Александр II. Воспоминания - Юрьевская Екатерина

Император лежал в бесчувственном состоянии; глаза его были открыты, но тусклы; дыхание становилось все реже, биение пульса почти не прощупывалось, сердце едва сокращалось. Чтобы вернуть императора к жизни, были пущены в дело все средства, пригодные в подобном случае; княгиня спрыскивала ему лицо холодной водой, растирала виски эфиром, давала дышать кислородом; не переставая сжимать его уже слегка похолодевшую руку, она пыталась почувствовать, не ответит ли возлюбленный супруг на ее пожатие. Тщетная надежда! Лишние хлопоты! ничто уже не могло возвратить к жизни ее супруга.

Когда в императорский кабинет вошел доктор Боткин, он с первого же взгляда понял, что плачевное состояние его величества безнадежно, ибо обильное кровотечение истощило силы раненого, и пульс почти не прощупывался. Все, кто видел, как доктор Боткин вышел из императорского кабинета и ходил взад-вперед, нахмурив лоб, с испугом поняли, что императору угрожает смерть. В какой-то момент Боткин хотел было сделать переливание крови, что возжечь в раненом, пусть хоть на несколько часов, искру жизни; с этой целью он уже даже подыскал двух казаков, согласных, чтобы им отворили кровь; но он вынужден был с болью признать, что на доставку всех необходимых для такой операции приспособлений уйдет слишком много времени.

Все свидетели этой волнующей сцены не забудут мгновения, когда жена императора, силясь вернуть его к жизни, воскликнула несколько раз с тревогой: «Это я!… это я!… ангел мой… ты слышишь меня?..» Можно было подумать, что он услышал эти душераздирающие крики, вырвавшиеся из души его любимой жены; ибо он поднял голову, повернул ее влево и вправо, как будто ища ее; но глаза его смотрели и не видели. Тогда, будто попрощавшись, он снова уронил голову на грудь и слабо застонал.

Некоторые лица, окружавшие в ту последнюю минуту ложе императора, утверждают, будто его величество узнал тогда свою жену.

Помимо членов императорской фамилии, в кабинете появились и самые близкие к нему люди, из которых следует назвать графов Лорис-Меликова, Адлерберга и Милютина, князя Суворова и генерала Рылеева.

Войдя в императорский кабинет, все были поражены ужасом и смятением при виде любимого императора, на чертах которого проступала уже печать близящейся смерти. Искалеченная нижняя часть его тела была обнажена и открыта всем взглядам, его ноги являли собой лишь бесформенную груду плоти, крови и раздробленных костей. При таком ужасающем зрелище никто из присутствующих не мог сохранить хладнокровия; на испуганных лицах проступал несказанный ужас жесточайшей боли.

При виде государя, недвижно распростертого на смертном одре, взгляды невольно переносились с умирающего императора на княгиню, его жену. В этот роковой час, которому предстояло похитить у нее обожаемого супруга, все ощущали, что ее боль – самая острая, ее несчастье – самое неслыханное. Каждый понимал, что если Бог и вернет умирающему государю слабую искру жизни и мгновение ясности ума, прежде чем он испустит свой последний вздох, то этот последний взгляд, последний проблеск разума, последний знак существования будет обращен умирающим супругом к его возлюбленной жене, радости его сердца, душе его жизни, лучезарной звезде его последних лет, сияющий свет которой осветил все его существование!

Смертельное отчаяние несчастной супруги было понято всеми членами императорской фамилии; в тот злополучный час, когда жестокая и беспощадная смерть явилась похитить у нее супруга, княгиня заняла первое место у изголовья умирающего.

Вскоре площадь Зимнего дворца была запружена огромной толпой; на всех лицах проступало то же выражение ужаса, смягченное лишь неведением относительно того, насколько серьезны полученные государем ранения. Несмотря на грозящую опасность, во встревоженной толпе сохранялся и проблеск надежды на то, что жизнь любимого монарха будет сохранена.

Оказав императору первую помощь, хирург Круглевский спросил у княгини разрешения ампутировать раненому ноги, как только его величество вернется в сознание. Все слышали ответ княгини на эту просьбу: «Разумеется, сделайте все, чтобы спасти его!» Но поскольку император не пришел в сознание, было объявлено, что проведение ампутации невозможно. Ноги его величества накрыли простыней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Справа от изголовья умирающего стоял великий князь, наследник трона, чьи глаза, распухшие от обильно пролитых слез, и лицо, искаженное душераздирающим волнением, красноречиво выражали и отчаяние, какое он испытывал, теряя нежно любимого отца, и возмущение трагической и нежданной смертью, похищавшей его.

Слева от изголовья стоял второй сын умирающего, великий князь Владимир, вся поза которого выдавала глубочайшее горе.

Великий князь Константин, брат государя, время от времени появлялся у ложа позади княгини. Его волнение было столь сильно, а боль столь остра, что он не мог оставаться на месте, он ходил по кабинету с потрясенным и смертельно бледным лицом, все в его внешности выдавало силу его отчаяния.

Великий князь Михаил, последний брат Александра II, наделенный добрым и чувствительным сердцем, с нежностью заботился о своем брате, которого ему предстояло вскоре потерять; он не мог скрыть горечь своей боли и своих сожалений и свободно изливал свою боль.

Супруга великого князя, наследника трона, стоя между своим мужем и княгиней, обливалась слезами у самого смертного одра.

Наследник трона сказал княгине: «Полагаю, следовало бы послать за исповедником?» На что княгиня, будто пробудившись ото сна, отвечала: «Зачем это?» Тогда великий князь добавил: «Но ведь надежды, думаю, уже нет!».

Все поняли, что вопрос «зачем», заданный княгиней, происходил от того, что несчастная женщина все еще не могла отдать себе отчета в том, что надежда на спасение жизни ее супруга утрачена и через несколько часов она потеряет его навсегда.

Вскоре появился протоиерей Рождественский, чтобы преподать умирающему императору последнее причастие, но волнение Божьего посланника было столь ужасно, что его дрожащая рука не могла удержать золотую лжицу со Святыми Дарами. На помощь ему пришел врач, приподняв голову умирающего, в уста которого тот и вложил святое Причастие.

Все посторонние удалились, у постели императора остались лишь несколько лиц из императорской семьи, и тогда священник прочитал молитвы об умирающих. Все встали на колени вокруг императорского ложа, за исключением княгини, которая, продолжая расточать заботы о своем августейшем супруге, пыталась вдуть ему в уста немного воздуха, ибо кислород в подушках закончился, а несчастная супруга по-прежнему не оставляла надежды вдохнуть в умирающего искру жизни. Увы! Бог мой, все было напрасно! Надежды уже не осталось.

В половину четвертого, когда невозможно стало обнаружить ни малейшего дуновения дыхания, рука любимой супруги навеки закрыла ему глаза, и в три часа тридцать пять минут душа императора Александра II начала свое восхождение к вечным обителям. В этот торжественный и мучительный час великий князь, наследник трона, заключил в объятия вдову своего отца, и его примеру последовали все другие члены августейшей фамилии. Этим спонтанным объятием все выражали свое сочувствие и скорбное сопереживание женщине, столь любимой их августейшим отцом, и избранной им супруге, испытавшей в тот роковой час жесточайшие и бесконечные муки.

По-прежнему неподвижная, безучастная и застывшая возле смертного одра своего обожаемого супруга, княгиня лишь слабо отзывалась на эти живые свидетельства сочувствия, настолько она оказалась раздавлена ужасающей катастрофой, отнявшей у нее все, что составляло ее земное счастье.

Обменявшись взаимным выражением скорби, великие князья перенесли постель, на которой был распростерт усопший, в смежную с императорским кабинетом библиотеку, откуда вынесли столы, чтобы освободить место.

Княгиня последовала за скорбным кортежем и еще некоторое время оставалась возле ложа, но физические силы предали ее героическую доблесть, и она рухнула на пододвинутое ей сиденье.