батарейкой в заднице.

– Ну чего тебе, жертва аборта? Из шланга полить, чтоб замолчала, а, Дама-с-Фекалиями?

– Не, сынуленька, не надо. Ты мне сумочку бы принёс...

По опыту знаю – не отвяжется. Скандалить сил нет, да и пустое это. Если вспомнила про личную собственность – сливай воду. Не заткнётся, пока в целости оной не удостоверится.

– Какая сумка была? От Гуччи, небось, с тыщей рублей внутри?

– Не, хороший мой, што ты! Белая такая, не новая уже, с ручкой. Ты её мне принеси!

– Ой! А если нет, то что? Ты и меня обоссышь?

– Тьфу на тебя, ты с виду же хороший мальчик, сумочку принеси, будь ласков... пжалста...

И смотрит радостно из-под облёванного перманента. Тут дешевле пойти навстречу. Иду, смотрю по акту, нахожу сумку. Белая. Во всяком случае, была когда-то. Несу.

– Вот спасибо. А там внутри, сынуленька, у меня что-то есть!

– Всё на месте, на, можешь проверить.

– Нееееет! Ты сам посмотри.

Вы в бомжовские сумки руками лазали когда-нибудь? Но мне уже всё равно было. Лишь бы отстала, а там – полчаса законных придавить, у батареи. Лезу. Тошнит, но спать хочется сильнее.

– Ну, что у тебя тут?

– Конфетки... (умильным голосом, кокетливо так).

– КАКИЕ КОНФЕТКИ В ШЕСТЬ УТРА???!!!

– Шоколадные...

В остервенении вытряхиваю сумку на пол. Хорошо, что туда только блевали. Могли и насрать, были прецеденты. За уголок выуживаю безжалостно, в кашу, растоптанную коробку какой-то соевой дряни.

– На тебе твои конфеты, отвали только!

– Нет, сынуленька... Это – тебе! С чайком покушаешь...

И вроде озверевать полагается от подобной публики, ан нет – чаще наоборот получалось. Да и чего злиться? Хороший человек, о ближнем заботится. Даже в нелёгкую пору похмелья и расслабленности сфинктеров.

Или вот привезли знакомого старого, Вову. Вова у нас часто гостил. Дурак был законченный, но тут уж что кому на роду написано. Мы к нему, в общем, неплохо относились. Когда не безобразил. А тут Вова набезобразил-таки. Нажрался циклодола – и полквартиры разнёс. Это лекарство такое. От болезни Паркинсона. Циклодол – штука интересная, если много съесть. Такое показывают, что не дай Господь. Меня как-то им для науки накормили, так потом впятером вязали, еле справились.

Упаковали Вову на отделение, пригрозили для порядка и дальше работаем.

Я себе по «приёмнику» шустрю, и тут звонить начали. С отделения. Болтать особо некогда, поэтому объяснять ничего не объясняют, но просят зайти. А мне тоже недосуг. Самим, что ли, не справиться?!! Раз позвонили, два, три... И тут слышу топот. Пришли. Человек пять. И в глазах у всех – нехорошее.

Короче, бегу на отделение от греха, пока до членовредительства не дошло. И ещё изза дверей слышу – зовут. Меня причём. Жалобно так, но громко очень. Вовиным контральто. На четыре октавы.

– Серёооооога!!! Серёгаааааа!

Он, оказывается, таким образом уже час надрывался. Без передыху. Полвторого ночи на дворе – коллектив нервничает.

Захожу в палату, а там тоже нервные все, особенно зек у двери. Но его хоть наручниками пристегнули.

– Чего тебе, Вова?

Ласково так спрашиваю, но строго. Он так ко мне рванулся, что чуть ремни не порвал, которыми его привязали. Глаза горят, дрожит весь и шёпотом на всю палату выдаёт:

– Серёга, слышь! Куртка моя где?

– Какая куртка, Вова? Ночь на дворе! Я тебя щас жгутом удавлю...

– Тсс... У меня там под подкладкой ещё циклодол есть. Ты не нашёл просто. Давай его съедим, а? А я орать не буду. Лады?

И рожа такая благостная-благостная.

При всей весёлости работы с алкашами и токсикоманами основной темой всё же был суицид. Через самоотравление чем ни попадя. Bпрочем, суициды тоже самые разные встречались. Были серьёзные, были наглодемонстративные.

Например, извечные пятнадцатилетние «он меня не любит!» и пять таблеток анальгина в качестве страшного и мгновенного яда. И смех, и грех. Но ведь что обидно – возвращаются. Через пару месяцев, глядишь, опять привезли. Опять «не любит». Нет, не тот, что в прошлый раз. Другой уже. Тут уже мухи отдельно, котлеты отдельно. В пятнадцать лет – оно же очень серьёзно всё. Сложно объяснить, что всё пройдёт, устаканится. Сложно. Но можно, если ребёнок вменяем, просто перегрелся от избытка чувств и гормонов. С кем не бывало.

А иногда – ну такие попадались! В глазах пустенько, сама анальгину попила, сама подружке позвонила. Чтобы та «03» набрала и всех заинтересованных лиц до кучи. Так и привозили иногда, с группой поддержки.

Сама, засранка, кобенится, орёт: «Жить не буду! Не надо меня лечить!» И то верно. От анальгина какое лечение? Однако общественность уже на взводе, все наскипидарены до температуры кипения. Косятся недобро и того, который «не любит», порвать готовы. А он, бедный, в уголке стоит, и так тоскливо ему... По глазам видно.

Здесь что главное? Хорошо подготовленный экспромт. С полоборота срываюсь на крик (тут важно всех посторонних убрать, от греха):

– Ах ты, тварь такая!!! Жить не хочешь? Да и не надо! Кому ты сдалась?! Да тебе полчаса осталось! Не хочешь? Ну и пошли в морг. Пока дойдём, как раз и всё!

Очень желательно, чтобы истерика правдоподобно выглядела. Тренировкой достигается. После чего хватаешь это чучело и ведёшь в морг. Благо он всего этажом ниже был. Далее – по порядку. Сначала дверь в холодильник открыть, визжащую дуру затолкать внутрь и только потом свет включить. Ибо сперва запашок, а потом, одним ударом – визуальный ряд. Всё-таки Институт «скорой». И в морге всего на выбор – и с ДТП, и из-под поезда, долго перечислять. Впечатляет, в общем. Даже кто привычный. Я, хоть и знал, что внутри, всё равно вздрагивал каждый раз.

Дальше – успеть поймать. Это главное. Потом – ничего не сломать, пытаясь удержать. И себя в обиду не дать тоже важно. Сложно жене потом объяснять, почему именно на твоей роже кто-то маникюр затачивал.

Всё. Противник деморализован, просится куда угодно, лишь бы отсюда. Жить хочет и даже очень.

Работа в таком горячем цеху, как токсикология, кругозор будущего врача расширяла, как ни одно другое отделение.

Вот, например, весьма поучительная история о недопустимости спешки и поверхностной оценки состояния больного при постановке диагноза.

Вы, что такое «отзвон», – знаете? Ну, это когда койко-места в больнице кончаются, никого не принимаем. Если только что-то очень серьёзное. А тут удача, причём редкостная. Накануне спирт выдавали. И вот сидим мы в общем «приёмнике», в большой коллектив влившись, отдыхаем вдумчиво. Кто как. Люди с претензией – те спирт глюкозой разводят, охладив предварительно, и пьют аккуратно, маленькими глоточками смакуя. Демократическая общественность пьёт, как есть – тёплый, неразбавленный, из чайных чашек. Больничной запеканкой закусывая. А если кто здоровьем ослаб – те портвейном запаслись и бухают по облегчённому протоколу.

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 38
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Белый кафель, красный крест - Ника Муратова бесплатно.

Оставить комментарий