Время - ноль - Александр Чернобровкин

– Быстрее, пока дверь не вышибли! – добавил другой голос, похожий на женский.

Валерка открыл.

Первым в комнату вошел пучеглазый толстяк. За ним – нескладный, рукастый увалень немного повыше Сергея. Подбородок у него был разбит, корочка на болячке топорщилась желто-красными заусеницами. Третьим был доходяга с вытянутой физиономией, маленькими косыми глазами и рыжим, в виде петушиного гребня чубом. Они выставили на стол по бутылке самогона, толстяк по-хозяйски плюхнулся на стул и выпучился на Сергея, надевающего джинсы.

– Кто такой? Почему не знаю?

– И я тебя не знаю.

– Сейчас узнаешь, – пообещал пучеглазый толстяк. – Впрыгивай в башмаки и катись отсюда, пока я добрый... Ну, что уставился? Сам не справишься? – Он повернулся к увальню. – Григор, помоги ему.

Вот и належался в теплой луже! Забыл, что по дорогам без спроса всякая мразь мотается. Обидно быть битым, когда стоишь полураздетым и как бы наполовину слабее.

– Что ты к нему лезешь? – Оля закрыла собой Сергея. – Он же вас не трогает! Сейчас оденется и уйдет.

– Рот закрой, халява! – посоветовал толстяк и уже без угрозы в голосе сказал: – Ладно, проваливай некантованным. Только поторопись, а то передумаю.

Сергей не спеша одевался и прикидывал, как добраться до противоположного края стола. Нож лежал рукояткой к Сергею, просился в руку. Обогнуть толстяка, оттолкнуть доходягу, пристающего к Наташе, – и тогда посмотрим, кто уйдет некантованным. Будто в поисках носка, подошел к шкафу, заглянул за него. Теперь толстяк не мешал, зато увалень прошел следом и закрыл проход к столу. Нет, просто так отсюда он не уйдет. Жаль, что пистолет далековато, придется бить бутылкой или стулом.

– Так ты – шустрый! – наигранно обиделся пучеглазый, сожалеючи, развел руками и с издевкой произнес: – Придется бить.

Сергей поднимался, придерживаясь за стену. В голове звенело, и слова толстяка казались не имеющими никакого к Сергею отношения. Но сам толстяк имел: с тремя Сергей не справится, но хоть одного, именно этого, изуродует. Загнется, но изуродует...

Оля опять закрыла собой. Она отталкивала увальня и пучеглазого толстяка и кричала сквозь слезы:

– Не трогайте его!

Баба защищает – стыдно и обидно! Окажись пистолет под рукой, замочил бы всех троих....

Пучеглазый умудрился обойти Олю и с размаху ударил Сергея. Размах – рублевый, удар копеечный. Не помешай Оля, узнал бы толстяк, как надо быть, глаза бы на лоб вылезли. А пока Сергей прижимался к стене, отбивался от редких ударов и ждал, когда трем мужиком надоест играться с бабой и с ним и примутся за дело всерьез.

Валерки наблюдали за дракой с порога кухни и не понимали или не хотели понимать безмолвные приказы Сергея принести нож или бутылку. Света и Наташа безучастно смотрели с кровати. Слишком часто они дрались сами, поэтому не вмешивались в чужие разборки. У них все еще впереди: гости пьяные, сейчас разомнутся на Сергее, подогреются самогоном и им подкинут, потому что платить, наверняка, нечем, а Светка молча не отпустит.

Четвертого гостя Сергей заметил первым. Теперь хана! Этот был длиннее увальня и шире толстяка, выглядел на тридцать с небольшим, но половина головы была седой, а физиономия – на зависть питекантропу: узколобая, с выпирающими надбровными дугами, приплюснутым носом и мощными челюстями, какими можно гвозди жевать, причем «двухсотку». Такой зашибет – и не поморщится. Он остановился на пороге комнаты, настороженным взглядом проверил, нет ли чужих.

Тут четвертого гостя заметила Оля и крикнула:

– Дрон, скажи им – чего они?

Троица сразу позабыла о Сергее и как-то обмякла, будто все стояли под дулом автомата.

– Это кто? – Дрок кивнул на Сергея.

– Сережа, Афганец, друг Шиши. Помнишь, он тебе рассказывал?

– Было дело, – согласился Дрон и перевел взгляд на троицу. – А это что за сявки?

– Пришли бухие и начали цепляться, – сообщила Оля. – Никто их не трогал, а они, особенно этот, толстый...

– Язык придержи, – оборвал ее пучеглазый и заискивающе объяснил Дрону: – Мы же не знали, что хата твоя. Дали нам наколку, ну, мы и пришли разговеться. Не будем же из-за халявы заводиться. Тут их три – всем хватит.

Дрон слушал и мерно кивал головой, будто соглашался. Все обещало кончиться мирно, не так, как хотелось Сергею.

– Выпьешь с нами? – предложил пучеглазый Дрону.

– Выпью.

Дрон сел за стол, кивком предложил Сергею занять второй стул, а Оле – третий. Троице пришлось пить стоя. Вышло по полтора стакан на брата, закусывали яблоками и черствым хлебом.

– Теперь идите, – разрешил Дрон троице.

Толстяк огорченно переводил выпуклые глаза с него не проституток.

– Так это... может, уступишь хоть одну?

– Может, и уступлю, – ответил Дрон. – Я подумаю. А пока буду думать, хиляйте отсюда... Что-то неясно?

Все и всем сразу стало ясно.

– Знаете, что будет, если еще раз здесь встречу?

– Знаем, – пискнул доходяга, шедший последним.

– Лека, закрой за ними калитку, то падалью тянет, – приказал Дрон и повернулся к Свете: – Выкатывай на стол, что-то муторно мне.

На столе появились две бутылки марочного вина и коньяк. Пили вчетвером, Наташка ушла к Лекам на кухню. Оттуда послышались визг и смех, потом возня, будто делили игрушки.

Выпив, Дрон долго буравил Сергея взглядом.

– Так, говоришь, кровку людишкам пускал?

– Пускал, – согласился Сергей, хотя ничего пока не говорил, и улыбнулся такому определению его службы в Афганистане.

И Дрон скривил губы в ухмылке, похожей на волчью.

– Выходит, мы с тобой коллеги, только я – преступник, а ты – защитник отечества.

– Какой, к черту, защитник!

– Ну, не скажи. Тебя ведь не травят, награждают.

– Да, занаграждали! – с горькой иронией произнес Сергей. – Хотя в чем-то ты прав, коллега.

Дрон посмотрел не него снисходительно: чего ерепенишься, щенок, тебе ли со мной тягаться?

Действительно, ведет себя, как нашкодивший щенок. Серегй налил в стаканы вина, предложил примирительно:

– Давай, за знакомство. Ты вовремя подошел: зажали меня, а голыми руками, – он посмотрел на нож, – я бы с ними не справился.

– И пришил бы?

– Да.

– Ну, тогда за знакомство. – Дрон чокнулся, выпил залпом.

Света потерла яблоко о платье, протянула ему. Дрон ей нравился – смотрела с обожанием, поджав хвост, куда и девалась тупая бесчувственность с ее лица. Не проститутка, а заботливая, любящая жена, встретившая мужа с работы.

Когда разошлись по кроватям, Сергей спросил Олю:

– Чего Наташка такая смурная?

– Залетела. Надо аборт делать, а денег нет. В больницу ведь не пойдешь: малолетка, задолбают.

– Сколько сейчас берут?

– Пятьдесят.

Таких денег у него нет. Все, что зарабатывал, отдавал Марине на хозяйство. Забрать – рука не поднялась. Хоть не хладокомбинат опять иди, не оставлять же Наташку в беде.

– Ничего, время терпит, достанем где-нибудь, – беспечно сказала Оля.

Достанем так достанем. Чем меньше не тебе висит чужих забот, тем лучше спиться.

Утром было крутое похмелье: голова соскальзывала с шеи, нижняя челюсть и руки подрагивали, а в животе бурчало так, словно напитки до утра выясняли, кто из них крепче. Тут еще ухо ныло, напоминая о должке увальню. Ничего, встретятся когда-нибудь при другом раскладе сил.

– Починиться бы надо, – закинул Сергей Оле.

– Нету ничего, – ответила она, – и денег тоже... Ты подожди, мы бутылки сейчас сдадим.

С кухни доносилось дребезжание стеклотары, видимо, Валерки укладывали бутылки по сумкам и авоськам.

– Ой, тяжко мне, тяжко! – балагуря, произнес Сергей и издал смешок, похожий на дребезжание стеклотары.

– Что, головка – вава? спросил Дрон, вернувшийся из ванной.

– Ой, вава!

– Пойдем со мной, пивком полечимся.

– Пошли.

– Только вы недолго, Игорь, – попросила Оля.

Оказывается, у Дрона есть вполне нормальное имя, такое же, как у всех. Оно казалось лишним, хватало клички.

– Молчи, жаба, глаз высосу, – произнес Дрон с бесстрастным выражением лица, и трудно было понять, шутит или говорит всерьез.

Оля решила, что шутит.

– Я тебе быстрее!

Дрон, чуть склонив голову к правому плечу, внимательно посмотрел на нее. На губах появилась волчья ухмылка.

В пивбаре Игорь Дрон взял без очереди восемь бокалов пива и два десятка пирожков с рисом и яйцом. Барменша его знала, обслуживала, не обращая внимания на ропот мужиков. Одним духом опорожнил бокал, придвинул к себе второй.

– Люблю пиво, – сообщил Дрон, откусил полпирожка и запил глотком грамм на двести. – Батя с детства приучил. Говорил, на пиве растут мужиками, а не фуфляками. Сам был не подарок, хотел, чтоб и я таким вырос.