Балатонский гамбит - Михель Гавен

— Это по вашей части, — Виланд пожал плечами. — Вам виднее. Мы стабилизировали позвоночник, блокировали кровотечение…

— Да, много поврежденных сосудов, разрывы существенные, но основные сосуды целы, — она внимательно осматривала рану. — Задеты области шеи и позвоночника. Пуля, видимо, отскочила рикошетом от внутренней поверхности и осталась внутри, выходного отверстия нет. Ликворея довольно стойкая, скорее всего, из желудочковой области. Но это говорит о том, что отек мозга еще не наступил. Ствол также не задет, это обнадеживает. Будем делать разрез дыхательного горла и вводить трубку, чтобы обеспечить дыхание, — она быстро взглянула на Виланда. — Ханс, приготовьте инструменты. Чтобы предотвратить инфекцию, введите противостолбнячную сыворотку и немедленно сульфонамид. Пенициллина у нас мало, но это не тот случай, когда надо экономить, будем колоть и его.

— Вы что, собираетесь извлекать пулю? — Виланд с сомнением посмотрел на нее.

— Да, — она кивнула совершенно спокойно. — Я сделаю это. И вы мне поможете. Затем мы отправим его в Шарите.

— Фрау, пульса нет! — взволнованно произнес второй санитар, державший запястье раненого. — Остановка сердца!

— Вот видите! — воскликнул Виланд.

Маренн прижала ухо к сердцу раненого.

— Герберт, быстро, — приказала санитару, — высвободить язык и один миллилитр цититона, быстро! Шевелитесь! Мартин, смотрите зрачки! Искусственное дыхание через каждые четыре толчка! Ханс, пульс!

Встав слева от раненого, она положила ладони на нижнюю часть грудины, одну на другую, начала делать резкие, толчкообразные движения, надавливая и распрямляя руки после каждого надавливания, чтобы полости сердца могли наполниться кровью. Подождав тридцать секунд, надавливала снова.

— Фрау Ким, давайте я, — взволнованно предложил Виланд. — Вам нельзя, может разойтись шов.

— Мартин, не отвлекайтесь, делайте, что я вам сказала! Ханс, есть пульс?

— Пока нет, фрау!

— Зрачки?

— Помутнение роговицы…

— Мартин, два нагнетания воздуха после двенадцати сдавливаний! — она смахнула пот, выступивший на лице, начала давить часто и сильно, буквально каждую секунду. Почувствовав резкую боль в спине, не остановилась, даже не обратила внимание.

— Ну, давай, давай, дружок, дыши! — снова и снова отчаянно сжимала и разжимала сердце раненого.

— Фрау, прощупывается пульс, — радостно сообщил санитар.

Она прижалась ухом к груди.

— Да, сердцебиение пошло, — сказала, облегченно вздохнув, и слабо улыбнулась. — Заработало. Мартин, искусственное дыхание до того момента, как мы введем трубку в трахею.

— Я понял. Герберт, — он передал ее распоряжение санитару.

Отступив на полшага, Маренн опустилась на стул. Ее охватила непонятная, непривычная слабость. Она на мгновение закрыла глаза.

— Фрау Ким, — она услышала над собой испуганный голос Виланда, — фрау Ким, я же говорил. Посмотрите.

Она открыла глаза. Мартин растерянно указывал на ее халат. Она опустила голову, взглянула — на халате растекалось темно-багровое кровавое пятно.

— Шов разошелся, началось кровотечение. Фрау Ким, надо срочно принять меры.

Она только равнодушно покачала головой.

— Это ничего. Сейчас нет времени. Продолжим. Мы должны продолжить, Мартин.

— Но как продолжить? — очки соскользнули с лица Виланда, он едва успел поймать их. — Вы понимаете, чем это может вам грозить?

— Я понимаю.

Она встала.

— Но сейчас мы должны доделать то, что начали, все остальное потом. Идемте к столу.

— Но как же вы? — доктор смотрел на нее в явном замешательстве. — Операция продлится долго.

— Я знаю, — она спокойно кивнула головой и, взяв у санитара новую стерильную маску, надела ее на лицо. — Ничего, я потерплю.

10

Едва рассвело, немцы начали артиллерийскую подготовку. Артиллерия и минометы обрушились на боевые порядки Красной армии, расположенные между озерами Балатон и Веленце. После допроса пленного Наталья только прилегла отдохнуть в землянке, как вдруг раздался страшный грохот. Она вскочила и выбежала в траншею. За ней выскочила испуганная, заспанная Прохорова. По ходу сообщения побежали на наблюдательный пункт командира роты. Кругом полыхали взрывы снарядов. Капитан был на месте. С ним — Аксенов, Косенко, командиры взводов. Иванцов и Аксенов в бинокли всматривались вдаль.

— Артподготовка, начали, — сказал, опуская бинокль, Иванцов. — А всю ночь нас за нос водили, то снегом поскрипят где-то, то постучат, то вдруг ни с того ни с сего палить начнут беспорядочно из автоматов. То сидели молчком, а как стало ясно, что Косенко их планы раскрыл, начали мудрить. Все на пушку брали, мол, вот-вот начнем, а сами разведку мелкими группами вели, оборону прощупывали. Ан, ничего не вышло, мы тоже воробьи стреляные, нас не проведешь. Видишь, майор, — он повернулся к Аксенову, — верно я приказал огонь вести только дежурным пулеметам, а остальным спать. А то бы сидели в траншеях, глаза пялили впустую. А к самой атаке уже и устали бы. А так свеженькие. Они созрели, когда солнце уже вышло. Ага, девчата! — он заметил Наталью и снайпершу. — Ты, Наталья при мне, — распорядился сухо, — носа никуда не совать. Поняла?

— Может, я к санинструкторам, Степан Валерьянович, — предложила она. — Если сейчас немец пойдет, у них много работы будет.

— Я сказал, при мне, — отрезал Иванцов. — Без тебя они справятся, не в первый раз. Влипнешь куда, кто поможет. При мне, и все. А ты, Прохорова, — он вдруг обратил внимание на Надю, — ты чего все винтовку свою держишь? Она тебе сейчас не понадобится, спрячь подальше. Да в чехол не забудь положить, ценность все-таки. Автомат бери. Он сейчас куда как больше пригодится. Наталья и ты возьми тоже, на всякий случай, — он кинул ей «калашников», — а то со своей «хлопушкой» офицерской много тут не настреляешь.

— Что? Что? Идут? — в окоп спрыгнул комсорг Васильков. — А, Наталья Григорьевна?

— А я почем знаю, идут они или нет, — она холодно пожала плечами, отстраняясь. — Я кто? Командир роты или полка? Ты не у меня спрашивай, а у знающих людей. Что ты все у меня спрашиваешь? Пока не идут, пока стреляют, сам видишь.

— Вот, Наталья, язык у тебя недобрый, — покачал Васильков головой с осуждением. — Злой язык. Девушка ты красивая, на тебя залюбуешься, какая ты, я за всю войну такой второй не видел, тонкая такая, с благородством вся, а как рот раскроешь, так и говорить с тобой не хочется. По тебе все мужики в штабе сохнут, а подойти к тебе боятся. Ты себе и генерала могла бы отхватить, а язык тебя подводит.