Поспорь на меня (СИ) - Эн Вера

— У тебя все получится! — вспомнив Сонькины наставления, заверила Олега она. — Ты лучше всех! И всегда будешь лучше всех!

Олег посмотрел ей в глаза — и в следующую секунду Катя наконец очутилась в его объятиях. Жадные губы нашли ее рот — и, наверное, это было самым ярким доказательством Сонькиной правоты.

Глава 12

Когда в дверь раздался требовательный стук, часы на сотовом показывали десять двадцать шесть. Это значило, что Рома спал почти восемь часов. Потрясающее достижение для пятницы. И черт бы побрал того, кто все же вытащил его из Морфеева царства: если это вдруг окажутся очередные рекламные агенты с новым потрясающим предложением…

На пороге стояла Катюха Сорокина. В джинсах и голубой рубашке. В руках она держала круглое блюдо, накрытое полотенцем. От блюда аппетитно пахло какой-то смутно знакомой выпечкой.

— Это пицца! — очевидно приняв Ромину озадаченность за разгадывание принесенного ей угощения, заявила Катюха и сунула блюдо Роме. — Но за нее тебе придется меня выслушать!

Он пожал плечами и посторонился, пропуская ее. На лице у Катюхи была написана решимость пополам с растерянностью, и это интересовало Рому куда больше пиццы. Хотя и с ней Сорокина тоже неплохо придумала.

— Для того я тут и поставлен, — не слишком удачно сострил Рома. — Судя по величине блюда, речь пойдет как минимум о вымирании черепашек-ниндзя?

Катюха глянула на него было, как на душевно больного, но следом смешалась и несколько раз резко вдохнула и выдохнула. Рома поморщился, понимая, что речь сейчас пойдет о Карпоносе, и не желая о нем слышать от слова «совсем», но Катюха неожиданно удивила:

— Скажи, как ты относишься к авангарду, Давыдов? — вызывающе поинтересовалась она. Рома пожал плечами: блюдо в руках откровенно мешало. Но пахло из-под полотенца офигенно. Неужели Катюха сама пекла? После блинов такое вполне можно было предположить.

— Фамилия велит относиться строго положительно, дабы не позорить род, — саркастически ответил он и снова поймал недоуменный Катюхин взгляд. Но остановиться не сумел: — Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской, сабля, водка, конь гусарской, с вами век мне золотой[1].

Катюха, кажется, подалась вперед ровно для того, чтобы потрогать его лоб, однако вовремя остановилась.

— Это Денис Давыдов, да? — все-таки сообразила она. — Его стихи?

— Поэт, герой, генерал-лейтенант, — перечислил Рома, не понимая, чего взбеленился из-за безобидного, в общем-то, вопроса. — Всегда на коне, всегда в авангарде. Пример всем потомкам.

В Катюхиных глазах появилась жалость. Вот и приехали.

— Ром, да я совсем не это имела в виду, — принялась оправдываться она. — Я про искусство. Про повсеместный авангардизм, будь он неладен! Только не говори, что у тебя на рабочем столе Пикассо! Тебя бы предок за это гусарским конем затоптал!

Рома хмыкнул: умела Катюха сгладить неловкость.

— Судя по всему, если я не хочу лишиться пиццы, мне следует немедленно предъявить тебе рабочий стол с «Мишками в сосновом бору»? — решил продолжить веселое препирательство он. Катя расплылась в широкой улыбке.

— «Мишки в сосновом бору» — это хорошо, Ром, это прям бальзам на душу, — непонятно проговорила она и еще более непонятно вздохнула. — Знал бы ты, какого я вчера медведя видела! До сих пор не знаю, как развидеть!

Это становилось интересно. Рома перехватил блюдо одной рукой, а второй предложил Катюхе выбирать иное помещение для продолжения беседы. Она почти не глядя пошла в зал. Рома направился за ней и, пристроив блюдо с пиццей на сложенный стол, уселся на ручку кресла. Посмотрел на Катюху, которая в необъяснимом волнении ходила по комнате и как будто собиралась с мыслями.

— Вы вроде вчера в театр, а не в цирк ходили, — напомнил он, и этого хватило, чтобы Катюха взорвалась.

— Вот именно! Шли в театр, а попали в цирк! Какой больной фантазией надо обладать, чтобы так изувечить «Обыкновенное чудо»? «Обыкновенное чудо», представляешь, Ром? Да Шварц бы в гробу перевернулся, представь он, что из его сказки можно сделать ужастик! «Новаторское воплощение», будь оно проклято, Ром! Три часа издевательства, а не новаторское воплощение! Я первый раз в жизни хотела выползти из зала на четвереньках, чтобы только больше не видеть и не слышать! Даже песни испоганили, весь смысл переврали! Я думала, ночь пересплю, успокоюсь, уляжется все, но мне надо выговориться, иначе я просто лопну! А кроме тебя…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Меня ты уже задобрила, — улыбнулся Рома, радуясь тому, что разлюбезный Карпонос в его жилище нынче не проник. — Так что выговаривайся, не тушуйся. А потом пойдем вместе писать на заборах всякую похабщину в адрес режиссера. Пусть попробует собственное же блюдо на вкус.

Катюха прыснула и благодарно ему улыбнулась. Рома почувствовал, что по позвоночнику стрельнуло током.

— С тобой не забалуешь, Давыдов! — заметила она, однако он тут же вернул ей шпильку.

— Кто бы говорил, Сорокина? Два года нас воспитывала. Вот мы и воспитались.

Катюха наконец весело рассмеялась, кажется избавляясь и от своего негодования, и от своего смущения. Снова заговорила она, во всяком случае, совсем другим тоном. Досталось, конечно, и режиссеру, и гримерам, и декораторам, и тексту; и пицца, кажется, остыла, пока Катюха выговаривалась, избавляясь от разъедающего негодования, но Рома слушал не перебивая и понимал, что такая — пусть раздраженная, пусть раскрасневшаяся, но очень искренняя — она ему непозволительно нравится. Как в школе, когда она увлекалась, отдаваясь на волю эмоций, а Рома ловил себя на том, что смотрит на нее не отрываясь и дышит ее страстностью. Он уже тогда душу готов был продать за то, чтобы узнать, с тем же ли пылом она целуется, а сейчас, как последний поганец, сжимал кулаки, только чтобы хоть как-то утихомирить собирающееся пониже живота вожделение. Вряд ли Катюха, придя к нему жаловаться на неудовлетворенность вчерашним вечером, рассчитывала познакомиться с неудовлетворенностью иного рода, но Рома никак не мог переключиться на менее опасные мысли. Эти пылающие гневом глаза, эта вздымающаяся в переживаниях грудь, эти губы, от которых Рома не отводил взгляда, этот уже знакомый аромат, когда Катя проходила мимо него… Слишком близко…

Черт, он так сорвется! Надо что-то безопасное. Скучное. Чтобы в сон потянуло, а не в…

Катюха и спасла. Сшибла при слишком резком повороте лежавший у телевизора пульт, и Рома понял, что сделать. Включил экран, запустил онлайн-кинотеатр и в нем нашел то самое «Обыкновенное чудо», по которому его Катюха так сокрушалась во время своего рассказа. Катя замерла, едва увидев на экране Рабочего и Колхозницу, а потом услышав знакомую музыку. Голубые глаза засияли пониманием. Она бросила на Рому быстрый взгляд и снова перевела его на экран.

— Ты серьезно?

Рома пожал плечами и протянул ей пульт.

— Почему нет? Или у тебя другие планы?

Катя замотала головой и вздохнула с такой радостью, что у Ромы зачесалось между лопатками. Помнится, однажды она от восторга запрыгала и поцеловала его в щеку. Рома не отказался бы от повторения такой благодарности, только уже не отпустил бы. Обхватил бы за талию, прижал к себе, заглянул в потемневшие понимающие глаза…

Черт!

Он встряхнул на диване декоративные подушки и широким жестом предложил Катюхе усаживаться поудобней. Катя не заставила себя ждать. Устроилась напротив телевизора, сделала звук погромче и тут снова посмотрела на Рому.

— А ты? Или не любишь?

Рома усмехнулся. Большинство подобных фильмов прошло через него по приказу отца, решившего, что сын обязан знать советскую классику, а потому изначально воспринималось с протестом и стояло примерно на одной полке с классикой литературной, которой их нашпиговывали в школе. И Рома, разумеется, нашел бы ближайшим двум часам куда лучшее применение, нежели просмотр покрывшейся слоем пыли сказки, но вдруг пришло в голову, что Катюха в этом случае развернется и уйдет досматривать свой фильм дома. А Роме не хотелось ее отпускать.