Варфоломеевская ночь - Пьер Понсон дю Террайль

Видя, что королева Маргарита погружена в свои размышления, Нанси не заговорила с нею. В течение целого часа в экипаже царило глубокое молчанье. Рауль скакал рядом, время от времени склоняясь с седла, чтобы встретить улыбку Нанси.

А Маргарита все молчала и молчала. Вдруг, немного недоезжая до Блуа, она подняла голову и сказала:

— Как прохладно!

— Очень прохладно, — согласилась Нанси.

— И как ярко светит луна!

— Светло, как днем.

— Вот я и думаю: если наши лошади не очень устали…

— Что тогда?

— Да я хотела бы проехать несколько лишних лье… Рауль, сколько нам осталось до Блуа?

— Одно лье.

— А после Блуа будет что?

— Какая-то деревушка, название которой я забыл.

— Что, если бы мы доехали до этой деревушки сегодня?

— Лошади уже стали, — ответил Рауль, переглянувшись с Нанси.

— Ну что же, — вздохнула Маргарита, — в таком случае придется остановиться в Блуа.

— Тем более что мы обещали этому господину встретиться там, — заметила Нанси.

— Ах, правда, а я и забыла! — сказала Маргарита. «Как бы да не так! — подумала хитрая камеристка. — Ты не только не забыла о нем, а только и делаешь, что мечтаешь о нем всю дорогу».

— Но это, конечно, не важно, — продолжала королева, — и если бы наши лошади не были утомлены…

— Бедный юноша был бы крайне огорчен, — заметила Нанси.

— Ты думаешь?

— Ну еще бы! Красота вашего величества произвела на него сильнейшее впечатление, и он способен загнать свою лошадь, чтобы вовремя поспеть в Блуа.

Маргарита мечтательно откинулась на спинку. Нанси с молчаливой улыбкой следила за ней.

— Он так молод! — сказала Маргарита после недолгого молчанья.

— Ему не больше двадцати лет.

— А как он показался тебе?

— Он очарователен. Отличное сложенье, красивое лицо, женские руки, улыбка…

— Однако! — заметила королева. — Ты успеваешь заметить очень многое в немногое время!

— Могу поручиться, — продолжала Нанси, — что у него совершенно нетронутое сердце. Он краснеет, словно девушка.

— Это еще ровно ничего не доказывает.

— А какими глазами он смотрел на ваше величество!

— Глаза мужчин обманчивы, крошка.

— Ах, ваше величество, если бы я была на вашем месте…

— Ну, что тогда?

— Тогда я припомнила бы вчерашнюю сказочку про клубничку.

— Ты совсем с ума сошла!

— Ну что же, безумие — самое разумное состояние.

— Странная идея, ей-богу!..

— А ты знаешь этого молодого человека?

— Нет, но…

— Тебе известно, куда он едет?

— Он сказал — в Тур.

— Ну вот, а мы едем в Анжер!

— Так он тоже поедет в Анжер.

— Почему?

— Да только потому, что мы едем туда.

— Нанси, во всем, что ты говоришь сегодня, нет и крупицы здравого смысла.

— Это возможно, государыня, но тем не менее все, что я предсказываю, неизменно сбывается… Однако что это? — Нанси прислушалась: с дороги несся стук копыт бешено мчавшейся лошади, а затем сказала: — Ручаюсь, что это он! Только влюбленные едут таким аллюром.

Королева ничего не ответила, но ее сердце забилось быстрее, а по лицу разлился легкий румянец.

«Черт возьми! — подумала Нанси, — на берегах Луары царит удивительный климат — тут клубника вызревает в несколько часов!»

XXV

Стук копыт становился все слышнее, и вскоре в лучах луны показалась фигура всадника. Это был, как и предполагала Нанси, их случайный знакомый.

Догнав экипаж, Ожье де Левис подъехал к правой дверце, и Рауль тактично поспешил уступить ему свое место, переехав на левую сторону, то есть поближе к Нанси.

— Боже мой, — сказала Маргарита, отвечая на поклон молодого человека, — вы, как видно, очень торопились в Блуа?

— Простите, — ответил молодой человек, — но я торопился догнать вас… Дороги так опасны теперь.

— В самом деле? — сказала Маргарита.

— Да, в этих краях происходят ежедневные схватки гугенотов и католиков, а грабители и разбойники пользуются религиозными вопросами как предлогом для нападений на мирных путников. Я потерял бы право именоваться дворянином, если бы не стал сопровождать вас.

«Ах, уж эти мне гасконцы! — подумала Нанси. — Всюду-то они вотрутся и всегда сумеют убедить, что они очень нужны!»

— Ну а в Блуа как обстоят дела? — спросила Маргарита.

— Там происходят постоянные уличные драки, и еще недавно в гостинице «Серебряный единорог» была кровавая схватка.

— Но в таком случае я боюсь останавливаться там!

— Что же делать? Это единственная гостиница для приличных людей. Маргарита высунулась в левую дверку и крикнула:

— Рауль!

— Что, тетушка?

— Как ты думаешь, что наши лошади не смогут проехать за Блуа?

Но у Рауля уже не было теперь оснований настаивать на ночлеге в Блуа, а потому он сказал:

— Да, в сущности говоря, ночь стоит свежая и лошади, пожалуй, смогут пробежать лишнюю пару лье. Ожье вздрогнул при этом ответе, так как ему было необходимо повидать в полулье от Блуа пятого дворянина-гугенота, который должен был выставить подставу.

В этот момент к нему обратилась Маргарита:

— Не знаете ли вы около Блуа какого-нибудь города или деревушки, где можно спать спокойно, не опасаясь быть разбуженным выстрелами и криками бешенства.

— Да, знаю, — ответил Ожье, — в трех лье от Блуа имеется спокойная деревушка, по названию Бюри.

— А что, если бы мы проехали туда?

Ожье задумался на самое короткое время. Но его колебание успокоилось под влиянием следующего рассуждения: ведь он может проводить даму до Бюри, съездить на свежей лошади в Блуа, а оттуда успеть вернуться обратно в Бюри еще до восхода солнца. Да, он был на роковом пути! Любовь начинала брать верх над чувством долга… Но улыбка мнимой госпожи Шато-Ландон завораживала его, и он поспешил ответить:

— Я весь к вашим услугам!

— Но найдем ли мы в этой деревушке приличную гостиницу?

— Мы найдем там отличный замок.

— А, так вы, наверное, знакомы с его владельцем?

— Это мой родственник.

— Что это за человек?

— Он гугенот…

— Фи! — с презрением сказала королева.

— Это очень гостеприимный человек. К тому же его в данный момент нет в замке, так что мы будем там полными хозяевами. Хозяин — его зовут Гектор де Бюри — служит в Наварре. Когда я видел его в последний раз, он сказал мне: «Можешь останавливаться в моем замке каждый раз, когда будешь бывать в Блуа. Мой управляющий примет тебя с распростертыми объятиями».