Книга Арджуны - Олег Серёгин

— Да... вроде как. Он злится и не хочет меня слушать.

— Ненароком правда сказалась, – заметил второй близнец, растерянно подняв брови. – Я же говорил – заколдовали...

Обряды Рождения Господина включали в себя жертвоприношение, состязания колесничих, ритуальный захват скота и игру в кости. Разумеется, побеждать и выигрывать должен был будущий Махараджа.

Он проиграл.

Он проиграл казну, царство, братьев, жену и в конце концов самого себя, что было немедленно запечатлено на пальмовых листьях и, едва ли не прежде того, разнесено по градам и весям бойкими языками.

Юдхиштхира склонен был полагать, что проиграл много раньше – когда согласился начать жертвоприношение; и даже еще раньше – когда в Кампилье Панчальской принял совет и помощь от Кришны.

Но ничьи советы не отменяли его собственной вины. Только из-за него Пандавы были обречены бхутову дюжину лет провести в изгнании, – ибо Дхармараджа, не сдержавшись, вторично ответил на вызов, сделав ставкой эти годы...

Черная Статуэтка плакала по ночам.

Серебряный не разговаривал с ним, лишь холодно отдавая дань братской почтительности; в его бесстрастии крылись такие бури, о которых страшно было думать.

И все же Царь Справедливости попытался еще раз.

Приблизившись к погруженному в сосредоточение брату, Стойкий-в-Битве долго стоял подле, вглядываясь в его черты.

Тот, медитирующий, был словно огромный серебряный лотос, соизволением лесного божества расцветший вдали от криницы-тиртхи. По обычаю отшельников Арджуна заплел косу, и оттого лицо, лишенное печати возраста, казалось еще менее человеческим. Воздержание в пище сделало линии его тела жесткими, уподобив воина оружию; четко рисовались мышцы под безупречной кожей, за которую он и был назван Серебряным, белые, почти прозрачные волоски, украшавшие предплечья, золотились на солнце. Властитель-арий, искусный в убийствах, музыке и любомудрии, победоносный, щедрый, одаренный всеми достоинствами и угодный богам.

Совершенство.

Эта мысль оставила неприятный привкус.

— Я хочу еще раз поговорить с тобой, – тихо сказал Юдхиштхира, когда ресницы великого стрелка дрогнули, а дыхание стало чаще.

— О чем? – не размыкая век, проговорил Серебряный.

— Ты знаешь.

— Тогда ты знаешь, что я отвечу.

— Арджуна, я прошу тебя, подумай.

Лучник поднял глаза – и старший осекся, увидев в этом взгляде не серебро, но свинец.

— Ты ошибся, брат мой, – упали слова, полные тяжкой уверенности. С ветвей ашваттхи, священного древа воинов, под которым восседал Сребрец, к самой земле опускались плети лианы-медвянки. На высоком наречии лиана звалась мадхави; ветер колыхнул побеги, душное благоухание поплыло в воздухе...

— Я полагаю, именно тебе стоит поразмыслить еще, – медленно продолжил Обезьянознаменный. – О случившемся. О предстоящем. О советах Кришны Джанарданы.

— Я уже поразмыслил о них, – проронил Стойкий-в-Битве. – Именно благодаря им мы сейчас здесь. Ты все еще сомневаешься в том, что Черный Баламут желает нам гибели?

Юдхиштхира прекрасно знал, что эти слова приведут брата в бешенство; возможно, даже заставят забыть о Дхарме, о почтительности, возможно, с уст Серебряного сорвется оскорбление...

Он ошибся.

Лицо Арджуны осталось неподвижным.

— Тебе стоит еще поразмыслить, – повторил сын Громовержца; по углам его губ легли брезгливые тени.

— О справедливости? – негромко спросил старший, и у него дернулось веко, чего никогда не бывало прежде. – Арджуна, я дал клятву, попробуй понять...

— О мести.

Юдхиштхира почувствовал в груди что-то твердое и болезненное.

— А теперь послушай меня, – резко проговорил он. – Я даже рад, что все это случилось. Нам указали на место и теперь самое время успокоиться. Ты слышишь? Я как старший брат запрещаю тебе думать о войне!

— Запрещаешь?

Старший едва усмирил тело, вздумавшее отшатнуться, – так нехорош был прищур великого лучника.

— Ты славно умеешь распоряжаться мною, мой возлюбленный брат, – сказал тигр. – Помнится, ты как-то проиграл меня в кости.

— О, несомненно, Кришна Джанардана распорядился бы тобой лучше, – почти шепотом произнес Стойкий-в-Битве, хотя собирался сказать это в полный голос. – Указав тебе, яростный, подходящего врага. Твоего же деда. Твоего же наставника.

Обезьянознаменный медленно поднялся с земли: мощь, угроза, великолепие.

“Твоего же брата”, – беззвучно шевельнулись губы Царя Справедливости.

За спиной Арджуны с ветвей метнулась, крича, стайка попугаев.

“Кришна сказал:

О возлюбленный! Поистине, я твой, а ты принадлежишь мне. Кто ненавидит тебя – ненавидит меня; и кто следует за тобой, является моим последователем. Мы неразделимы, мы – риши Нара и Нараяна, хранители мира, из милости к нему рожденные в смертных телах, единство наше непостижимо даже для мудрых – никому не понять различия между нами...”

— Подумай сам, – тихо и торопливо заговорил Юдхиштхира, – его небесный хозяин покровительствует Городу Слона, что ему за дело, как зовут царя, если царь славит Вишну? Хастинапур силен как никогда, а через тринадцать лет будет еще сильнее! То, чего ты желаешь, есть прямая гибель. Вся эта затея была самоубийственной с самого начала!

— Вот оно что... – выдохнул Серебряный. Он не шевельнулся, но опасность мгновенно наполнила пространство вокруг него, словно свет полыхнувшего вблизи солнца. – Ты это сделал с умыслом...

Стойкий-в-Битве, не произнеся ни слова, отступил на шаг.

— Второй раз сел играть с Шакуни, – продолжал Арджуна. – Ты знал, что проиграешь. Ты сел нарочно, желая оттянуть войну...

Индра-Громовержец собирал на небесах воинство туч, темнеющий день наливался холодом, скрылась из виду колесница Сурьи, и силач Ваю, отец Волчебрюха, клонил деревья к земле.

Юдхиштхира молчал.

— Признайся же, о мой несравненный, замечательно правдивый старший брат, – тихо сказал Арджуна, – это так? Так? Воистину ты желаешь только нашего счастья...

В потемневших глазах мечутся грозовые зарницы: режущий свет.

“Да он меня сейчас убьет”, – отстраненно подумал Царь Справедливости.

Но готового к рывку тигра сбил с ног выломившийся из зарослей бычара.

— Й-йогин мистический! Атман твою тридцать три обители! – вопил Бхима, не без удовольствия держа взбеленившегося Арджуну в захвате. – Ты чего, младшенький, ополоумел? Сдурел, а, Красавчик? Это ж старшенький наш, в Брахму дживу мать!

От местных брахманов Страшный наслушался замысловатых ругательств.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});