Марсельцы - Феликс Гра

— Кто же это может быть? — спросил Воклер.

— Это известная рыночная торговка Жакарас. Говорят, что она служила шпионкой у папского легата, да и другие темные дела за ней водятся. Конечно, мне нет до нее никакого дела, но все-таки неприятно… Да, вот еще что: она везет с собой девушку лет пятнадцати, такую славненькую и милую, что и передать невозможно. Сердце обливается кровью при виде того, как вздрагивает эта бедняжка каждый раз, когда Жакарас обращается к ней! Бедная девушка! Зачем эта ведьма везет ее с собой? В этом есть что-то странное и нечистое… Только что именно, я пока понять не могу!

— И я так думаю, что здесь дело нечисто! — сказал кучер, поворачиваясь к нам лицом и понижая голос почти до шепота. — Что эта женщина хочет сделать с бедняжкой? Мне кажется, девушка предчувствует, что ее ждет какое-то несчастье… Я забыл, как ее зовут, хотя в Авиньоне перед отъездом мне называли ее имя…

Посмотрев на часы, кучер вдруг спохватился и вскочил из-за стола.

— Ох, как поздно! Не забывайте, что через полчаса мы отправляемся, — сказал он.

И, переваливаясь с ноги на ногу, грузный и неуклюжий, как медведь, кучер отправился на конюшню задать последнюю порцию овса своим лошадям.

— Всего полчаса! — воскликнул Воклер. — Слушай внимательно, Лазули, и постарайся не забыть то, что я тебе скажу: сейчас же по прибытии в Париж, ты должна пойти к моему бывшему хозяину, столяру Планшо. Он живет в глубине тупика, на улице Сент-Антуан, в двух шагах от площади Бастилии, где остановится почтовая карета. Спросишь кучера или первого встречного, там всякий знает переулок Гемене. Ты скажешь Планшо: «Я жена Воклера, столяра, который проработал у вас год: он скоро прибудет в Париж с батальоном марсельцев, а меня он послал вперед, чтобы снять комнату, которую он занимал, работая у вас…» Ты увидишь, старик Планшо очень обрадуется тебе и с удовольствием предоставит помещение и все, что нужно для хозяйства. Ты у него будешь жить, как дома. Если с нами случится какая беда, лучше находиться среди друзей, чем на нарах в казарме или на госпитальной койке. Запомни только адрес Планшо — это самое важное: переулок Гемене. Повтори-ка: переулок Гемене.

— Гемене, переулок Гемене, в двух шагах от площади Бастилии, — сказала Лазули смеясь. — Этого-то я не забуду. Боюсь только, что парижане не поймут моего авиньонского говора… Да не беда, буду вытягивать губы трубочкой и произносить каждое слово раздельно.

— Да, скажи мне, достаточно ли у тебя денег, Лазули? — спросил Воклер.

— Не беспокойся, хватит, я распродала все наше имущество перед выездом из Авиньона, и денег у меня больше, чем нужно.

Взяв руку Воклера, она положила ее на свой корсаж и тихо добавила:

— Чувствуешь? Я зашила монеты в подкладку корсажа. Кучер, правда, клялся, что он платит дань всем разбойничьим бандам по дороге в Париж, но я решила на всякий случай принять свои меры предосторожности…

— Ты у меня умница, жена!

И Воклер склонился, чтобы поцеловать ее. Но вдруг он резко выпрямился и насторожился:

— Что такое? Барабаны бьют сбор! Набат! Что-то случилось! Паскале, бери свое ружье. До свиданья, Лазули! Счастливого пути! Кларе, мой маленький Кларе!..

Воклер поднял ребенка на руки и, прижав его к груди, крепко поцеловал. Непрошенная слеза стекла по его загорелой щеке.

Я схватил свое ружье, саблю, ранец и, путаясь в них, наспех поцеловался с Лазули и Кларе.

Барабаны били все громче, набат отчаянно гудел. Нужно было спешить. Воклер, в последний раз целуя жену и сына, на прощание еще раз напомнил:

— Лазули, как только приедешь в Париж, тотчас же иди к столяру Планшо. Переулок Гемене. Смотри же, не забывай!

Выходя из харчевни, уже в дверях, я услышал хриплый голос Жакарас, кричавший из глубины зала:

— Эй, служанка! Подай-ка нам еще кружку вина!

— Чтоб ты подавилась этим вином! — буркнула служанка, наполняя из бочки кружку.

Глава десятая

ТРИСТА ЛЬЕ ФОРСИРОВАННЫМ МАРШЕМ

Воклер и я во всю прыть побежали в Сольё, чтобы поскорее узнать причину ночной тревоги. Улицы и площади городка словно вымерли — мы не встретили по пути ни живой души. Слышался только стук захлопывающихся ставней и дверей да лязг запоров: то пугливые обыватели, заслышав набат, на всякий случай запирались в своих домах.

Дым от костра, столбом подымавшийся к небу, крики и песни толпы помогли нам разыскать церковную площадь.

Батальон уже выстроился в ряды, готовый к походу. Перед строем стоял какой-то всадник. Я напрягал зрение до боли в глазах, чтобы рассмотреть этого человека, но, кроме треугольной шляпы да мундира с золотыми пуговицами, ничего не видел в темноте: от огромного костра остались только пепел да почерневшие, угасшие головешки…

В это время на площадь вернулись барабанщики: капитан послал их бить сбор по всему городу. Рран-рран-рран! — трещали барабаны. Дин-дин-дон! — непрестанно били набат колокола. Толпа аплодировала, кричала, пела, ревела. Под аккомпанемент этого адского шума и гула вдруг весь батальон запел «Марсельезу». Я в жизни своей не видел более величественного зрелища, чем эта тысячная толпа, тесным кольцом обступившая неподвижного всадника, который возвышался над ней, как монумент.

Но вдруг лошадь переступила с ноги на ногу, высекая искры из булыжников мостовой, и заржала, а всадник простер над толпой руку, требуя тишины.

Словно по мановению волшебного жезла, крики, пение прекратились, стих рокот барабанов, перестали звенеть колокола и над площадью нависло мертвое молчание.

Тогда всадник заговорил:

— Храбрые марсельцы! Я только что прискакал из Парижа. Страшные дела творятся в столице Франции. Контрреволюционеры, враги народа и прислужники короля, распускают слухи, что ваш батальон — это банда каторжников, бежавших из Тулона, прощелыги и подонки из Марсельского порта, корсиканские разбойники. Они утверждают, что вы жгли, грабили и убивали все и вся на своем пути; они доходят в своей злобе до того, что клянутся, будто вы распяли у порога авиньонского клуба патриотов какого-то старого священника, что вы четвертовали епископа Мендского на мосту через Ардьер. Но всего, что они говорят про вас, не перескажешь!

Король Капет обратился к иностранцам за помощью против патриотов, кровью которых он собирается залить все уголки Франции… Тиран хочет помешать вам войти в Париж, чтобы ввести туда немецкие и австрийские войска. Он заключил с генералами, посланными к нему австрийским императором, тайный договор, договор измены и предательства. Если бы нам не удалось задержать короля в Варенне, сегодня этот предатель уже вторгнулся бы во Францию во главе стотысячной иностранной армии! Тридцать пять тысяч австрийцев пришли бы с севера, пятнадцать тысяч немцев — через Эльзас, пятнадцать тысяч итальянцев вторгнулись бы в Дофинэ, двадцать пять тысяч испанцев перевалили бы через Пиренеи и десять тысяч швейцарцев захватили бы Бургундию.