Во что я верую - Пьер Шоню

— Четвертое правило — это разделение и дробление властей.

Во всём есть некий оптимум размеров. Гигантские динозавры юрского периода — не самое удачное достижение эволюции. Разрастание раковой опухоли — не признак здоровья. Государство — это как раз та структура, которой больше всего угрожают разрастание раковой опухоли и бессмысленный гигантизм динозавра. Словесных заявлений мало: надо по-настоящему стремиться к тому, чтобы не допускать болезненного разбухания государства. Курс социалистических партий — главным образом, во Франции — направлен на ослабление государства в традиционных областях его действия, распространяя при этом его воздействие на все стороны жизни, пока вся страна не оказывается покрытой огромным безвольным телом, периной, под которой непременно суждено задохнуться любым попыткам проявления разума и инициативности. Я предпочитаю государство ограниченное в своих возможностях, но энергичное в каких-то немногочисленных областях, противовес которым составляют какие-то иные властные структуры. Лучший противовес государству — это сеть мелких, средних и крупных предприятий, руководство которых обязано считаться как с рынком, так и с властью в лице профсоюзов — и только их.

Мне не верится, что люди непроизвольно добры. Если власть оказывает разлагающее воздействие, то куда очевиднее то, что неограниченная власть приводит к полному разложению. Следовательно, необходима во что бы то ни стало система торможения и противовеса, но контроль должен быть вторичным, а не первичным. За каждым должна оставаться своя сфера свободы, где свобода — и это следует повторять неустанно — относится к созиданию, а не к вседозволенности.

— Пятое правило представляется мне правилом вер ховенства главного. Никакой положительный закон не может нарушать закон естественный. Никакой положи тельный закон не может освобождать гражданское обще ство и государство от выполнения долга, заключающего ся в охране невинной человеческой жизни, исходя из того, что разум, традиция и наука помещают начало жизни там, где оно и находится, а именно — в зачатии. Нарушение этого правила и, что гораздо хуже, противоречие положительного закона всеобщему различию между добром и злом ослабили большинство обществ и промышленных государств. Такое предательство вытекало из тяжкого кризиса в области этики и разума; но оно повлекло за собой процессы распада и превратило в предмет насмешек усилия, предпринимаемые в противоположном направлении. Какое значение могут иметь многочисленные выступления во имя пощады нескольким опасным убийцам, которые, едва оказавшись на свободе, вновь примутся за свои кровавые дела, по сравнению с налаживанием, планированием и поощрением истребления нескольких миллионов абсолютно живых существ в год, чье отсутствие потворствует старению и дальнейшему погружению в спячку наших дремлющих обществ, цель которых — обрести предсмертное право на зевоту от безделья под взглядом той самой смерти, имя которой не осмеливается произнести никто?

Понятно, что эти общества, откровенно попирающие закон, разбазаривают такие богатства на бесплодные проекты и оказываются не в состоянии выделить средства на создание необходимых условий для призрения детей в тех немногочисленных семьях, где, как бы ни усердствовали средства массовой информации, они всё еще кажутся желанными, хотя это желание не всегда достаточно сильно для того, чтобы порвать такую блокаду и заставить отступить всех тех, кто чинит ему препоны.

Единственное нерушимое первостепенное правило — это упорство в деле охраны жизни, упорство полное, всестороннее, бескомпромиссное.

У политики есть своя практическая сторона. Отрицать это — не менее неразумно, чем отказываться от таблетки аспирина при головной боли. Ввиду своих житейских обстоятельств я остался в стороне от этого ремесла, и мне, стало быть, неведомы повседневные применения этой совокупности приемов, правила которых мне понятны. Они не вызывают у меня отвращения. Профессиональная политика — занятие трудное и поглощающее все силы. В политике тоже нужны любители, под которыми надлежит разуметь тех, кому отрадно услышать призыв к их очевидному умению, раздающийся при чрезвычайных обстоятельствах; но даже им не дозволено игнорировать правила и законы этой формы служения. Мне претят неумелые любители и не верится, что подчеркнутое презрение к житейской неприглядности вещей выглядит как христианская добродетель.

Важна цель. Цель умения руководить организованным обществом состоит в том, чтобы обеспечить ему возможность дальнейшего существования в рамках временной протяженности. Оно должно восприниматься как место расцвета самосознающей личности, свободно избирающей свою судьбу. Одним из условий такого свободного расцвета является мир. Эта цель не может быть достигнута любыми средствами. Между вышеуказанным презрением к прозе жизни и маккиавелизмом слабых лежит стезя равновесия и разума.

Равновесия, разума, рассудительности. И — страсти. Ведь чтобы служить организованному обществу, нужна большая страсть. Общества и государства располагают, для служения себе, людьми, которых они заслуживают и которых они выделяют из своей среды. Случается, что судьба посылает им служителей, возвышающихся над их уровнем. Это чудо, но чудеса не фабрикуются серийно. Бывает и так, что на службу обществу приходят не самые лучшие его представители. В этом отношении Франции в среднем не на что жаловаться. У нас сложилась определенная традиция служения обществу. Бывает даже, что государство истощает гражданское общество, беря себе на службу таланты, которые могли бы найти себе лучшее применение в иной области. Может случиться и так, что государственный политический аппарат ставит во главе общества правительство, которого это последнее не заслужило. Судьба может проявлять как чрезмерную скаредность, так и излишнюю тароватость. Может оказаться и так, что некое общество неожиданно — к лучшему или к худшему — получает правительство, не соответствующее его заслугам. Но то, которое соответствует этим заслугам, оно сохраняет всегда.

Обстоятельства могут сложиться так, что вы попались в сеть, расставленную тиранией. Но в такой верше запутывались только рыбы, плававшие неосторожно, в чрезмерной к ней близости, а застревали в ней лишь те, кто не изъявлял готовности уплатить надлежащую цену за свое освобождение. Когда исчерпаны все средства борьбы против тирана-узурпатора, всегда остается крайнее средство. Бунт — неотъемлемое право. Но прибегнуть к нему следует лишь в последней крайности. Если же — от чего Боже избави! — вам однажды пришлось пойти на крайние меры, то оглядываться незачем. Всегда остается выход: смерть. «Господу нашему первому служим!» — говаривала Жанна д'Арк. «Глаголющие против совести ни благоразумны, ни праведны», — подхватывает Лютер. И в это я верую неуклонно.

Глава X Этот мой истинный мир: время, в котором я пребываю

Может случиться так, что возникает необходимость в критериях для оценки значений разного порядка. Ведь яркий образ преграды перед мертвящим наплывом воспоминаний, использованный Бергсоном по отношению к памяти, полностью приложим и к полю знаний, которыми мы располагаем. За триста пятьдесят лет объем нашего мозга не увеличился, и мы не слишком преуспели в его более рациональном использовании. Интеллектуальная деятельность меньше зависит от поисков, чем от информированности. Не пора ли приняться за наведение порядка? За расчистку места для наиболее существенного, если можно…

* * *

Вместе с «Эксплорером-II», потихоньку вырывающимся из оков солнечного притяжения, мы, через посредство пространства, возвращаемся к самому существенному в этом моем истинном мире: ко времени. Я представляю собой временную протяженность, погруженную во время.

«Эксплорер-П» не вернется, но спускаемый аппарат космического корабля «Аполлон» в 1969 году вернулся на Землю. Именно это так сбивает с толку в этом удручающем измерении — во времени, в этом моем истинном мире: невозможность различений между «вперед — назад», «левая — правая», «туда — обратно». Всё, что я могу делать в пространстве — во всяком случае, в ближнем, доступном взгляду (300 тысяч км/сек., пробегаемые электрической и световой волной, дают возможность сделать пространство-время достаточно плоским для того, чтобы на уровне наблюдателя выделить пространство из времени), — недоступно мне во времени. У времени я в плену — полностью в плену. Будущее — это стена почти полной неопределенности. Я передвигаюсь по нему наощупь, точно в тумане, вытянув перед собой руки. Прошлое же полностью недоступно, если не считать посредника в виде воспоминания, стоящего между моим прошлым и мной: нас разделяет всё расстояние, простирающееся от образа и мечты — до действительности.