Неоконченный портрет - Агата Кристи

Поэтому-то и была затеяна поездка в Египет, где у Мириам было много друзей — еще с тех времен, когда они с Джоном туда ездили. Чтобы раздобыть нужную сумму денег, она, не задумываясь, продала кое-какие акции из тех немногих, что были у нее. Селии не придется завидовать другим девушкам — она тоже будет «наслаждаться жизнью», как сама Мириам не могла.

И потом — как она призналась Селии годами позже — она боялась ее дружбы с Бесси Уэст.

— Я знаю, многие девушки начинают интересоваться другими девушками и теряют интерес к мужчинам. Это противоестественно — и это нехорошо.

— Бесси? Да я никогда Бесси и не любила особенно.

— Теперь я это знаю. Но я не знала этого тогда. Я испугалась. И вся эта чушь насчет медицинской сестры. Я хотела, чтобы ты наслаждалась жизнью, чтобы у тебя были красивые наряды и чтобы тебе все было в радость, как и всем молодым и здоровым людям.

— У меня, — ответила Селия, — так все и было.

Глава седьмая

Взрослая

1.

Селия отлично проводила время — все это так, но пережила она и немало мук из-за своей робости, которой страдала с самого младенчества. Из-за этого стала она неуклюжей, очень неразговорчивой и совершенно неспособной высказать свои чувства, если что-то доставляло ей удовольствие.

Селия редко думала о своей внешности. Она нисколько не сомневалась, что она хорошенькая, а она была очень хорошенькой: высокой, стройной, изящной, с очень светлыми, по-скандинавски золотыми волосами. У нее был прекрасный цвет лица, хотя, нервничая, она бледнела. В те времена, когда краситься считалось позором, Мириам самую чуточку подрумянивала вечером щеки дочери. Она хотела, чтобы та выглядела как можно лучше.

Селию беспокоила не внешность. Ее тяготило сознание, что она глупа. А она не была умной. Быть не умной — это ужасно. Она понятия не имела, о чем говорить с партнером по танцу. Держалась серьезно, с туповатым видом.

Мириам все время старалась разговорить дочь.

— Говори что-нибудь, лапочка. Хоть что-нибудь. Даже если ты глупость скажешь, значения не имеет. Но так трудно мужчине разговаривать с девушкой, которая произносит только «да» и «нет». Надо поддерживать разговор.

Никто не мог понять Селию лучше матери — та сама страдала от робости всю жизнь.

Никто и не представлял себе, насколько застенчива Селия. Все считали ее надменной и самодовольной. Никто не представлял себе, какой убогой она себя считала, мучительно сознавая свое социальное положение.

Поскольку она была красивой, время она проводила хорошо. К тому же, она прекрасно танцевала. К концу зимы она побывала на пятидесяти шести танцевальных вечерах и потихонечку в известной мере овладевала искусством салонной беседы. Стала она менее неуклюжей, более уверенной в себе и, наконец, получила возможность наслаждаться жизнью, а не мучиться постоянными вспышками застенчивости.

Жизнь протекала для нее как бы в тумане, где были танцы, золотистый свет ламп, поло и теннис и молодые люди. Молодые люди, которые брали ее за руку, ухаживали за ней, спрашивали, нельзя ли ее поцеловать, и были ошарашены ее надменностью. Селию же интересовал только один человек — черный от загара полковник Шотландского полка, редко танцевавший и никогда не утруждавший себя разговорами с молодыми девицами.

Ей нравился развеселый, невысокого роста, огненно-рыжий капитан Гейл, который каждый вечер танцевал с ней по три танца. (Три — наибольшее число танцев, которые позволялось танцевать с одним и тем же партнером.) Он все шутил насчет того, что танцевать учиться ей не надо, а вот говорить — надо.

Как бы то ни было, она немало удивилась, когда Мириам по дороге домой сказала:

— А ты знала, что капитан Гейл хочет жениться на тебе?

— На мне? — поразилась Селия.

— Да, он говорил со мной об этом. Он хотел узнать, может ли он, с моей точки зрения, хоть немного надеяться.

— А почему он меня об этом не спросил? — Селия слегка обиделась.

— Не знаю. Полагаю, ему было трудно.

Мириам улыбнулась.

— Но ты же не хочешь выйти за него замуж, не хочешь, Селия?

— Нет, но мне кажется, спросить меня надо было.

Это было первое предложение, сделанное Селии. Не очень, правда, удачное, думала она.

А в общем это не имело значения. Она хотела бы выйти замуж только за полковника Монкриффа, а он предложения ей не сделает. И она навсегда останется старой девой, скрывая втайне свою любовь к нему.

Можно только пожалеть загорелого полковника Монкриффа! Через полгода он был так же забыт, как и Огюст, и Сибила, и епископ Лондонский, и мистер Джеральд дю Морье.

2.

Быть взрослой так трудно. Очень интересно, но утомительно. Казалось ты постоянно из-за чего-нибудь да мучаешься. Из-за того, как прическа, или из-за того, что нет «фигуры», или из-за того, что не хватает ума поддерживать разговор и люди — особенно мужчины — заставляют тебя стесняться.

На всю жизнь Селии запомнился первый выезд в гости в загородную усадьбу. В поезде она настолько нервничала, что шея у нее пошла розовыми пятнами. Будет ли она вести себя как надо? Сумеет ли (никак не избавиться от этого кошмара) поддерживать разговор? Сможет ли накручивать локоны на затылке? Те, до которых совсем не дотянуться, ей обычно накручивала Мириам Не примут ли ее за круглую дуру? Правильно ли она одета?

Трудно было представить себе людей более добрых, чем те, к кому она приехала в гости. С ними робости она совсем не чувствовала.

Роскошно было ощущать себя в просторной спальне, с горничной, которая сначала распаковывала ее багаж, а потом приходила застегнуть на спине платье.

Селия надела новое платье из розового гипюра и, чувствуя себя ужасно неловко, сошла вниз к ужину. В комнате было полным-полно народу. Ужас! Хозяин дома был очень к ней внимателен. Болтал, подшучивал над ней, называл Розанчиком из-за ее, как он говорил, пристрастия к розовым платьям.

Ужин был восхитительный, но по-настоящему Селия не могла им наслаждаться: ведь приходилось думать, о чем говорить с соседями по столу. Один был маленький толстячок с красной физиономией, другой — высокий мужчина с насмешливым взглядом и тронутыми сединой волосами. Он вел с ней серьезные разговоры о книгах и театре, а потом заговорил о деревне и поинтересовался, где она живет. Когда Селия ему ответила, сказал, что возможно, будет в тех краях на Пасху. И, если она позволит, заедет ее навестить. Ей будет очень приятно, сказала Селия.

— Тогда почему же вид у вас не такой, как если бы вам было приятно? — полюбопытствовал он, рассмеявшись.

Селия залилась краской.

— А приятно вам это должно быть, — продолжал он. — Решение ехать я ведь принял всего минуту назад.

— Там у нас прекрасные пейзажи, — заверила Селия.

— Я не пейзажами еду любоваться.

Ну, зачем только люди должны говорить такое? Селия в отчаянии стала крошить хлеб. Сосед поглядывал на нее с удовольствием. Какой она еще младенец! Какая забава вгонять ее в смущение! Он и дальше с серьезным видом продолжал расточать ей нелепейшие комплименты.

У Селии как гора с плеч свалилась, когда он наконец повернулся к даме, что сидела по другую от него сторону, а Селию предоставил маленькому толстяку. Звали его Роджер Рейнс — так он ей представился, и очень скоро разговор зашел у них о музыке. Рейнс был певцом, но не профессиональным, хотя и выступал часто перед публикой. Болтая с ним, Селия повеселела.

Весь ужин она едва замечала, что подавали на стол, но сейчас гостей обносили мороженым — изящной башней абрикосового цвета, усыпанной засахаренными фиалками.

Башня рухнула как раз в тот момент, когда ее собирались предложить Селии. Дворецкий отнес мороженое на боковой столик и там все поправил. Затем он вновь стал обносить гостей, но — увы! — память его подвела: к Селии он не подошел!

Она так огорчилась, что едва ли слышала, о чем болтал толстячок. Он положил себе большую порцию мороженого, судя по всему, громадное получал наслаждение. А Селии даже в голову не пришло попросить себе мороженого. Она смирилась со своим невезением.

После ужина музицировали. Она аккомпанировала на рояле Роджеру Рейнсу. У того был превосходный тенор. Селия с удовольствием ему играла. Она была хорошим, доброжелательным аккомпаниатором. Потом настал ее черед петь. Во время пения она никогда не волновалась. Роджер Рейнс любезно сказал, что у нее очаровательный голос, и тотчас снова заговорил о себе. Он предложил Селии спеть еще что-нибудь, но она сказала: «А может быть вы споете?» И он с готовностью согласился.

Селия ложилась спать вполне счастливая. Гостить в загородном доме в конце концов не так уж страшно.

Следующее утро прошло мило. Они ходили гулять, осматривали хлев, щекотали свиньям спины, а потом Роджер Рейнс спросил, не согласится ли она поаккомпанировать ему? Она согласилась. Пропев песен шесть он запел «Лилии любви», а по окончании сказал: