Рыцарь бедный - Василий Панов

Такие сеансы-монстры требуют колоссальной затраты энергии не только со стороны сеансера, но и публики, и продолжаются чрезвычайно долго, свыше двенадцати часов, что делает их утомительными и для участников.

Конечно, при игре вслепую сеансер не воспроизводит в уме точный образ шахматной доски с фигурами. Фигуры лишены конкретных, бытовых черт, да это ему и не нужно. Он помнит течение партии, все сделанные ходы, и перед его умственным взором встает чрезвычайно условная «картина».

Алехин так описывал свои ощущения: «На самом деле я не воскрешаю в памяти картину доски. Все, что мне надо, – это так сказать общее представление. Но я помню последний ход партнера и что еще помогает мне – это тембр его голоса. Когда он объявляет свой ход, его голос восстанавливает в моей памяти предыдущие ходы и точное положение на всей доске».

О своеобразии и силе шахматной памяти Алехина свидетельствует такой подлинный случай. В Лондоне в 1932 году к нему подошел человек и спросил: «Помните ли вы меня?» Алехин несколько секунд казался недоумевающим, но потом его лицо прояснилось: «Ах, да! Вы неожиданно продвинули слоновую пешку в моем сеансе вслепую в Цюрихе семь лет назад. Как же, помню!»

В СССР сеансы одновременной игры вслепую запрещены ввиду их явной вредности для сеансера, и это правильно!

Автору этой книги приходилось в молодости во время пребывания в домах отдыха, уступая просьбам любителей, проводить в «нелегальном порядке» сеансы вслепую на шесть-восемь участников.

Напряжение мозга и нервной системы при этом настолько велико, что после двух–трех часов игры чувствуешь полное изнеможение, а по окончании сеанса наступает длительная реакция. Как же устает человек, играющий 12–15 часов подряд!

Самое трудное в сеансах вслепую не столько помнить все ходы и позиции на каждой доске, сколько производить в уме быстрый и точный анализ возможных продолжений и расчет комбинаций, то есть, как писал Алехин, «бороться вслепую, находить лучший ход». Это настолько тяжело даже для таких гигантов шахматной мысли, как он, что художественная ценность и цельность партий, игранных вслепую, значительно ниже обычных, «зрячих», и даже партии Алехина, по его собственному признанию, «не свободны от типичных ошибок», хотя он был виртуозом в этой области шахмат, как, впрочем, и в других. Поэтому сравнительно мало партий, игранных вслепую, попало в печать.

Михаил Иванович, давая сеансы одновременной игры вслепую, уступал господствующей тогда моде на эти эффектные соревнования и учитывал, что он пробуждает интерес к шахматам у широкой публики, даже незнакомой с игрой вообще. Но и Чигорин во второй половине своей жизни отказался от проведения сеансов вслепую, заявив, что ему здоровье уже не позволяет выдерживать многочасовое напряжение. Однако в восьмидесятые годы он еще щедро, с оптимизмом здорового, уверенного в будущем человека соглашался на самые изнурительные выступления, нисколько не щадил себя. К тому же русский маэстро никогда не халтурил, не играл кое-как, и любой сеанс одновременной игры (как обычный, так и вслепую) проводил с полной отдачей сил. Даже в таких, второстепенных выступлениях он стремился не просто выиграть у сильного партнера, а создать шедевр шахматного искусства. Эта характернейшая черта Чигорина является ключом к объяснению и многих его блестящих спортивных достижении и ряда крупных неудач.

По просьбе членов шахматного клуба Чигорин 10 февраля 1885 года повторил сеанс одновременной игры вслепую, но уже не на восьми, а на десяти досках. В нем ему удалось в партии против одного из сильнейших шахматистов столицы – Арнольда провести блестящую атаку черными, закончившуюся эффектным матом белому королю тремя легкими фигурами. Эта подлинно бессмертная партия также обошла всю мировую печать, да и в наши дни постоянно встречается в учебниках и дебютных справочниках, так как система контратаки, примененная Чигориным, и сейчас является классическим образцом.

И этот сеанс окончился с прекрасным счетом: Чигорин одержал восемь побед и лишь одну партию проиграл при одной ничьей.

Оба эти сеанса были широко освещены петербургской печатью, привлекли сотни зрителей и способствовали притоку новых членов в клуб.

Любопытно, что Чигорин учел эффект, производимый сеансами одновременной игры вслепую, и, чтобы материально поддержать новоустроенное общество, 7 ноября 1885 года провел еще один сеанс на восьми досках, весь сбор с которого пошел на образование призового фонда для соревнований, устраиваемых шахматным клубом. И в дальнейшем читатель не раз сможет на основании подобных фактов судить о бескорыстии Чигорина и его готовности жертвовать своим скромным профессиональным заработком во имя общественных интересов.

С успехом проходили в кружке и обычные сеансы одновременной игры Чигорина и других маэстро на такой характерной для того времени «финансовой» основе. Любитель за участие в сеансе вносил два рубля. При проигрыше он терял эти деньги, но при ничьей получал их обратно. При выигрыше сеансер не только возвращал ему два рубля, но и прибавлял к ним два своих. Это, конечно, стимулировало и любителей и маэстро играть как можно лучше, но нервировало и выматывало сеансера, который после многочасового напряженного труда мог оказаться вместо заработка без копейки.

Количество участников сеансов одновременной игры в те времена не регламентировалось. Обычные сеансы в клубе редко привлекали свыше 15–20 шахматистов. При редких выездах Чигорина в Москву или провинцию число участников сеанса резко увеличивалось.

В середине 1885 года осуществилось и второе чаяние Чигорина – вышел первый номер нового шахматного журнала.

На обложке его значилось: «ШАХМАТНЫЙ ВЕСТНИК, издаваемый С.-Петербургским обществом любителей шахматной игры. Под редакцией М. И. Чигорина».

Этот журнал выходил не только на единоличные средства Михаила Ивановича, но также на пожертвования «меценатов» и на подписные деньги.

Правда, подписчиков опять не хватало: вначале их было 180, через год уже 275, но и они не спасли журнал от медленного угасания.

И в этом журнале Михаил Иванович был и швец, и жнец, и в дуду игрец, исполняя все функции от редактора до экспедитора. Об этом свидетельствует приводимое ниже письмо, вообще ярко обрисовывающее душевный облик великого русского шахматиста, условия его жизни и работы. Адресовано оно сибирскому общественному деятелю Ивану Тимофеевичу Савенкову.

Это тоже был замечательный человек, которым могла гордиться дореволюционная Россия. Савенков учился в Петербургском университете, одновременно увлекаясь шахматами. О силе его игры свидетельствует то, как он сыграл два матча с Шифферсом: один выиграл, второй проиграл. Получив высшее образование, Савенков переехал в Красноярск, где с 1873 по 1893 годы работал директором учительской семинарии, посвящая свой досуг этнографии и палеонтологии Сибири и шахматам. Сильный практик и теоретик, собравший коллекцию редких шахматных изданий, Савенков объединил вокруг себя красноярских шахматистов. Под его руководством красноярский кружок в 1886–1887 годах провел матч по телеграфу с Петербургом, от которого выступали такие опытнейшие шахматисты, как Шифферс, Безкровный, Лизель, Полнер. Одну партию сибиряки выиграли, вторую свели вничью. Поражение известных столичных шахматистов в соревновании с любителями дальнего провинциального городка явилось сенсацией того времени и было оценено в русской и зарубежной печати как свидетельство возросшего интереса к шахматам по всей России.

Савенков всю жизнь переписывался с Чигориным, посылал ему теоретические статьи, корреспонденции, этнографические исследования о шахматной игре у различных народностей: тувинцев, тунгусов, юкагир, калмыков, туркмен, якутов, бурят, ненцев. Эти работы Савенков затем объединил в специальной монографии. Послал он как-то Михаилу Ивановичу и комплект тувинских шахмат с описанием тувинских правил игры.

В 1885 году Чигорин напечатал в «Шахматном вестнике» дебютный анализ Савенкова со своими дополнениями, охотно принимал и другие его теоретические заметки.

Позже Савенков получил известность как археолог. Он выступал на международном археологическом конгрессе в Москве в 1893 году и написал работу «Каменный век в Минусинском крае».

Любопытно, что этот замечательный человек увлекался также спортом – редкое явление среди интеллигенции того времени. Он организовал в Красноярске стрелковый тир (и сам стал лучшим стрелком города!), спортивную площадку (и сам был лучшим пловцом Красноярска!).

Не мудрено, что Чигорин чувствовал в Савенкове родственную душу.

Вот что он писал ему 13 февраля 1886 года: «При всем моем желании, многоуважаемый Иван Тимофеевич, собрат по любви к интересующему нас предмету, которому я предан душой и телом, – подробно беседовать с Вами, как я желал бы, – в настоящий момент не могу, – не могу урвать свободного времени для этого! Верьте, что с чувством глубокой признательности получаю от Вас посылки, и все, что можно, помещено. Подробности надеюсь сообщить в скором времени. Об одном прошу Вас – мое молчание не сочтите за нежелание отвечать Вам; судите: настоящее письмо пишу между делом, конвертуя и заделывая февральскую отправку».