И мне будет тепло - Денис Витман

Сознанием С'Тонак понимал, что никаких нитей не существует, а просто его обостренное годами тренировок сознание различает довольно узкую гипнотическую волну, на которой работает мозг глита. И все же, адепт Нечистого каждый раз гадливо отклонялся, стараясь обойти несуществующие щупальца.

Единственный недостаток новых лемутов заключался в том, что они очень медленно размножались. Раз в два года самки глитов сносили маленькое, покрытое мягкой кожей, яйцо. Осторожно положив яйцо в рот, глитиха уходила на заброшенный и запретный для людей пляж, а потом, через полгода, возвращалась, ведя за руку сморщенного, неловко подпрыгивающего при ходьбе детеныша. Из-за этой досадной, но неизбежной особенности, глиты до сих пор оставались самым малочисленным племенем лемутов, далеко уступая грязным ревунам и плодовитым людям-крысам.

С'Тонак достал из набедренной сумки подзорную трубу, развернул, высматривая дальнейший путь. Впереди, выкидывая в воздух струи пара, плескалось стадо китов. Когда-то мирные и очень умные животные, после Смерти великанские млекопитающие деградировали и озлобились. Кашалоты преследовали рыбацкие суда, топили небольшие лодчонки, разламывали и переворачивали плоскодонные торговые корабли. И даже толстая металлическая броня военного судна раскалывалась под ударом тяжелого хвоста словно орех.

Темный мастер нехорошо выругался и, подозвав капитана, протянул ему трубу. Пожилой, покрытый высохшей, шелушащейся на солнце чешуей капитан негромко зашипел. Сухой раздвоенный язык скользнул на волю, огладил впадины ноздрей и снова спрятался в зубастой пасти.

— Надо обходить, — раздалось в голове. В мозгу возник четкий, очень устойчивый и красочный образ: синяя поверхность океана, извилистая полоса берега и маленькая точка корабля. Красная, пылающая линия прорезала морскую гладь, показывая дальнейший путь. Ha восток, далеко обходя своенравный животных. С'Тонак скривил губы, кивнул головой, соглашаясь, и легким щелчком прервал мыслесвязь.

* * *

Людей первым заметил часовой над воротами. Оба оставшихся отряда вышли к Слаузе одновременно. Если конечно можно назвать отрядом двоих израненных и спотыкающихся киллменов. Поддерживая друг друга, воины с трудом перебирали ногами. Время от времени один из них опускался на колени, и тогда второму приходилось подолгу ждать, пока товарищ встанет и пойдет дальше.

Начинало темнеть. В теплом летнем воздухе пахло дымом, рыбой и соленой водой. Малейн сидел рядом с костром, внимательно слушая сморщенного, почти полностью облысевшего старца. Рядом два десятка жилистых мужиков перетягивали на спор канат — победившему доставалась новая сеть из черного волоса.

Хриплый крик рога взбудоражил поселок. Старик-рассказчик замолк, худые, покрытые дряблой кожей руки задрожали. Старый рыбак скривился, левой рукой ухватился за нательный крестик, а правой начал быстро-быстро креститься. Эдвард добежал до дома, сорвал со стены секиру и, придерживая оружие, помчался к воротам. Около закрытых дубовых плашек уже бурлила целая толпа. Малейн протолкался и, отодвинув часового, поднялся на смотровую вышку.

— Да это же наши! — крикнул Эдвард в суетливую толпу. От стойл к воротам уже проталкивался широкоплечий Андрес, ведя за собой пару лорсов. А следом, с трудом сдерживая взбудораженных скакунов, вышагивал Кивин. Малейн спустился с вышки, вскочил в удобное седло и, подстегнув лорса мысленным приказом, помчался вперед.

* * *

Утренний туман плотным слоем висел над молодой травой, мелкими каплями оседал на разогретой шкуре лорсов, заползал под одежду, выстуживая запасенное за ночь тепло. Густой влажный воздух не пропускал звуков, ватной пробкой забивал уши. Время от времени Малейн подымался в стременах и оглядывал сверху зыбкий молочный океан.

Караван уже вторую неделю двигался вдоль берега. Даже сейчас, в оглушающей тишине тумана, Эдварду слышался плеск волн. Где-то рядом, разбрызгивая хлопья холодной мягкой пены, вода набегает на пляж, отступает, перекатывая мелкие камушки и раковины, кружит в водоворотах буро-зеленые водоросли.

Шуршит под ногами лорсов мелкий мокрый песок, покачиваются в седлах невыспавшиеся киллмены. В нескольких ярдах позади поскрипывает колесо телеги. Кажется, что звук качается, словно старинный бронзовый маятник — то ближе, совсем рядом, в дюйме от уха, а то совсем далеко, за много миль.

Эдвард обогнал посапывающего Андреса. Приземистый киллмен спал, обняв умного лорса за мощную бородатую шею. Зверь время от времени скашивал овальный коричневый глаз и носом поправлял сползающего всадника. Малейн приподнялся в седле, вынырнув из туманного киселя, и присвистнул от удивления. Впереди, почти невидимый в слабом свете невзошедшего солнца, возвышался заброшенный город. Кенбри, как его назвал пер Струба. Обломанными зубами царапали белесое небо высотные дома, чернели оттянутые наконечники шпилей.

Малейн попридержал лорса, пропуская караван. Фигуры появлялись из тумана, мир на мгновение оживал, принося звуки и цвета. Затем всадник или телега снова скрывались в молочной завесе. В самом конце отряда, облокотившись о широкий затылок лорса, ехал Сагенай. Молодой священник о чем-то крепко задумался. Узкое лицо подрагивало, левый глаз был прикрыт, а правый безучастно рассматривал серебряный перстень на большом пальце.

— Город уже виден, — Малейн подтолкнул лорса, и тот, негромко фыркнув, двинулся вперед.

— Это замечательно, — негромко отозвался Сагенай. Голос его был какой-то серый, безвкусный.

— Что-то не так? — подозрительно спросил Малейн.

— Да, — сухо откликнулся лучник. — Я бросил сорок символов. Но не на себя, а на Нели.

— И что? — обеспокоенно спросил Эдвард.

— Я вытянул только один символ. У него выпал. — Сагенай протянул Малейну кулак. Через силу разжал. На ладони пригрелся крошечный костяной шарик, совершенно белый и поразительно яркий.

Символ смерти.

* * *

Кенбри был на удивление чист. Еще за несколько миль Эдвард стал присматриваться, пытаясь углядеть чуть видимое голубое свечение — признак радиации. Но и старая, заросшая травой дорога и хмурые бетонные бункера, даже не думали излучать. Двигался отряд медленно. Хрустело под ногами битое стекло, время от времени приходилось разбирать небольшие завалы. Старый бетон крошился под руками, стены зданий заросли лиловой плесенью и цепкими ползучими лианами.

Ятамо, странный желтолицый, так и не смог вспомнить, где именно находился драгоценный хрусталь. Все здания в его памяти слились, превратившись в единый серый монолит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});