Правда жизни - Грэм Джойс

– Куда мы завтра идем? Куда? – требовал ответа Фрэнк вечером.

– Ты о чем? – спросила Эвелин, стоя на коленях с совком и щеткой в руках.

– Тетя Ина сказала, мы завтра куда-то идем.

Эвелин вопросительно посмотрела на Ину, и та что-то изобразила ей губами. Эвелин отложила совок и щетку и усадила Фрэнка за обеденный стол. Сестры тоже уселись. Ина сняла очки и устремила на Фрэнка пристальный взгляд.

– Послушай, Фрэнк, этот мальчик… – начала она.

– Тот, с которым ты играл.

– В школе. С которым ты подружился. Фрэнк понял, что они говорят про Чеза, и спросил:

– Клейтон?

– Нет, не Клейтон.

– Клейтон – хороший мальчик. Нет, тот, другой.

Они ждали, но Фрэнк делал вид, что не понимает, о ком это они. Тогда Эвелин сказала:

– Мы с тетей Иной знаем его семью…

– Нам известно, из какой он семьи… – поправила Ина.

– И хотя Господь велел любить всех, иногда это не так легко, и потом, семья у него не очень хорошая…

– Тебе с такими не стоило бы водиться.

– И звать в гости на чай…

– Да, и на чай звать, и, послушай, не надо тебе с этим мальчиком знаться, не пара он тебе…

– Подальше бы ты от него.

Фрэнк смотрел то на одну, то на другую тетку. Они, не мигая, глядели на него широко раскрытыми, чуть влажными, красивыми голубыми глазами. Сказав все самое важное, Ина снова надела очки. Фрэнк уставился в стол. Потом поднял глаза, к которым подступили слезы, и вдруг услышал собственный вопль:

– ДУРЫ СТАРЫЕ! НА ФЕРМУ ХОЧУ! НА ФЕРМУ!

Не переставая кричать, он бросился вон из комнаты и укрылся в спальне.

Примерно через час в дверь к нему легонько постучали, и на пороге появилась тетя Эвелин с тарелкой сэндвичей и стаканом молока на подносе. Фрэнк лежал на кровати. Эвелин поставила поднос на тумбочку у кровати.

– Мы тут вспомнили – дядя Уильям завтра едет на ферму. Утром мы попросим его взять тебя с собой.

Фрэнк сел и показал на карточку от сигаретной пачки, поставленную им на каминную полку.

– Почему бабушка и дедушка не пришлют мне из Америки что-нибудь такое? Почему?

Эвелин взяла карточку, посмотрела на изображение Малыша Рута, прочла подпись на обратной стороне.

– Они о тебе ничего не знают, Фрэнки. Им никто не рассказывал.

– Почему?

Эвелин осторожно поставила карточку на полку.

– Еще время не подоспело, – сказала она. – На все Божья воля.

Уильям действительно собирался рано утром ехать на ферму на своем фургоне и согласился подвезти Фрэнка. Дядя был чем-то недоволен, озабочен и говорил загадками.

– Ну что, сегодня тоже меня порадуешь? – обратился он к Фрэнку, когда они уже отъехали довольно далеко.

– Что?

– Да так.

И все. Больше за всю дорогу дядя Уильям не промолвил ни слова. Зато когда они приехали, дядя Том и тетя Юна устроили Фрэнку шумную встречу. Вид у Юны был уже гораздо лучше, цвели и ее двойняшки. Говорили, что она уже почти справилась с какой-то «родильной хандрой». Юна отвела Фрэнка в дом, а Том остался помочь Уильяму погрузить в фургон овощи с огорода. Когда работа было окончена, Уильям зашел попрощаться с Юной.

– Домой? – спросила Юна.

– Сначала в Рагби заеду.

Уильям сложил ладони чашечкой, чтобы прикурить, хоть и был в доме, не на ветру.

– По делам? – спросил Том.

– Угу.

Том согласился потом отвезти Фрэнка домой, и все трое на прощание помахали Уильяму руками. Фрэнк и Том стояли во дворе, Юна переминалась с ноги на ногу на пороге, а у ее ног возились близнецы.

– Не больно-то он нынче разговорчивый, – заметила Юна.

– Слова не вытянешь. И что это за дела у него в Рагби? – Тут Том вспомнил, что рядом стоит Фрэнк. – Ну что, школьник? Поможешь мне сено перекидать?

И Фрэнк пошел помогать дяде Тому перетаскивать с места на место сено в сарае. В глубине сарая валялись старые ящики и стоял ржавеющий велосипед – его так долго не сдвигали с места, что он весь оброс паутиной. В паутину въелась черная пыль. Казалось, стоит только дотронуться, и вся эта конструкция разлетится дождем из частиц ржавчины и праха. За велосипедом лежал хвостовой стабилизатор бомбардировщика «Люфтваффе», сбитого и упавшего на поле Тома в ночь налета на Ковентри. По серой краске киля была выведена черная свастика с белой каймой. Обломки самолета разнесло по земле на три акра, и Том подобрал киль себе на память еще до того, как Военное министерство вывезло основные части разбившегося бомбардировщика. Когда Фрэнк спросил о самолете, Том рассказал ему, что еще один кусок искореженного металла переплавили на «колокол мира», который стоит теперь в алтарной части церкви Святой Марии в деревне. Он обещал как-нибудь показать Фрэнку этот колокол.

Скоро Фрэнку надоело помогать Тому таскать тюки сена из одного конца сарая в другой, и он стал гоняться за курами бентамками. Улучив удобную минуту, он отпросился поиграть в поле.

У ручья он удивился, как зарос мостик. Под ним ничего не было видно из-за травы и чертополоха с лиловыми цветками. Стараясь не слишком разрыхлить землю и не привлечь к себе внимания, он долго провозился, прежде чем смог влезть внутрь. Теперь ему было гораздо труднее проползти туда – он не осознавал, насколько вырос за последние месяцы.

Его берлога и святыня оставались в неприкосновенности. От солнечного света, пробивавшегося сквозь новую поросль, все тонуло в зеленых бликах. Поэтому сначала Человека за Стеклом можно было едва рассмотреть, но, прижавшись лицом к запачканному, покрытому паутиной стеклу, Фрэнк облегченно вздохнул. Он увидел отвисшую челюсть и ввалившиеся глаза, глядевшие на него.

– Ты где был? – казалось, спрашивает Человек за Стеклом.

– Прости меня, – прошептал Фрэнк. – Меня у теток поселили. Вечно все трут, моют, подметают.

– Плохо мне одному.

– Не обижайся. Сам я не могу к тебе приезжать. Я тебе кое-что привез.

Фрэнк приложил к стеклу американскую карточку, подаренную ему Клейтоном. На ней была изображена женщина в ковбойской шляпе и с ружьем. Ее звали Энни Оукли [23]. Дав Человеку за Стеклом время рассмотреть ее, Фрэнк поставил карточку рядом с перьями и подковами, принесенными раньше.

– Рита. Рита. Ритаритаритаритаритарита брр-рррРРРРРРРРРРРРРРР брррррр-п-п-п-п-п-п-п-брр-ррр) _ проговорил Человек за Стеклом.

Фрэнк сочувствовал ему. Он понимал, как это трудно – пролежать здесь все это время в полном одиночестве. Он подобрался поближе и снова всмотрелся сквозь стекло – удивительно, но у его друга появился язык. Раньше его не было, а теперь язык, подрагивая, торчал из навечно открытого рта. А может быть, это белый мотылек трепетал крыльями на том месте, где должен быть язык. Как бы то ни было, Фрэнк услышал:

– Бррррррр бррррр Фрэнк принеси мне принесимнепринесимнепринеси колокол. Колокол.

Фрэнк ахнул.

Когда они с Томом вечером поехали обратно к теткам, Фрэнк попросил остановиться у церкви – поглядеть на колокол мира. Том наморщил нос, но просьбу выполнил, подогнав фургон прямо к церкви. Храм Святой Марии с нормандской башней и шпилем был построен в четырнадцатом веке из серого камня. От подножия уходил вниз просторный зеленый кладбищенский луг, уставленный викторианскими надгробьями. Со скрежетом распахнулись кованые железные ворота. Прежде чем войти, Том сбил с ботинок грязь о стену.

В церкви никого не было, стояла тишина. Том подвел Фрэнка к алтарю. Фрэнк увидел золотой крест, два подсвечника и серебристо-серый колокол.

– Вот он, – сказал Том непривычно приглушенным голосом. – Колокол мира.

– А подержать его можно? – спросил Фрэнк.

– Нет.

– Почему?

Том не знал почему. В церковь он не ходил, но понимал, что тут, у алтаря, действуют свои правила.

– Здесь ничего нельзя трогать.

Он вытянул шею и прочитал выгравированную на колоколе надпись.

– Тут вот что написано: «Этот колокол мира отлит из металла, извлеченного из обломков немецкого бомбардировщика, который был сбит над нашим приходом». А потом идет дата, когда его сделали.

– А что значит «извлеченного»?

Том почесал в затылке.

– Идем, – сказал он. – А то тебя уж дома заждались.

Не только Эвелин и Ина заметили, что в последнее время стали вдруг пропадать флюиды и эманации. Как же так, недоумевали они: сегодня духи с радостью устремляются в их дом, а назавтра он кажется им негостеприимным? Вот досада! И как раз в то время, когда об Ине и Эвелин в кругах спиритуалистов стали говорить, что у них дом с первоклассной проницаемостью. Конечно, они на эту тему много разговаривали, пытаясь понять, что же изменилось, но ни до чего так и не додумались. Дом, в котором прежде отбою не было от духов, званых и незваных, теперь снова ничем их не привлекал. Ина предложила спросить об этом Потустороннее, Эвелин с ней согласилась и приняла соответствующие меры.

И вот однажды вечером в воскресенье, после службы в церкви спиритуалистов, в дом были приглашены две прихожанки. Фрэнку тоже разрешили присутствовать. Спиритуалисты продолжали говорить, что его ждет блестящее будущее, и нисколько не винили его в ослаблении контакта. Наоборот, считалось, что его присутствие только помогает.