Гидеон Плениш - Синклер Льюис

— Миссис Уиглмен? Я доктор Плениш.

И теперь можно было считать, что его часть обязательств в основном выполнена: он явился, он не опоздал, он был трезв, он был одет подобающим образом и даже не позабыл дома галстук — осталось только пообедать и произнести речь.

Он был не из тех конфузливых застольных ораторов, которые нервно ковыряют вилкой фруктовый маседуан, трясущейся рукой принимают чашку кофе и испуганно косятся на соседок справа и слева; не из тех, которые на вопрос, не жарко ли им, отвечают: «Леди и джентльмены!» — и все время томятся сомнением, сколько папирос можно выкурить без риска прослыть подверженным пороку. Декан Плениш ел с аппетитом и весьма одобрил пломбир-сюрприз, поданный на сладкое. Миссис Уиглмен, председательнице, своей соседке справа, он сказал, что да, безусловно, кино оказывает тлетворное влияние на молодежь. После этого он повернулся к соседке слева и сказал, что да, безусловно, кино развивает воображение и способствует улучшению манер у молодежи.

Все это он проделал наполовину автоматически.

Он не почувствовал волнения, даже когда миссис Уиглмен взяла слово, чтобы представить его собравшимся. При этом оказались нарушенными оба основных требования, которые докладчик предъявляет к вступительному слову: чтобы оно длилось не более сорока секунд и чтобы имя докладчика было произнесено без ошибок. Злополучная миссис Уиглмен ворочала своим неподатливым языком ровно две минуты и сорок три секунды по часам доктора Плениша и вместо «декана» назвала его «профессором». Но когда она, наконец, в изнеможении опустилась на место, продолжая еще верещать что-то себе под нос, он встал, элегантным жестом поправил бутафорское пенсне и уверенно повел свой самолет в заоблачные выси интеллектуализма.

— Госпожа председательница, преподобный отец, друзья мои, леди и джентльмены! Мы вправе усмотреть счастливое предзнаменование в том закономерном и утешительном обстоятельстве, что потомки первых янки, моих суровых, но благородных предков, сошлись здесь сегодня с сынами и дочерьми великого шведского народа и что мне выпала честь беседовать со всеми вами по столь животрепещущему вопросу, как вопрос о Современной Молодежи, ибо что может послужить лучшим залогом единения двух титанических рас, нежели свойственная обеим рачительность в деле воспитания потомства?

Он бросил свою смятую салфетку на истерзанную скатерть, напоминавшую географическую карту, и по — настоящему ринулся в полет. Его способность парить, оставаясь в одной плоскости со слушателями, была первым показателем его искусства, так как обычно «сила убедительности докладчика прямо пропорциональна числу футов, возвышающих его над аудиторией.

Ровно через шестьдесят две минуты он приземлился, испытывая легкое головокружение, и тотчас же вокруг закричали, захлопали, застучали по столам. Он наслаждался успехом, но при этом не забывал о подлинном кульминационном пункте вечера, который еще был впереди.

Каждый профессиональный лектор, будь он вдохновенный трибун, юморист или путешественник, должен придерживаться золотого правила: чек получать, не выходя из зала, иначе завороженные вашим искусством устроители могут позабыть прислать вам его на дом. Поэтому, обменявшись рукопожатием с сорока семью леди и пятью джентльменами, доктор Плениш повернулся к миссис Уиглмен и сказал тоном веселой шутки:

— Я, пожалуй, могу сэкономить вашему комитету расходы на почтовую марку, если захвачу чек с собой.

Миссис Уиглмен была явно шокирована, но все же, когда он спустился вниз, чтобы облачиться в свое кожаное пальто, чек уже покоился у него в бумажнике.

Теперь он чувствовал усталость. Весь обратный путь до Кинникиника он проделал в оцепенении, которое только дважды прервала живая мысль: один раз он отметил, что пошел снег, а другой — подумал о том, что надо будет поискать для Пиони не слишком дорогой пояс из змеиной кожи.

Когда он вошел, она спала, свернувшись на новой, обитой пестрым кретоном кушетке, но тотчас же встрепенулась, вскочила и поцеловала его.

— Ну, как речь? — спросила она. — Конечно, чудно, как всегда? Я тебе приготовила горячего бульону. А чек получил?

12

Мистер А. Дж. Джослин был в свое время и провинциальным учителем, и провинциальным банкиром, и редактором провинциальной газеты. Теперь он был владельцем превосходной типографии в Де-Мойне и издавал двухмесячный журнал «Сельские школы для взрослых», слава о котором доходила до самого Саскачевана, хотя экземпляры его редко попадали дальше Осцеолы.

Мистер Джослин дважды присутствовал на вдохновенных выступлениях декана Плениша и в январе 1927 года обратился к нему с просьбой написать для журнала несколько статей. Плата — два цента слово. Предложение это поступило как раз в тот момент, когда декан и Пиони разбирали свои рождественские счета. На этот раз Пиони сама набралась смелости их подытожить и теперь охала:

— Прямо не верится! Тут какое-то колдовство — выходит, что у нас семьсот долларов долгу.

Они посмотрели на письмо мистера Джослина, посмотрели друг на друга, и Пиони взяла мужа за лацкан, привела его в угол гостиной, именовавшийся «кабинетом», указала на пишущую машинку, а сама пошла приготовить ему коктейль и сказать по телефону владельцу мебельного магазина, чтобы он все-таки прислал ей тот кожаный пуф.

Через три часа у декана была готова статья об укрупненной сельской школе как подготовительной ступени к колледжу. Мистер Джослин принял статью и выслал чек на 52 доллара 60 центов, декан переписал чек на Пиони, а Пиони пошла и купила часы на камин — имитацию французской имитации фарфора. Две недели спустя декан составил остроумное наставление студенткам колледжей относительно преподавания в сельских школах; он получил 63 доллара 44 цента, и Пиони заплатила долг в красильню и купила пресмешную вещицу — художественно оформленную карту Айовы, на которой Джек-победитель великанов взбирался по кукурузному стеблю в сорок футов высотой, а в реке Де-Мойн резвился Нептун со свитой дельфинов.

Все это вдохновило декана сочинить статью подлиннее, о лучших книгах сезона (для этого ему пришлось прочесть все до одного объявления в воскресном выпуске нью-йоркской «Геральд тайме») и об обслуживании сельских жителей книгами из студенческих библиотек. Очередной чек — на 93 доллара 88 центов — Пиони, не разменяв, отнесла в банк. Оба они были в восторге от того, как ловко справляются с долгами, и декан, воодушевившись, накатал фантастический этюд о полной возможности для сельских батраков учиться в колледже, одновременно зарабатывая себе на жизнь.

Чек был всего на 25 долларов 94 цента. Пиони пошла и заказала новый автомобиль бьюик, и внесла задаток, и на этот раз, когда она подсчитала долги, итог составил 1 687 долларов 79 центов.

— Просто не понимаю, как это получается, — плакалась она.

— Пожалуй, тебе нужно прекратить покупки, хоть на время, — волновался декан.

— Ой, миленький, не сердись, не бей меня!

— Не буду. Но нам обоим следует сократиться.

— А я только что написала заказ на английскую корзинку для провизии, с серебряными замочками. Что ж, значит, придется разорвать письмо.

— Нет, нет, моя радость, не нужно. Она так подойдет к новому автомобилю. Но после этого непременно сделаем перерыв.

— Гидеон! А почему тебе не написать в «Сельские школы» статью о том, как экономить, живя на ферме?

— Я, собственно, не бывал на фермах…. Но статью я напишу.

— Ура! Вот все и разрешилось. А ведь это я придумала, верно?

В середине марта, когда в Кинникинике шло распределение курсов на следующий учебный год, мистер А. Дж. Джослин написал декану, что увольняет редактора «Сельских школ», который совершенно не справляется с публичными выступлениями, и не согласится ли декан занять его место. Вознаграждение (слово, которое в ходу среди учительской аристократии и редакторов — дилетантов и означает «плата», точно так же как плату лекторам называют «гонораром»), вознаграждение — 4 200 долларов в год.

Как декан он получал 3 800, и хотя совсем недавно тесть прислал ему чек на 500 долларов (с приложением сердитого письма), у него было около 1 200 долларов долгу. Он поспешил домой, к Пиони; они посовещались полчаса; декан по междугородному телефону дал согласие, а затем отправился с официальным визитом к ректору Буллу, спросить его совета, следует ли давать согласие.

Кудри Т. Остина Булла совсем поседели, хоть и выглядели по-прежнему эффектно, а лицо покрылось морщинами от административных забот.

«Бедняга, ему уж, наверно, за пятьдесят», — подумал декан. Преисполненный снисхождения к этому серенькому школьному учителю, которому никогда не предложат перебраться в Де-Мойн и занять ответственный пост, декан закончил свою речь так:.:.