Марсельцы - Феликс Гра

Эти черные вороны, слетевшиеся со всех сторон, чтобы заклевать Францию и революцию, хотят восстановить у нас неограниченную монархию, а тогда — горе беднякам! Прощай, свобода! Прощай, «Права человека и гражданина»!

Тиран Капет хочет теперь помешать вам вступить в Париж. Он не знает, что красные южане не страшатся ни огня, ни железа. Он не понимает, что, полные справедливого гнева, вы не успокоитесь, пока не отомстите за прошлое, пока не опрокинете трон, пока не разобьете на мелкие куски его корону! Тиран хочет направить вас вместо Парижа в Суассон. Но он не знает, ослепленный безумец, что в Суассоне вы, как реликвию, поднимете топор, которым его предшественник на троне подло казнил одного из своих солдат, и этот топор вы бережно пронесете через всю страну, чтобы срубить голову самому тирану, кровопийце и изменнику — Капету!

Вперед же, марсельцы! Вперед, славные патриоты! Вперед, вперед! Свобода или смерть!

И, выпрямившись во весь рост на стременах, он добавил:

— Я поскачу впереди вас доложить защитникам революции и патриоту Барбару, что марсельский батальон ускоренным маршем идет на Париж. Да здравствует нация!

— Да здравствует Барбару! Да здравствует нация! — ответил ему тысячеголосый мощный крик.

Всадник пришпорил коня и во весь опор поскакал по парижской дороге. Через мгновение ночная тьма поглотила его.

Барабаны забили боевую тревогу.

Майор Муассон обнажил саблю и воскликнул:

— Дети мои! Марсельский батальон немедленно выступает в поход. Поклянемся не знать отдыха и покоя до тех пор, пока мы не дойдем до самого порога дворца проклятого короля Капета!

Федераты ответили своему командиру пением «Марсельезы»:

Вперед, вперед, сыны отчизны!Для нас день славы настает!

И, не ожидая команды, батальон выступил в поход. Граждане Сольё восторженными криками провожали нас.

— Убирайтесь вон! Прочь отсюда! Мы обойдемся без вашей помощи! Проваливайте, чтоб духу вашего здесь не было! — закричали мы толстому монаху и полицейским.

И мы сами впряглись в пушки и, обливаясь потом, но с песней на устах, потащили телеги быстрее самых резвых коней.

К оружью, граждане! Равняйся, батальон!Марш, марш вперед, чтоб кровью ихБыл след наш напоен!

Огненная речь патриота вскружила нам голову. Никогда еще мы не шли с таким восторгом, не замечая пройденного пути, не чувствуя усталости.

Когда на мгновение стихало пенье «Марсельезы», слышались возгласы:

— Долой тирана! Мы ворвемся в его дворец!

— В Париж! В Париж! Мы придем туда назло врагам!

И мы шагали еще быстрей, и снова в воздухе звучали слова «Марсельезы»:

Вперед, вперед, сыны отчизны!..

На рассвете мы с песней прошли по улицам какого-то городка, названия которого я не запомнил. Знаю только, что именно здесь королевские войска должны были преградить нам путь. Однако улицы были совершенно пусты, и никто не вышел нам навстречу.

Мы пели так громко, что, казалось, дрожали самые стены домов:

Так трепещите же, тираны,И вы, предатели страны!За ваши гибельные планыТеперь ответить вы должны!

Сама́ поднял над головой плакат «Права человека». Но некому было полюбоваться им — улицы опустели. Вдруг Сама́ заметил на пороге церкви причетника, отпиравшего дверь. Он бросился к нему, заставил растерявшегося старика поцеловать плакат, ворвался в церковь, приложил «Права человека» по очереди к губам всех каменных и деревянных святых и только после этого подвига, запыхавшись, возвратился на свое место в рядах.

Когда солнце рассеяло туман и стало припекать нам головы, мы на несколько минут остановились на берегу ручейка и наспех закусили хлебом с чесноком. Затем мы снова стали в ряды и пошли вперед с такой быстротой, словно удирали от погони.

Перед заходом солнца мы подошли к городку Санс. Но мы не остановились здесь ни на миг: на ходу утолив голод неизменным хлебом с чесноком, мы прошагали по узким и кривым уличкам.

Этот форсированный марш без отдыха и остановки длился семь дней и семь ночей; многие из федератов уже еле плелись; они с трудом переставляли окровавленные, распухшие ноги. Люди умирали от усталости, но не хотели сдаться и не выходили из рядов. Чтобы задержать стоны и крики боли, они, не переставая, пели «Марсельезу».

Настал момент, когда истощились последние запасы хлеба и чеснока. У всех были пустые сумки. В тот день мы проходили через Мелен. Жители этого маленького городка оказались приверженцами аристократов. Неудивительно поэтому, что городские власти сначала отказали нам в пище. Но, напуганные нашим решительным видом, они в конце концов согласились выдать по два хлеба на человека.

В ожидании пищи мы три часа простояли у ворот города, а когда рацион был доставлен, несмотря на страшную усталость, мы сплясали такую фарандолу, какой еще никогда не видел этот чванный городишко.

Когда хлеб был роздан, майор Муассон сказал:

— Друзья мои! Последний раз вы получаете походный рацион хлеба. Кушайте на здоровье! Через два дня, может быть даже раньше, вы узнаете вкус парижского хлеба… и скажете тирану, как он вам понравился!

Весь следующий день мы шли лесом. Глядя на высокие дубы и буки, я воображал себя в горах Венту. Лес был такой тенистый, а трава такая свежая и мягкая, что мы решили сделать здесь короткий привал. Люди уселись на пни и коряги или растянулись прямо на земле. Вдруг мы услышали какой-то странный шум — не то рокот, не то стрекотание. Мы удивленно переглянулись. Никто не понимал, откуда доносится этот шум.

— Где-то поблизости пролетает саранча, — сказал долговязый Сама́.

И все стали оглядываться, ища саранчу.

— Нет, это землетрясение, — возразил Марган.

— Пустое! Землетрясение не может продолжаться так долго. Да и земля не трясется.

— А все-таки шум исходит из самой земли, — настаивал Марган.

— Нет, нет, — возразил один федерат, — мне кажется, я слышу человеческие голоса и орудийную пальбу в отдалении.

— А я думаю, — сказал другой, — что это шум падающей с высоты воды; вот так же шумит Воклюзский водопад у меня на родине.

— Если бы мы не ушли так далеко от Марселя, — сказал третий, — я бы присягнул, что это морской прибой. Точно так шумит море, разбиваясь о рифы вблизи Нотр-Дам-де-ла-Гард. — Лишь бы это не была армия аристократов, вышедшая нам навстречу, чтобы преградить дорогу в Париж! — хмуря брови, сказал капонир Пелу.