Семейное дело - Андрей Посняков

– Спасибо.

– Не за что. – Снова улыбнулся. – Где ваш друг?

– Дежурит. – Лера выдержала короткую паузу и в тон осведомилась: – Где ваша подруга?

– Сегодня я один.

– И сейчас скажете, что специально подгадали.

– А вы поверите?

Девушка до конца застегнула «молнию» курточки, поёжилась, стараясь удержать стремительно улетающее тепло, и качнула головой:

– Поверю.

– Я не знал, что Ройкин дежурит. Просто хотел посмотреть на вас… Так, чтобы Эльвира не видела… – Чикильдеев улыбнулся. – Она едва не загрызла меня в прошлый раз… Я тогда увидел вас впервые…

– Она ревнивая.

– Мы просто вместе. Без перспектив.

– Новая книга интереснее прежней?

– Поверьте, я хороший читатель, – рассмеялся Анисим. – Что же касается Эльвиры, то я не тешу себя надеждами: сейчас она наблюдает за ходом строительства, поскольку вложила в него немалые средства, и вынужденно развлекается со мной. Уехав в Питер, она обо мне забудет.

– То есть у вас…

– Временное партнёрство к обоюдному удовольствию, – ровно произнёс мужчина. И повторил: – Я – хороший читатель книг. Грамотный.

– Уверена, что так.

– Спасибо.

Помолчали.

Однако надолго пауза не затянулась: холод, кажется, подбирался к самому сердцу, и следовало принимать решение.

Лера понюхала розу, и Анисим правильно оценил знак:

– Выбирайте, Валерия Викторовна: или я отвезу вас домой, или отвезу ужинать, а потом – домой.

– Если можно – в тихое место, – попросила девушка. – Хватит на сегодня шума.

– Прекрасное условие. – Чикильдеев подал Валерии руку и проводил к чёрному, как южная ночь, «Рэндж Роверу». – Недалеко от города, на самом берегу озера, есть небольшое, но очень уютное заведение с прекрасной кухней.

– А не слишком ли поздно?

– Нас ждут, – улыбнулся Анисим. – Я пре-дупредил.

– Но мы только поужинаем, – произнесла девушка, задержавшись у открытой дверцы. – Не более.

– Всё будет так, как вы скажете, Валерия Викторовна.

– Вы обещаете?

– Я клянусь.

И не обманул.

Уютный ресторан на берегу располагался на территории яхт-клуба. Для гостей он закрылся ещё час назад, но на веранде Анисима и Леру ждал накрытый столик. Потрескивали дрова в камине. Играла тихая, едва слышная музыка. Официант приближался, лишь увидев знак, а так находился в дальнем углу, и ужин при свечах не просто получился.

Он буквально дышал романтикой.

Анисим много шутил – то ли подготовился, то ли действительно был таким балагуром, рассказывал о «провинциальной озёрской жизни», но не забывал и о вопросах, мягко составляя представление о прошлом девушки.

О детском доме, в который её подкинули в младенчестве…

– Отчество «Викторовна» мне не от отца досталось, а от сторожа, который меня на пороге нашёл.

О том, что талант пробьёт себе дорогу через любую стену…

– Я с пяти лет рисую. Сначала даже не училась особо – само получалось. Видела человека, брала карандаш – и рисовала. И схватывала нечто личное, то, что этого человека от других отличает. Интуитивно. К счастью, Анфиса Алексеевна, заведующая наша, в меня поверила и уговорила попечителей оплатить мне кружок…

О том, что важно думать не только о себе…

– Ты собираешься остаться в школе?

– Почему нет?

– У тебя талант.

– Мне помогли его раскрыть.

– И в благодарность ты закапываешь его в Озёрске?

– В благодарность я помогаю раскрыться другим.

– Сама так решила?

– Да. – Девушка помолчала. – Ты видел детей, которые пришли ко мне сегодня? Ты видел их глаза? Они хотят учиться, а я могу стать для них наилучшим преподавателем. Как раз потому, что у меня есть талант. Мне есть чем делиться.

– Ты веришь, что нужно делиться? – тихо спросил Анисим.

– Обязательно.

Романтика никуда не делась, их ужин не мог не быть наполнен ощущениями и обещаниями, однако разговор получился совсем не таким, каким виделся Чикильдееву в начале вечера. А больше всего Анисима смущало то, что Лера не рисовалась, не «играла хорошую девочку», а искренне говорила так, как думает. Как верит. Как считает правильным.

И, наверное, именно поэтому, проводив девушку до подъезда, Чикильдеев ещё долго стоял около машины, смотрел на осветившееся, а через четверть часа погасшее окно и о чём-то думал.

«Ах ты проститутка!»

Никак иначе Цыпа назвать Валерию Викторовну, их строгую училку с «высокими моральными принципами», не мог.

«Шлюха!»

То с одним, то с другим… Нет, понятно, что Анисим – рыба жирная, такого захомутать дорогого стоит, но ведь у неё с Ройкиным только-только заладилось, и вот – пожалуйста! – новый хахаль. Куда только полиция смотрит?

Как выяснилось – всё равно куда, поскольку вечер пошёл не по воображаемому им сценарию, и Борис от огорчения едва не свалился с берёзы.

Чикильдеев девушку подвёз, но подниматься не стал, распрощался у подъезда. Сама Валерия по сложившейся уже привычке переоделась в ванной, в комнату заглянула в коротеньком, но абсолютно не подходящем для шантажа халатике и сняла его лишь после того, как выключила свет.

А Цыпе пришлось ещё почти полтора часа сидеть на дереве, дожидаясь, пока Чикильдеев настоится и надумается. В результате замёрз как собака и едва не отдавил себе седалищное место.

В общем, снова облом…

Глава 4

«…к 10 ноября 1941 года немецкие войска захватили город Озёрск, после чего на территории района был установлен жёсткий режим, имеющий целью предотвратить сотрудничество жителей с партизанами.

Социально чуждые и враждебные к советской власти элементы использовались немцами для формирования низовых звеньев оккупационной администрации. Так, в деревне Красная Нива старостой был назначен Соловьёв Ф. П., бывший крестьянин-единоличник, в прошлом судимый за контрреволюционную деятельность.

Население относилось к немцам враждебно, но из-за боязни репрессий открыто не выступало. Какой-либо политической линии в отношении населения немецкие военные власти не придерживались. Воинские части, занимая населённые пункты, занимались грабежами и насилием…»

Из доклада комиссара госбезопасности 3‑го ранга Меркулова

Озёрский район, 1941 год, ноябрь

Ветер гнал по болоту мокрый, смешанный с дождём снег и бросал его пригоршнями манной крупы в лица парней, укрывшихся под чёрными лапами ели. Парни отфыркивались и вполголоса ругались.

– Тихо, Гнат, – прошептал один, всматриваясь в снежную полумглу. – Вишь? Во-он туда, на сосну, глянь-ка!

Второй тут же приложил к глазам бинокль, трофейный, цейсовский, а вглядевшись, задумчиво поскрёб щетину:

– Снег с веток опал. Уронил кто-то.

– Не вражины ли пробираются?

– Поглядим…

Оба притихли, не шевелясь, и так лежали примерно с минуту, попеременно прикладываясь к оптике, пока, наконец, не обнаружилась пробирающаяся тайной лесной тропой фигура в коротком драповом пальто и драной меховой шапке. Путник то ли заплутал, то ли просто устал и теперь шатался, то и дело хватаясь за стволы осин и ёлок. Кругом шумел смешанный лес, густой, непроходимый, страшный для чужаков, но по-своему уютный для своих – бойцов партизанского отряда «Мститель».

Гнат наклонился к карабину и прицелился.

– Стой, кто идёт? – чуть приподнявшись, грозно спросил напарник.

– Москва! – Путник остановился и махнул рукой.

Парни переглянулись – пароль был назван правильно. Переглянулись и тут же отозвались:

– Калуга!

И, едва незнакомец, проваливаясь по колено в снег, подошёл ближе, радостно замахали шапками:

– Ха, Матвейка! А мы тя и не узнали, ага! Пальтишко-то великовато.

– Уж какое есть, – важно здороваясь с парнями за руку, буркнул путник, совсем ещё юный парнишка лет пятнадцати-шестнадцати.

– Мы тебя позжей ждали!

– А я – вот он. – Подросток зябко поёжился. – Ведите меня к командиру.

Юный партизанский связной Матвей Столяров с началом оккупации поступил учеником в сапожную мастерскую некоего господина Чеширского, бывшего сотрудника наркомвнузема, вышедшего в конце тридцатых на пенсию. Прикрылся, так сказать, подлецом, поскольку Чеширский новую власть приветствовал, лично выдал нескольких оставшихся в городе коммунистов, и немцы считали его абсолютно благонадёжным. И счёт этот, гамбургский, распространялся и на работников Чеширского, что было весьма удобно для связного: Матвей с лёгкостью преодолевал кордоны и постоянно вертелся вокруг оккупантов, выведывая и высматривая всё, что могло заинтересовать партизан.