Слава не меркнет - Гарри Табачник

И мы не ошиблись, применив такой метод испытаний. Ни один «ЛАГ», ни «ЯК», ни «МИГ» не были

сняты с производства. И это нам здорово помогло в войне. И во всем этом немалая заслуга Смушкевича.

В те дни из кабинета командующего ВВС не выходили инженеры, конструкторы, летчики-испытатели.

Без них не решался ни один вопрос, касающийся оснащения ВВС новой техникой.

В свою очередь, и командующего часто видели на заводах, в конструкторских бюро, на испытательных

полигонах и аэродромах.

Выслушав доклад испытывавшего новую машину пилота, он тут же переходил с ним на тот особый, понятный лишь летчикам разговор. Он подробно расспрашивал об особенностях новой машины,

интересовался ощущениями, которые могли быть известны лишь тем, кто сам летает. [110]

Но сам летать он все еще не мог.

До войны на выставке «Индустрия социализма» висел портрет: «Дважды Герой Советского Союза Я. В.

Смушкевич», написанный художником Б. Н. Карповым.

Смушкевич долго отказывался, но потом, уступив настойчивости художника, согласился.

— Где и когда вам удобно? — спросил он Карпова при первой встрече.

Договорились, что писать портрет художник будет дома по полтора часа каждый день.

В течение четырех месяцев Борис Николаевич ежедневно посещал квартиру на улице Серафимовича.

Наблюдая за его лицом, ловя то единственно правдивое выражение, которое одно только и раскрывает

характер человека, художник клал на холст мазок за мазком. И постепенно возникал портрет

Смушкевича, сидящего за письменным столом и рассматривающего модель нового самолета. Он словно

задумался о чем-то. Выразительное лицо его исполнено мысли. Тонкие пальцы красивых рук

нетерпеливо лежат на столе. Будто присел он на минуту и вот сейчас, обдумав что-то важное, встанет и

уйдет. И от его облика, в котором ощущается огромная сдерживаемая энергия, исходит какое-то особое

обаяние, без которого, не передай его художник, портрет этот не мог бы быть портретом Смушкевича.

Во время сеанса Яков Владимирович всегда был оживлен и весел. Часто шутил и с большим жаром

говорил об искусстве. И в эти полтора часа он стремился впитать в себя что-то новое, неизвестное ему.

А кончался сеанс, и он ложился на стоявший тут [111] же, в кабинете, кожаный диван, и тогда художник

видел, чего стоила ему вся эта веселость.

— Я знаю, что вы очень больны, Яков Владимирович. Но во время сеанса этого не заметишь...

— То не мое время, а ваше. Сейчас мое, — отвечал Смушкевич, тихонько постанывая.

Но проходило полчаса, и он опять преображался. И, как ни в чем не бывало, вновь отправлялся к себе в

штаб.

Усадив собравшихся для обсуждения очередных испытаний, Смушкевич начинал своей ставшей уже

традиционной фразой: «Желательно обсудить...» Дальше следовал перечень вопросов. Такое начало

имело особый смысл. Оно сразу же придавало совещанию характер совета, на который собрались

специалисты, где все пользуются одинаковым правом высказывать свои суждения. Смушкевич

подчеркивал это еще и тем, что первым обязательно предоставлял слово самому младшему из

присутствовавших по званию. Слушал внимательно, не подгоняя, давая высказаться всем.

Бывало, он довольно болезненно воспринимал то, что шло вразрез с его мнением. Краснел, сутулился. Но

как правило, на следующий день обязательно вновь приглашал к себе и просил:

— Пожалуйста, повторите еще раз то, о чем вы говорили вчера, и давайте обсудим.

И в этом он сумел подчинить себе свой характер.

Особенно дорожил мнением Александра Ивановича Филина. Это был удивительный человек, а как

летчик он намного опередил свое время. В нем нашел свое воплощение тот тип пилота, к которому

долгое время стремились, но, который обозначился лишь недавно. Талантливый инженер, умелый

организатор, он к тому же являлся еще и превосходным [112] летчиком-испытателем. Таких в то время

было немного.

А требовалось много. Раскаты войны были слышны уже совсем рядом. И Смушкевич, больше чем когда-

либо, стремился придать авиации боевой характер. Беспрерывно проверялась боевая готовность частей.

Заместителем начальника ВВС Московского округа был в то время Осипенко. Тот самый Александр

Осипенко, что когда-то пришел к Смушкевичу проситься в Испанию. Теперь это был Герой Советского

Союза, опытный боевой командир. В том, что он не ошибся, выдвигая Осипенко на такую высокую

должность, Смушкевич убедился, когда ему довелось присутствовать на маневрах авиации округа. Его

внимание привлекли действия истребителей.

Вот посты наблюдения оповестили о появлении самолетов «противника». Тут же взлетел снабженный

рацией скоростной бомбардировщик. Точно установив местонахождение «врага», определив курс, которым он следует, бомбардировщик радировал на КП. Лишь после этого поднялись в небо

истребители. Они точно вышли на цель, что явилось полной неожиданностью для «синих», и достигли

успеха. Не начни Осипенко с хода бомбардировщиком — и партия сложилась бы иначе. Ведь радио у

истребителей пока еще не было и перенацелить их в воздухе было нельзя.

— Молодец, Саша, — похвалил его, когда маневры закончились, Смушкевич. — Правда, не шедевр, но на

данном этапе и это хорошо. Молодец, что отрабатываешь связь по радио: когда оно заработает как

следует, это пригодится. Главное же — что не успокаиваешься, а ищешь... Работать надо много. Ведь ты

охраняешь Москву. Не забывай этого. [113]

— Не забуду, Яков Владимирович.

Он помнил об этом и тогда, когда пришлось встретить уже настоящего врага в небе Москвы...

Много времени командующий ВВС уделяет вопросам базирования авиации, подготовке аэродромов.

Выходят в свет новые наставления, обобщающие накопленный боевой опыт. По тому времени они были

самыми передовыми. В частях огневую подготовку изучают по новому курсу, упражнения которого почти

не отличаются от того, что ждет летчика в бою. Проводится реорганизация ВВС. Вместо бригад

появляются полки и дивизии. Управление приближается к летчикам.

К сожалению, слишком мало оставалось времени. Смушкевич засиживался в штабе ночами. Впрочем, в

те годы это было не редкость. Многие так работали. Свободные вечера выдавались не часто. А когда

выкраивал несколько часов, спешил домой. Подрастала дочь. Порой, глядя на нее, он удивлялся: неужели

это его маленькая Роза, родившаяся в трудном двадцать пятом? Вроде бы совсем недавно было это.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});