Держава (том второй) - Валерий Кормилицын

Большинство рабочих, отложив ружья, тоже перекрестились на кресты собора.

— Мужики, ну какое крепостное право? — сняв шапку и несколько раз перекрестившись, произнёс один из охотников. — Ребята молодые, несемейные, — кивнул в сторону стоящих у саней товарищей. — Ещё и двух лет у нас не пашут, а уже баламутить народ начали, — решительно надел на голову малахай. — Анатолия Александровича трудно запугать… Не мальчик, как эти, — пренебрежительно кивнул в сторону Шотмана с Северьяновым. — Зеленцову 49 лет в январе стукнуло. Русско–турецкую войну прошёл, крест Георгиевский заслужил, и вас, с вашими пукалками, испугается? — закинул за спину ружьё. — А в прошлом году восьмичасовой рабочий день ввёл на всех заводах округа… На других–то по одиннадцать с половиной ломят. И зарплата исправная… Хватает жану с дитями накормить… Как хотите, но я вам в этом деле не помощник, — повернулся и стал спускаться с горы по неширокой тропинке.

— Да никто о зарплате не говорит, — видя, что рабочие задумались, всполошился Шотман. — Давайте пошлём двух представителей к Зеленцову и потребуем вернуть старые расчётные книжки, — оглядел охотников. — Вернут их, и бастовать не станем…

— Текст мы составим, — поддержал приятеля Василий, — и пусть двое рабочих… кто у нас тут самые смелые и умные… Вот, к примеру, Филимошкин с Симоновым, и отнесут начальству наши требования. — А этот трус пусть ко всем чертям катится, — плюнул в сторону ушедшего рабочего. — Вычеркнем его из «Союза народных прав».

— Согласны, ребята? — обратился к любителю зайчатины и шелудивому борову Шотман.

Те утвердительно покивали тупыми своими головами: кому не лестно прослыть «смелым и умным».

8‑го марта они и отнесли петицию начальнику Златоустовского горного округа, с трудом прорвавшись в его кабинет.

Перед лицом Зеленцова, вся их активность и напускная смелость без следа иссякли.

Прочтя послание рабочих масс, Анатолий Александрович от души рассмеялся.

— Это явная глупость, — потряс бумагой. — Новые расчётные книжки абсолютно законны и не ущемляют ваших интересов… Идите спокойно работайте и не слушайте смутьянов.

— По–моему, друг ты мой ситный, влипли мы с тобой по самую рукоять кинжала, — выйдя на улицу и надев шапку, поплевал на свои заскорузлые ладони Симонов. — Кажись, по головке нас не погладят, — развеселил товарища, представившего, как Зеленцов гладит сальные, взъерошенные космы токаря.

— Ничё-ё! Народ поддержит, — подбодрил себя Филимошкин и оказался прав.

Агитаторы времени зря не теряли и подняли прокатчиков. Те тоже подали докладную записку Зеленцову.

На этот раз, внимательно читая её, он не смеялся: «Мы, рабочие большого прокатного цеха, прекратим работу в случае невыполнения наших требований… Мы просим: 1). ввести в расчётные книжки все права и преимущества, предоставленные положением 8 марта 1861 года без последующих и могущих последовать изменений. 2). изъять из книжек правила из закона 11 марта 1902 года, как применимые к фабрично–заводской промышленности, а не к казённым горным заводам».

— Не в моей компетенции выполнить ваши требования, — горячился начальник горного округа. — Циркуляр спущен сверху, — тыкал пальцем в потолок, — и нужно время, дабы во всём разобраться.

На этот раз во главе пришедшей делегации стояли Шотман с Василием Северьяновым.

— Не удовлетворите требования, станем бастовать, — нагло глядя в глаза Зеленцову, произнёс Шотман.

— О ваших требованиях я извещу директора горного департамента, — холодно глянув на делегацию, поднялся из–за стола Зеленцов. — А вас, юноша, прошу мне не угрожать… Молоды вы для этого. Приказываю немедленно приступать к работе, — стукнул по столу кулаком.

К работе не приступили.

Мало того, даже тех, кто хотел работать, активисты силой выталкивали из цехов на улицу. Дело доходило до избиений.

Рабочему, что ушёл от компании охотников, какой–то доброхот проломил голову, и его увезли в горнозаводскую больницу.

Обстановка накалялась…

— Опыт Обуховской обороны имеем, — хлопал по плечу Василия Шотман. — Полицию без труда разгоним…

— Главное, поболе народа из цехов вывести, — поддерживал его друг.

11 марта завод не работал.

Толпы рабочих ходили по улицам и собирались у заводоуправления.

Зеленцов направил рапорт главному начальнику Уральских горных заводов Баклевскому: «Рабочие Златоуста продолжают отказываться от новых книжек утверждённого образца. Разъяснений, убеждений было достаточно».

«Это обыкновенная провокация», — размышлял горный начальник.

Утром 12‑го, Зеленцов принялся звонить исправнику и командиру расквартированного в Златоусте Мокшанского батальона:

— С целью ограждения безопасности рабочих, желающих продолжать трудиться, и для целости казённого имущества, прошу прислать хотя бы две роты. Ведь у нас в арсенале полно оружия. Хорошего мало будет, коли бунтовщики до него доберутся.

Следом принялся звонить губернатору.

Узнав о беспорядках в Златоусте, Уфимский губернатор Николай Модестович Богданович тут же телефонировал жандармскому полковнику и губернскому прокурору.

Вечером губернское начальство, в сопровождении небольшого количества жандармов, прибыло в Златоуст.

Выслушав от Зеленцова подоплеку событий, приняли приглашение остановиться в его доме.

— В гостинице вам так удобно не будет, — уговаривал он их.

В связи с прибытием высокого начальства, подсуетился и местный жандармский ротмистр, лично наведавшийся с группой поддержки сначала к Филимошкину, у которого от неприятных предчувствий кусок зайчатины встал поперёк горла, а затем и к заводскому пугалу — Симонову.

Через час оба рабочих уже сидели в тюрьме на шконках.

Один с подбитым глазом: не хрен на жандармов пасть разевать. Другой и вовсе с основательно разлохмаченной причёской, в которой отсутствовало приличное количество волос.

Утром 13‑го, оружейный завод полностью остановился.

Огромная толпа собралась перед домом горного начальника.

— Освободите наших товарищей, — задал направление требований Шотман.

— Свободу арестованным! — заорал Северьянов.

— Свободу! Свободу! — скандировала разгорячённая толпа.

— Да кого задержали? — вышел к рабочим губернатор, а за ним и Зеленцов с полковником и прокурором.

Подбежавший ротмистр, взяв под козырёк, доложил о ночном аресте смутьянов.

— Немедленно освободить! Немедленно, — едва сдерживая гнев, приказал жандармскому полковнику губернатор. — И так горит, а вы своими действиями керосин в огонь подливаете…

— Ротмистр. Доставьте сюда арестованных, — велел полковник.

Но сделать это с каждой секундой становилось всё труднее и труднее.

Оттеснив немногочисленных жандармов, толпа стала окружать Зеленцова с гостями.

Растолкав рабочих, к губернатору выбежала крепкая женщина с растрёпанными волосами из–под съехавшего на плечи платка. За руки она держала двух детей.

— Мужа посади–и–ли, — в истерике завопила она. — Кто детей кормить–поить будет, — трясла ребятишек, то толкая их в сторону начальства, то прижимая к себе.

К ней присоединилась другая расхристанная тётка с ребёнком на руках, и стала совать его губернатору.

— Кормильца в тюрьму отправили-и… Накось, корми его и одевай–обувай…

Толпа со всех сторон сжимала приезжих.

— Господа рабочие, я уже велел освободить арестованных, — стараясь сохранять выдержку, бросал в толпу слова Богданович.

— Вот! Уже господами стали, — язвил торчавший неподалёку от начальства Шотман.

— … Сейчас губернский прокурор с полковником лично съездят за ними и доставят сюда, — успокаивал толпу губернатор. — И с расчётными книжками разберёмся.., — он видел, что слова его подействовали, и народ начал успокаиваться.

Даже скандальные бабы перестали визжать дурными голосами, с надеждой глядя на важного чиновника.

Жандармский офицер с прокурором, раздвигая плечами толпу, направились к саням, чтоб ехать в тюрьму за арестованными.

— Так всё сорваться может, — шепнул Северьянову Шотман. — Народ у нас простодушный и отходчивый, потому его и легко задурить… — Братцы-ы, — дурным голосом заблажил он. — Нас хотят обмануть, а арестованных увезут на санях в Уфу-у, — бросился к полковнику и оттолкнул его от саней.

Не ожидающий грубого насилия жандарм потянулся к кобуре.

— Я тебе сейчас потолкаюсь, мерзавец.

На выручку к начальству пробивалось несколько подчинённых.

Но Шотман оказался быстрее полковника и, выхватив револьвер, выстрелил в него.

В толкотне пуля попала в полицейского исправника.

Северьянов тоже вытащил наган и, не целясь, пальнул в подбегающих полицейских, отметив, что один из них зашатался, схватившись рукою за грудь.

— Бейте-е сатрапо–о–в, — заорал Шотман, размахивая револьвером и стреляя в редкую цепочку полицейских, за которыми маячили рабочие: «Попаду в работягу, тоже неплохо будет, — рассудил он, — спишем потом на кровавый царский режим».