Вера - Элизабет фон Арним

Дот Люси хотелось плакать. Она ведь была такая чудесная, такая терпеливая, тайный брак ужасно ее расстроит. Никогда, никогда она не поймет, почему Люси идет на это. Она совсем не понимает Эверарда и никогда его не поймет, не поймет, почему его день рождения – повод для того, чтобы нарушить приличия, такой повод покажется ей совершенно детским и потому недостойным обсуждения. Люси боялась, что бедная дорогая тетя Дот не вынесет такого разочарования. Мучимая совестью, она, по мере приближения роковой даты, старалась уделять тетушке как можно больше внимания. Когда они оставались одни, она предугадывала малейшие ее желания, бросалась поднимать оброненные тетушкой платочки, целовала и обнимала ее не только на ночь и по утрам, но в любой мало-мальски удобный момент и с величайшей нежностью, и каждый поцелуй, казалось, говорил: «Прости меня!»

«Они, что, собираются сбежать?» – в результате задумалась мисс Энтуисл.

Люси была бы в немалой степени шокирована и даже оскорблена, если б заметила в измученных глазах тетушки Дот промелькнувший при этой мысли лучик надежды, потому что жизнь мисс Энтуисл, до того как на Итон-террас возник мистер Уимисс, была спокойной и упорядоченной, а с его появлением превратилась в настоящий хаос. Все были ею недовольны, и у каждого были свои причины, не совпадающие с причинами всех остальных. К февралю она уже была морально истощена всем происходящим. Уимисс, в этом она была уверена, терпеть ее не мог; ее Джима больше не было; Люси, единственная родственница, так нежно любимая, с каждым днем отдалялась от нее и растворялась в Уимиссе, в том, чью физиономию она в минуты отчаяния называла про себя «рожей» – хотя при этом одергивала себя; ее маленький домик, всегда такой мирный, превратился во вселондонскую арену петушиных боев. Она уже привыкла после долгих дневных прогулок возвращаться с больными ногами домой, при этом, чем ближе становился дом, тем медленнее она шла – потому что дом был слишком мал, чтобы вмещать еще и Уимисса, встречи с которым она старалась сокращать до минимума, размышляя при этом, какое еще из обвинительных посланий друзей Джима ее ждет; ей надоело готовиться к автомобильным прогулкам по окрестностям и с трепетом ждать следующего приглашения на чай в этот кошмарный дом на Ланкастер-Гейт. «Неужели все помолвки идут таким утомительным и бурным образом?» – спрашивала она себя, но не приятельницу-оракула на Чешем-стрит, поскольку опасалась ответов. Как же хорошо, что она никогда не была помолвлена, как хорошо, что она отвечала отказом на все предложения, делавшиеся ей в молодости. Совсем недавно она встретила в омнибусе одного из этих несостоявшихся мужей – взглянув на него, она страшно обрадовалась тому, что в свое время ему отказала. Люди плохо сохраняются, думала мисс Энтуисл. Если б Люси отказала Уимиссу сейчас, как бы обрадовалась она этому, встреть его лет через десять в омнибусе.

Но, конечно, это все были размышления усталой старой девы, и ей еще доставало чувства юмора, чтобы посмеяться над собой. Что бы она ни чувствовала по отношению к Уимиссу, Люси его обожает, а если кто-то кого-то вот так обожает, думала мисс Энтуисл, единственный способ решить проблему раз и навсегда – вступить в брак. Нет, это звучит как-то слишком цинично. Она имел в виду другое: если кого-то так обожаешь, надо вступить в брак. Ах, если бы девочка вышла замуж за этого милого Тедди Тревора, он подходит ей по возрасту, так ее любит, высокий, и дом в Челси…

Да, для мисс Энтуисл это было очень несчастливое время, и ноги постоянно ныли. И хотя ее пугал этот брак, она не могла не думать, как приятно было бы снова иметь возможность спокойно посидеть. Как восхитительно тихонечко сидеть в своей опустевшей гостиной, а не снова и снова слоняться по Лондону. Как чудесно перестать уговаривать себя, что ей нравится Баттерси-парк, и набережные, и Вестминстерское аббатство. С приходом зимы она все больше и больше тосковала по своему уютному креслу у камелька и пожилым приятельницам, время от времени наведывавшимся к чаю. Она уже в том возрасте, когда сидеть приятно. И в том возрасте, когда приятно общество пожилых подружек. Ровесницы – те, которые в юности носили такие же платья, что и она, которые могли посмеяться над модными в те времена рукавами «под архиепископа» или над чьим-то слишком пышным турнюром, – с годами начинаешь тосковать по ровесникам.

Поэтому, когда Люси стала слишком уж внимательной и слишком уж нежной, когда она порой ловила на себе ее любящие взгляды, когда она не просто целовала ее, желая доброй ночи или доброго утра, а расцеловывала, когда она вскакивала и подавала ей ложечку или сахарницу, хотя ее никто об этом не просил, мисс Энтуисл воспрянула духом.

«Они, что же, собираются бежать?» – думала она, и почти надеялась на это.

XIII

Люси собиралась поступить, как ей велел Уимисс: держать все в секрете, потихоньку выбраться из дома, сразу после того, как чиновник свяжет их узами брака, отправиться за границу, и где-то с дороги, с безопасного расстояния, скажем, из Булони, отправить тетушке телеграмму или письмо с объяснениями, однако, когда накануне Люси целовала мисс Энтуисл на ночь, та вдруг отстранилась, внимательно посмотрела на племянницу и, держа ее за руки, сказала:

– Итак, завтра.

Люси онемела и залилась краской. Она смотрела на тетушку, по-дурацки приоткрыв рот: ей было страшно, одновременно она чувствовала себя очень глупо. Тетя Дот – это нечто невероятное. Если она узнала, то как? И что она собралась делать? А если не узнала, а просто спрашивает о чем-то, что было назначено на завтра, но о чем Люси по совершенно естественным причинам просто забыла? Может, к чаю должен прийти кто-то особенный?

Она ухватилась за эту мысль, как утопающий за соломинку.

– Что завтра? – переспросила она, трепеща от вины и страха.

Но тетушка не оставила места для сомнений:

– Ты выходишь замуж.

И тогда Люси, упав тетушке на грудь, разрыдалась и все рассказала, а ее чудесная, непредсказуемая, невероятная, обожаемая тетка, вместо того, чтобы расстроиться и заставить Люси чувствовать себя неблагодарной дрянью, проявила сочувствие и понимание. Они сидели на софе, обнявшись, обе в слезах, но это были сладкие слезы, потому что обе чувствовали невероятную любовь друг к другу. Мисс Энтуисл жалела только о том, что позволяла себе критиковать человека, которого ее дорогая детка так любит, а Люси жалела только о том, что у нее были секреты от дорогой тетушки, которую Уимисс почему-то так не