Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин

Шорохов спросил:

— Но когда это Константина Константиновича отставляли от корпуса? Я ничего не знаю.

— История длинная. Девятого сентября приказом Главкома генерала Май-Маевского на посту командующего Добровольческой армии сменил барон Врангель.

— Про это я слышал, — вставил Шорохов.

— Да, но в тот же день наш корпус, приказом генерала Деникина, был передан из Донской армии в Добровольческую. Еще через пять дней приказом барона наш командир от корпуса был отставлен. Для того корпус добровольцам и передавали. Главком и барон заранее условились. Истинный заговор.

— И казаки позволили?

— Приказ по Добровольческой армии был жесточайший: "За неспособностью руководить войсками".

Шорохов никак не мог понять, на чьей стороне коринт. Спросил:

— А генерал?

— Приказа не принял, заявил, что корпуса никому передавать не будет, но командовать перестал. Нас и покатило на юг.

— А новый командир?

— Какой новый! У Главкома все понимали: пока Мамонтов в корпусе, любому новому башку снесут. Забили отбой. Две недели как корпус вернули в Донскую армию, Константина Константиновича снова назначили командиром, а мы все бежим и бежим. Понять можно. Вам любимая женщина изменит. На день, на час. Потом улыбается, объятия раскрывает. Все по-прежнему. А вы разве можете по-прежнему? Шрам на сердце. У нас такое же. Кто виноват? Сам Главком? Нет. Начальник штаба его, этот злой гений. Привычка чужими руками личные счеты сводить… Я о начальнике его штаба генерале Романовском говорю.

"Свести тебя с Сергеем Александровичем, — подумал Шорохов. — Он бы тебя вразумил". Сказал:

— Но хотя бы день-два в моем распоряжении есть?

— Сейчас мой порученец вас отведет на квартиру, — ответил коринт, помолчав. — Отдыхайте. Вечерочком встретимся в спокойной обстановке, обговорим. В том доме и я квартирую. Так что до вечера. Домишко не бог весть, но удобный. К той поре, бог даст, прояснится, — он говорил улыбаясь, но глаза его глядели недобро.

Вечером у этого Евгения Всеволодовича — так звали коринта — была застолица. Бессмысленная по своей примитивности. Пили. Участвовали в ней еще Плисов и какой-то сотник лет сорока, грузный, очень самоуверенный. Представляясь, он назвался, но Шорохов имени-отчества его не запомнил.

Плисов несколько раз призывал не говорить о делах:

— Хоть раз, господа! Надоело. Ну, давайте о женщинах, о музыке?

Но едва коринт и сотник вышли курить, и они остались одни, повел речь о том, что очень хотел бы оказаться Шорохову полезен, да обстановка в штабе корпуса такая, когда на дружеское общение совершенно не остается времени. Приходится все его употреблять на сиюминутные материальные заботы.

— …Вы даже представить себе не можете, — с исступленностью в голосе говорил он, — насколько унизительно. Ведь это только слова, что деньги сейчас ничего не стоят, а попробуйте совсем без них обходиться.

Пять тысяч рублей Шорохов ему тут же дал. Плисов засуетился, наполняя стаканы каким-то питьем:

— Ваше здоровье… Обязан безмерно. Завтра занесу расписку.

Шорохов рассмеялся:

— Ну что вы! Обязательства в душе. Сейчас все остальное — пыль. Когда сможете, возвратите.

— Но я непременно хочу быть вам полезен. Вам и господину Манукову.

Он заискивал до отвращения назойливо. Не провокатор ли? Однако свел-то их Мануков. Гарантия. Шорохов ответил:

— Благодаря вам я в Ровеньках. Большего мне не надо.

— Нет-нет, что вы! — Плисов говорил шопотом и так, словно причитал. — Я вам помогу еще очень во многом. Вы не раз убедитесь.

Вернулись коринт и сотник. Он-то и обратился к Шорохову:

— Вы Евгению Всеволодовичу говорили, что ваши люди здесь давно.

— Говорил.

— И на станции Щетово они есть?

Шорохов с безразличным видом смотрел на сотника, и тот продолжил:

— Отсюда это десяток верст в сторону Штеровки. У красных под носом, можно сказать. Вот-вот они там будут.

— Люди там мои есть, — подтвердил Шорохов. — Конечно, когда ведешь дело в прифронтовой полосе, его не афишируешь. Но о чем речь? Тут, господа, надо честно.

Обменявшись взглядом с коринтом, сотник стал рассказывать. Возле Щетово есть механический завод. Совсем небольшой, давно не работает, однако у него на подъездных путях стоит цистерна с очень ценным товаром. Ее надо любым способом с завода вытащить, доставить в Щетово, потом в Ровеньки. Закончил он так:

— Пусть ваши люди там это сделают. Не прогадаете.

— Что в этой цистерне? — спросил Шорохов.

— Серная кислота.

— Вещь это не дорогая.

— Была. Теперь на вес золота. Во всей России нигде не делают. А красные завод заняли. Только местные, свои, могут что-нибудь сделать. Не дни решают, часы.

Отказываться было нельзя. Шорохов понимал. Но ведь если это Щетово у самой линии наступления красных, ему туда и надо. Ничего лучше не может быть. Ответил:

— Как-либо распорядиться своим народом я могу только, если попаду в те места сам. Записки, телеграммы… Не поверят. Так условлено.

Коринт и сотник снова переглянулись.

— Завтра утром в Щетово идет паровоз со снегоочистителем, — оказал сотник. — Можно на нем.

Хорошо, — согласился Шорохов.

"Слишком даже хорошо, — подумал он при этом. — Будто они меня через фронт перебрасывают. Как было тогда с Мануковым. Но теперь-то…"

Пили еще. Сидя за накрытым столом, Шорохов так и уснул. Разбудил его Плисов:

— Господин заготовитель! Леонтий Артамонович! К паровозу надо идти.

Всей компанией вышли из дома. Утро было морозное, темное. Деревья, кусты густые, мохнатые от облепившего их ветки инея.

Наконец, подошли к вокзалу. У перрона стоял паровоз. Дышал паром. Тонул в его облаках. Шорохов начал прощаться. Когда очередь дошла до сотника, тот прервал его:

— Я с вами еду.

На какие-то секунды Шорохов оторопел. Вся затея с цистерной — провокация. Чтобы установить, что в Щетово никаких людей у него нет. Что вообще он никакой не заготовитель.

Вслед за сотником поднялся в паровозную будку. Машинист и помощник были на месте. Паровоз двинулся.

Что делать? И дальше играть в спокойствие?

Отъехали, впрочем, саженей четыреста или пятьсот. Послышались хлопки выстрелов, крики:

— Стой! Стой!

Паровоз остановился.

Шорохов подумал: "Так и было задумано". Сжал в кармане шубы рукоятку нагана. Не спасет. Но все-таки легче.

Машинист высунулся из окна будки:

— Эй! Чего надо?

В ответ послышалось:

— Стоять тебе надо, тетеря!

В паровозную будку поднялся казачий офицер. Был это подъесаул Синтаревский, тот, что сопровождал их до Ровеньков. Ни на кого не глядя, ткнул рукояткой нагайки в рычаг реверса:

— Крути назад, — затем обернулся к Шорохову и сотнику. — Вам, господа, тоже возвращаться. Приказ. Ничего не могу поделать.

Паровоз покатил назад.

* * *

С сотником Шорохов у вокзала расстался. Сказал, что вернется к себе на квартиру. Если появится возможность выехать в Щетово, пусть за ним зайдут. Думал при этом: "Сегодня уйти. Иначе гибель".

Улицы Ровеньков, как и накануне, были заполнены беженцами, казаками, возами, санями, подводами. К одной из подвод — без поклажи, значит, наверняка, принадлежавшей местному жителю — Шорохов подошел. Сидел на ней мужик лет пятидесяти, осанистый, бородатый.

— В Щетово, отец, не подбросишь? — спросил Шорохов,

— Можно и в Щетово, — отозвался хозяин подводы. — Не даром же.

"Боже мой, как это просто", — облегченно подумал Шорохов.

От Ровеньков отъехали лишь версты две с половиной. Догнала пятерка конных. Командовал ею подесаул Синтаревский. Окружив, погнали назад. Дальнейшее Шорохова не удивило. Остановились у дома с часовым при входе. Мужика с подводой отпустили. Шорохова ввели в дом, предложили подождать. Чего? Не объяснили. Но и обыскивать не стали. Не снимая шубы, часа четыре дремал на стуле.

Наконец пригласили в соседнюю комнату. Там, за канцелярским столом, сидел пехотный полковник. Шорохов узнал его: начальник контрразведывательного отделения при штабе корпуса Родионов. Некоторое время рассматривали друг друга. Не предложив садиться, Родионов спросил:

— Где сейчас господин Мануков?

Этот вопрос очень многое сказал Шорохову. Родионовым он тоже узнан; появлением его в Ровеньках обеспокоен; на связи Манукова, на его авторитет, вполне можно опираться. Ответил:

— Из Новочеркасска я выехал полтора суток назад. Николай Николаевич был еше там. Собирался на день-другой в Ростов потом в Новороссийск.

Вошел капитан, как и Родионов, тоже в пехотной форме. В дверь перед тем не постучал. Значит, был одним из близких его сотрудников.

— Что у вас? — опросил Родионов.

— Генерал Абрамов требует, чтобы казакам его свиты разрешили выехать на хутор Гнилопятовский. Там кони. Без них он отбыть не сможет.