Сборник рассказов - Олеся Ермакова

Одинокая птица,

Ты летаешь высоко,

И лишь безумец был способен так влюбиться.

За тобою вслед подняться,

Я не заметил, как начал подпевать невидимой пока исполнительнице.

Больно. Вспоминать всегда больно. Хочется оттянуть окончание песни, а лучше никогда ее не слышать. Так проще. Легче. Думать, что пять лет назад ничего не произошло.

Права Лена… Я умер. Пять лет назад. Когда увидел, как с неба падает изящная серебряная птица. Когда услышал регистрационный номер упавшего звездолета.

«Дим, я Ингу обещал перед свадьбой над городом прокатить… Ну, небо, звезды, ты меня понимаешь… Ты ключи не одолжишь от своей красавицы?».

«А на своем, что ли, боишься невесту катать?».

«Да нет… Просто он третий день в ремонте — мудрят чего-то техники. Говорят, система подачи топлива к черту полетела. Они так до пенсии с ним возиться будут».

«Ладно, держи, жених. На свадьбу не забудь пригласить».

«Обижаешь, напарник! Моим свидетелем будешь. Я осторожно, Дим — ни одной царапины на корпусе».

Но сейчас боль уходит вместе с окончанием песни. Припев мы заканчиваем петь уже вдвоем.

За тобою вслед подняться,Чтобы вместе с тобойРазбиться,С тобою вместе.

Девушка в последний раз ударяет по струнам, убирает с лица длинную челку и поднимает на меня серьезные серые глаза. Господи, да она же стояла рядом на похоронах! Не маняще красивая и недоступная, скорее худенькая и «слишком обыкновенная», как любил шутить Лешка.

— Здравствуй, — произнес я и почему-то улыбнулся…

Веришь — не веришь?

«Веришь-не веришь?» — так звучат слова любимой всеми элейскими детьми игры-клятвы, игры-спора. Просто ритуальная фраза родом из древних времен.

Веришь-не веришь? Казалось бы, самые обычные слова… Но почему тогда они заставили почтенного мэтра, мага Воздуха, Тэрина дире Кэнари, вздрогнуть?…

Говорят, Время лечит и стирает Память о прошлом. Но ведь иногда она воскресает. Когда мы меньше всего этого ждем..

Старый яблоневый сад с причудливо изогнутыми беспощадным временем стволами и склоненными под тяжестью плодов ветками, словно не надеялся дожить до этой осени, и крупные наливные яблоки были последним подарком хозяевам. Но это впечатление было обманчиво — сад оставался таким уже сотню лет — никто теперь не мог вспомнить, что некогда послужило тому причиной — магия ли, чудо или же редкая шутка природы.

Осень, как и тысячелетия до этого, вступала в свои законные владения — пока осторожно, недоверчиво, не решаясь забрать у строптивого лета все привилегии. Золото успело коснуться листьев и неспешно, но уверенно начало вытеснять зелень. В мягком, холодеющем с каждым днем воздухе царил пьянящий запах яблок, в который легко вплетался ненавязчивый аромат осени.

Магистр Воздуха Тэрин дире Кэнари отпустил слуг и охранников — врагов у почтенного мэтра всегда было более чем достаточно — и вступил на тропу, застланную не желающей пока желтеть травой и редкими опавшими листьями. Каждый шаг, оживлявший былые воспоминания, менял гордого колдуна, сбрасывая фальшивые маски, почти ставшие лицом, и возвращая тщательно запрятанную в глубины души истину — от прошлого и памяти не убежать и не спрятаться даже волшебникам…Тем более, прожившим столь долгую жизнь мэтрам. Видели бы его сейчас коллеги или ученики — ни за что бы не поверили, что Магистр Кэнари умеет ТАК улыбаться — светло, грустно и горько, сочетая невыразимую печаль и мудрость веков. Застарелая боль осторожно выглянула из застенок души и с тоской улыбнулась сквозь призму памяти, но мэтр не вздрогнул — боль давно стала одной из непоколебимых основ его существования. Боли можно бояться и прослыть трусом, можно пытаться перебороть и прослыть несчастным мучеником, что ничуть не лучше, а можно ее ненавидеть и черпать силы в этой ненависти, похожей на страсть.

— Веришь — не веришь? — озорной голос маленького сорванца, залезшего на раскидистую яблоню и передразнивающего теперь белокурую подружку, с детской непосредственностью произнес слова древней, но любимой всеми элейскими детьми игры-клятвы. Казалось, не было в этих самых обычных словах никакого тайного смысла, да и не могли детские забавы тронуть сердце мага. Казалось…Но достойный мэтр вздрогнул, словно его ударили в грудь проклятым кинжалом. Лишь отрезвляюще-холодный осенний воздух сейчас удерживал своего Владыку от падения, потому что Память не удосужилась предупредить о своем приходе. Заполонила на миг открытую из-под мощи ментальных щитов душу и нахлынула, сметая все кроме воскресающего прошлого…

Тэрин дире Кэнари, великий маг, чьи слова записывались на скрижали мудрости, сделал первый шаг, решившись не противиться власти прошлого. У него не было выбора…

…Когда-то…Здесь так же одуряюще пахло яблоками и стояла осень. Ветер холодил пальцы семилетнего мальчугана, пытающегося так и не освоенным до конца заклинанием легкого бриза заставить аппетитное яблоко упасть с макушки дерева прямо в руки. Попытки молодого и совершенно недисциплинированного волшебника пока успехом не увенчались — желанное яблоко не собиралось менять свою позицию. Хотя мальчик не отличался терпением, но упрямства ему было не занимать и «гипнотизирование» плода могло продолжаться еще по крайней мере час.

Неожиданно что-то желтое и округлое быстро пролетело мимо ветки и сбило яблоко на землю. Мальчик обернулся и увидел виновницу происшествия — конопатая рыжая девчонка наклонилась и, обтерев плод о подол рубашки, куснула сбитое с удивительной меткостью яблоко. Да как она смеет! Это же было ЕГО яблоко! Нет, он, разумеется, хотел его сбить с ветки, но САМ! А это наглая девчонка все испортила! Между тем, не обнаруживавшее ни малейших признаков угрызений совести рыжее создание доело яблоко, отбросило в сторону огрызок и с вызовом начало изучать Тэрина. Мальчику ничего не оставалась, как ответить таким же пронизывающим взглядом. Первой игра в гляделки надоела конопатой.

— Что ты делаешь в МОЕМ саду?! — нахально выпалила рыжая.

Что?! В ЕЕ саду?!! Как она смеет? Этот сад посадил еще его прапрапрадед!

— С какой это стати это твой сад?! — возмутился всей душой Тэрин.

— Я хожу сюда собирать яблоки, значит, сад мой! — мальчик даже растерялся, что можно противопоставить такой убийственной логике и несусветной наглости. Он привык, что все окружающие преклоняются перед его великим магическим будущим (или больше перед знаменитым магом, его отцом?) и не осмеливаются даже выражать неудовольствие.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});