Весы змея - Ричард Кнаак

Это напомнило Ульдиссиану ещё кое о чём:

— Да, и ты защитил меня…

— Но не отлично.

Отмахнувшись, Ульдиссиан забрюзжал:

— Ты знаешь, о чём я, Мендельн! Я был терпелив, но то, что коснулось тебя, не имеет никакого отношения к дару, который я показал остальным! Ты изменился! Порой я даже не уверен, с кем говорю!

Младший брат наклонил голову:

— Как и я, — прошептал он. — Как и я.

— Нам нужно решить это между собой, — настаивал Ульдиссиан. — Я должен знать, что происходит с тобой… И какое это может оказать влияние на тех, кто с нами. Слишком многое на кону!

— Да… Я согласен, — Мендельн оглянулся на разрушенное здание. — Но не здесь. Не сейчас. Ночью. Когда все уснут.

— Мендельн…

Брат Ульдиссиана протянул руки ладонями вперёд. Чуть ли не моля, он добавил:

— Это должно произойти ночью… И только между нами двумя.

Мендельн плотно сжал губы. Ульдиссиан знал, что больше ничего из него не вытянет. Что ж:

— Тогда ночью. Не позднее. Я серьёзно, Мендельн.

Брат кивнул, после чего развернулся и пошёл обратно. Ульдиссиан постоял немного, глядя на удаляющуюся фигуру Мендельна. Затем его мысли без всякого труда приняли иной оборот.

Серентия…

С её робко улыбающимся лицом перед глазами Ульдиссиан сразу позабыл о демонических духах и загадочных братьях. Сейчас важно было только вернуться к остальным и убедиться, что с ней всё в порядке.

Что потом? Ульдиссиану оставалось только молиться, что Ахилий, где бы он ни был, простит своего друга за слабость.

Глава седьмая

Когда солнце добралось до горизонта, эдиремы стали искать место для лагеря. Мендельн, который держался от брата на расстоянии после происшествия в руинах, изучал своих многочисленных товарищей с несвойственным ему беспокойством. Он задержался сзади, когда они заторопились к выбранному участку — относительно очищенной области примерно в десяти минутах ходьбы от реки, и остановился у ствола дерева, словно бы для того, чтобы перевести дыхание.

Они нашли переправу, про которую Серентия говорила, что слышала, как кто-то упоминал о ней. Переправа эта оказалась удобной, её ширины доставало, чтобы несколько человек одновременно переходили на другую сторону. К тому времени, как он и Ульдиссиан нагнали остальных, больше трети людей уже переправились, причём руководителем явно выступала Серентия.

Она выказала наибольшую радость, увидев Ульдиссиана, такую радость, что сразу же бросилась к нему в объятья. Он подозревал, что, если бы не присутствие Мендельна, объятья прямо на месте могли бы перерасти в нечто большее. Битва с существом в руинах явно поменяла отношение Ульдиссиана к ней, да и Серентия, похоже, больше не тревожилась по поводу покойного оплаканного Ахилия.

И это занимало Мендельна больше, чем опасность, с которой они столкнулись в этот день.

На смену последним остаткам дневного света пришли факелы и — всё и больше и больше — свечение огней, которые теперь могли призывать матереющие эдиремы. Некоторые из тех, за кем наблюдал Мендельн, были чересчур самоуверенны из-за своего маленького успеха; их мерцающий свет вряд ли отпугнул бы надзирателя мира, морлу или демона.

Наконец ему выдалась возможность. Все были заняты своим делом, а Ульдиссиан не видел ничего кроме Серентии. Мендельн медленно отступил к джунглям.

Он направился не прямо к реке, а назад вдоль их пути. Несмотря на растущее беспокойство, дыхание Мендельна оставалось спокойным. Ощущение было такое, словно в его теле живут два человека, причём новоприбывший по мере необходимости приспосабливался к любым изменениям.

Мендельн отсчитывал шаги. Двадцать. Пятьдесят. Сотня…

Именно на этом счёте фигура, которую он ожидал увидеть, появилась возле дерева, словно по волшебству… Собственно, очень вероятно, что так он и было.

— Всегда… Вовремя… Мендельн… — столь знакомый голос обладал теперь шероховатым призвуком, словно собеседнику приходилось постоянно что-то выталкивать из своего горла.

Мендельн подозревал, что выталкивать приходилось грязь.

— Я же обещал, что встречу тебя в условленное время… Ахилий.

Короткая, резкая усмешка вырвалась у наполовину скрытой фигуры. Лучник сделал шаг вперёд.

У Мендельна не вырвалось вздохов изумления, их хватило и в первый раз, когда он столкнулся с мертвецом. В конце концов, перед ним стоял его добрый друг, пусть даже и со сквозной дырой в своём горле, края которой были покрыты запёкшейся кровью и грязью. Брат Ульдиссиана даже не задавался вопросом, как светловолосому охотнику удаётся говорить с такой ужасной дырой. Ахилий сейчас существовал благодаря некоей силе за пределами понимания смертных, силе, без сомнения, достаточно могущественной, чтобы даровать голос трупу, которого она оживила.

Но такое определение с натяжкой подходило Ахилию, внезапно решил Мендельн. Ахилий не был ни волочащим ноги вурдалаком, ни злобным существом вроде морлу. Искра, которая составляла суть лучника, и в самом деле по-прежнему пребывала в останках; в том не было сомнений. Да, кожа была такой же бледной, как белки глаз Ахилия, — которые были теперь полностью белыми, — да, его постоянно покрывала свежая земля, но всё равно это по-прежнему был человек, которого сыны Диомеда знали всегда. Ахилий даже сам смущался своим нынешним состоянием; даже теперь он пытался вытереть руки, чтобы обменяться рукопожатием с Мендельном.

Вместо того чтобы дать лучнику продолжить свою тщетную работу, облачённый в чёрное собеседник подошёл к нему и схватил запачканную ладонь. Он пожимал её так, словно они всё ещё находились дома и ничего у них не происходило. И никто не умирал.

На лице Ахилия промелькнула тень улыбки. Даже в теперешнем положении он был красивым мужчиной, грациозным, как добыча, за которой он так успешно охотился… До встречи с Люционом. Мендельн всегда завидовал внешнему виду светловолосого охотника, хотя тот никогда не кичился им. Иронией судьбы было, что он, который мог иметь столь многих женщин, желал только одну единственную, которая не отвечала ему взаимностью… Почти до самой гибели.

— Храбрее, чем… Ты был… Раньше.

— Ты же мой друг.

— Я такой же мёртвый, как вот эти три местных обитателя, которых я поймал, — Ахилий вытащил сзади три тельца созданий размером с кошек и явно родственных им. Он разложил добычу перед Мендельном.

Эта сцена одновременно поразила и огорчила брата Ульдиссиана. Даже в том состоянии, в котором находился, Ахилий не мог удержаться от своего призвания. Быть может, подумал брат Ульдиссиана, он делал это затем, что это позволяло ему разыгрывать свою былую жизнь, создавало впечатление, что тех ужасных событий не происходило.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});