Любовь Психеи и Купидона - Жан де Лафонтен

Так мечтала бедняжка Психея. Увы, она не представляла себе, как сильна ненависть женщины! Красавица еще не знала, что ей готовит судьба. Однако сердце у нее забилось сильнее, как только она приблизилась к преддверию храма. Уже на порядочном расстоянии от него воздух благоухал как вследствие того, что паломники приносили в дар богине ароматы и одежды их были надушены, так и потому, что дорога обсажена была апельсинными деревьями, кустами жасмина и миртов, а поля усеяны цветами.

Храм был виден издали, хотя воздвигнут в долине, но эта долина была просторная, более продолговатая, чем широкая, и окружали ее прелестные холмы. Они перемежались с лесами, полями, лужайками, хижинами, где уже с давних пор царил мир: Венера выхлопотала у Марса охранную грамоту для всех этих мест. Даже звери не вели здесь войны между собой, тут не слыхивали о волках и не знали никаких западней, кроме любовных. Когда человек достигал сознательного возраста, он записывался в братство бога Амура — девочки в двенадцать лет, мальчики в пятнадцать. Бывали и такие, у кого любовь опережала разум. Если девушка рождалась равнодушной, она изгонялась из страны, а семья ее на некоторое время подвергалась карантину, и жрецы богини совершали очистительные обряды в местности, где появилось подобное чудище. Таковы были местные нравы и законы. Там изобиловали птицы с красивым оперением и водилось три вида голубок: голубки-птицы, голубки-нимфы и голубки-пастушки. Второй вид встречался реже всего.

По всей длине долины протекал канал, широкий как река, и с такой прозрачной водою, что на дне можно было разглядеть каждый камешек, — словом, полный не водою, а расплавленным хрусталем. В канале резвилось множество нимф и сирен. Их можно было поймать рукой. Люди богатые обыкновенно садились в лодку и доплывали по каналу до паперти храма. Они нанимали амуров — больше или меньше, в зависимости от нагрузки ладьи; у каждого амура имелся свой лебедь, которого он впрягал в ладью, управляя им с помощью ленты. Две другие ладьи следовали за ними — одна с музыкантами, другая с драгоценностями и сладкими апельсинами. Так весело плыла ладья.

По берегам канала тянулись две зеленые лужайки нежно-изумрудного оттенка, окаймленные прелестными тенистыми деревьями.

К храму не вела никакая другая дорога, а по этой шло столько народа, что Психея сочла благоразумным передвигаться только ночью. На рассвете она пришла в место, называемое «Две гробницы». Объясню вам это название, ибо с ним связано происхождение храма.

Некогда царь Лидии Филохарес попросил греков дать ему жену все равно какого происхождения, лишь бы она была красива: девушка благородна, когда наделена красотой! Его посланцы предупредили всех, что у их владыки весьма тонкий вкус.

К нему направили двух девушек, одна звалась Миртис, другая — Мегано. Мегано была высока ростом, хорошо сложена и обладала такими прекрасными и пропорциональными чертами лица, что в них нельзя было найти изъяна, вдобавок она отличалась кротким нравом. Несмотря на все это — ум, красоту, сложение, она никого не пленяла: ей не доставало венериных чар, придающих всему этому соль. Миртис, напротив, была сверх меры наделена этим даром. У нее не было такой совершенной красоты, какой обладала Мегано, даже поверхностный критик мог найти у Миртис недостатки. В то же время в каждом уголке ее тела таилась своя особая прелесть, и даже порой не одна, а две, не говоря уже о том, что Венера придавала пленительность всему ее телу в целом. Поэтому царь отдал предпочтение ей, он пожелал, чтобы ее называли Афродизией, как по причине того, что от нее веяло особым очарованием, так и потому, что имя Миртис подобало скорее пастушке или самое большее нимфе, но уж никак не царице.

Придворные, чтобы угодить своему государю, прозвали Мегано Анафродитой. Это ее так опечалило, что она через короткое время умерла. Царь велел с почестями похоронить ее.

Афродизия прожила весьма долго и очень счастливо, нераздельно владея сердцем своего мужа; ей предлагалось много других мужских сердец, но она отвергала их. Так как причиной ее счастья явились Грации, она решила хоть как-то выразить признательность их богине и убедила мужа воздвигнуть Венере храм, сказав ему, что она дала такой обет.

Филохарес одобрил ее намерение и употребил на его осуществление все богатства, какие у него были. Затем на помощь царю пришли его подданные. Рвение их было столь велико, что женщины разрешили продать свои ожерелья и, лишившись их, последовали примеру Родопы[59].

Миртис повезло: она еще при жизни увидела, как исполнилось ее желание. В своем завещании она повелела соорудить ей гробницу как можно ближе к названному храму Венеры. Там да будет погребен ее прах, а история ее пусть будет написана у всех на виду.

Переживший ее Филохарес исполнил волю жены. Од воздвиг для своей супруги мавзолей, достойный ее и его самого, ибо сердца их соединились в одной могиле. Чтобы еще больше прославить память об этом и еще более возвеличить Миртис, сюда перенесли и прах Мегано. Его положили почти в столь же великолепный саркофаг, как и первый, по другую сторону дороги — две гробницы взирают друг на друга. На одной стороне можно видеть Миртис, окруженную амурами, которые укладывают ее тело и голову на подушку. На противоположной стороне — изображение Мегано: она распростерлась, проливая слезы и подложив под голову руку, в той позе, в какой умерла. На бордюре мавзолея, где покоится царица лидийцев, можно прочесть такие слова:

«Здесь покоится Миртис, которая достигла царской власти силой своих чар и получила за них прозвание Афродизии».

Над фасадом храма, выходящим на дорогу, можно прочесть такие слова:

«Вы, пожелавшие посетить этот храм, задержитесь немного и послушайте меня. Из простой пастушки, каткою я родилась, я стала царицей. Мне доставило это благо не столько красота, сколько очарование. Я понравилась, и этого оказалось довольно. Вот это я и хотела вам сказать. Почтите мою могилу пучком цветов, и в награду за это да угодно будет богине Граций, чтобы нравились и вы!»

На бордюре другой гробницы были слова:

«Здесь покоится прах Мегано, которая не сумела завоевать сердце, за которое боролась, хотя и обладала совершенной красотой».

На плите саркофага можно было прочесть:

«Если цари не любили меня, то не потому, что я была недостаточно прекрасна, чтобы заслужить милость богов, но говорят, что я была недостаточно привлекательна. Возможно ли это? Да, это возможно, притом настолько, что мне предпочли мою подругу. И вот я умерла от печали. Прощай, прохожий. Я не удерживаю тебя дольше. Будь более счастлив, чем была я, и не трудись оплакивать мою память. Если я никому не дала радости, то не хочу и никого печалить».

Тут Психея поплакала. «Мегано, — сказала она, — я ничего не понимаю в твоей судьбе. Я согласна с тем, что Миртис исполнена прелести. Но разве мало обладать совершенной красотой, как ты? Прощай, Мегано! Не отвергай моих слез, я привыкла их лить». И она пошла возложить цветы ка могилу Афродизии.

Когда с этой церемонией было покончено, рассвело уже настолько, что легко можно было осмотреть храм. Архитектура его изумляла: в ней было столько же величия, сколько и изящества. Архитектор воспользовался ионическим ордером по причине его изысканности. Сооружение дышало венериными чарами, которые я не в силах описать. Фронтон замечательно дополнял остов здания. На его тимпане в виде горельефа изображено рождение Кифереи. Она сидит в раковине, словно только что искупалась и едва вышла из воды. Одна из Граций распустила ее еще мокрые волосы, другая держит готовые одежды, которые набросит на богиню, как только вытрет ее насухо. Богиня смотрит на сына, который уже грозит вселенной одной из своих стрел. Раковину влекут две сирены, но так как сооружение это массивное, ее немного подталкивает и Зефир. Легионы Игр и Шуток витают в воздухе, ибо Венера родилась со всей своей свитой, вполне взрослая, вполне зрелая, готовая дарить и принимать любовь. Вдали на берегу виднеются жители Пафоса. Они протягивают руки к небу, воздевая их в полном восхищении. Мраморные колонны и антаблемент были белоснежнее алебастра. На фризе красовалась доска черного мрамора с посвятительной надписью: «Богине Граций». Двое полувозлежащих детей на архитраве придерживали свисающий медальон с двумя головами — изображением основателей храма. Вокруг вилась надпись:

«Филохарес и Миртис Афродизия, его супруга, посвятили этот храм Венере».

На каждом базисе двух, наиболее близких к двери колонн были начертаны слова: «Творение Лисиманта» — так, по-видимому, звали строителя.

Прежде чем войти в храм, скажу два слова о паперти. Это были портики или низкие галереи, а наверху, над ними, расположились чудесные помещения — вызолоченные комнаты, кабинеты и бани, словом, сотни мест, где человек, принесший с собой деньги, знал, на что их израсходовать, а не принесший уходил ни с чем.