Исповедь монаха. Пять путей к счастью - Тенчой

Доржиев, с отличием завершив свое философское образование, никак не мог найти время для тантрической практики. Вскоре он стал Учителем Его Святейшества Далай-ламы и занялся политикой. Он вел переговоры с последним русским царем Николаем II, а позже с главой новой страны, Владимиром Лениным.

Он умер в тюрьме в Улан-Удэ, увидев перед этим, как новоявленные «красные» закрыли и разграбили все основанные им монастыри и школы, как были брошены в застенки или бежали от смерти за границу его ученики.

Первый бурятский Лхарамба

Первый бурятский монах, закончивший тридцатилетнее образование в Тибете приехал на родину и зародил философскую школу Гелук. А когда под Новый год он сдавал экзамены на степень Лхарамбы, он был крайне беден.

Перед экзаменом он по буддийскому обрядовому обычаю поднес на алтарь жертвенный хлебец «торма»[18]. Это было большим событием для всего Тибета и Монголии. Лхарамбы – знатоки философии – были известны во всем Тибете, но в Бурятии ещё не было своих философов. Говорят, когда он вышел для экзаменационного диспута, то в его шантапе (нижнее одеяние) была дырка, сквозь которую виднелись его голые ноги. В Тибете было очень холодно, и все носили нижние внутренние одежды из шкур: только тогда можно было сидеть зимой на земле. Это значило, что даже нормальной одежды у него не было. Родина была далеко, помогать было некому.

Сон в тибетской пещере

Паломничество с целью духовного единения со святыми местами – это физическое проявление веры. В этих местах нужно совершать обходы-гороо, простирание и даяние. Сами святые места обладают живой силой, позволяющей даже излечиться от некоторых недугов. Но простым туристам закрыта возможность получения благословения, паломничество – духовная практика.

Паломничество – это не путешествие на отдых или прогулка, а сложная практика очищения кармы. Тут и случаются с тобой всякие испытания, чтобы доказал свою готовность к исправлению. Был один случай, например, когда одинокий паломник решил устроиться на ночлег в высокогорной пещере в Тибете. Ночью он не смог развести костер, поэтому прилег к лежащему в центре пещеры камню и уснул, несмотря на холод. Когда он проснулся утром, камень оказался трупом замершего паломника. Он в ужасе хотел убежать, но намертво примерз. Ему пришлось отдирать себя от каменного пола. И еще долгое время он после этого случая при любой возможности заказывал молитвы за упокой этого бедолаги. Таких случаев было множество.

Также буддисты для физического проявления веры принимают обеты например – генин[19], гецул, гелонг, тантрические или Бодхисаттвы – эти обеты принимаются только от духовного Учителя, достигшего определенного уровня реализации. Однодневные или двухдневные обеты тоже принимаются в первый раз от Учителя, а потом, если есть необходимость, можно самостоятельно, стоя перед Буддами, принимать вновь эти обеты. Не запрещается самостоятельно перед Буддами дать свои обеты в нравственном воздержании и соблюсти их, что будет большой добродетелью, но не будет добродетелью, равной соблюдению принятых от Учителя обетов.

Выигранная свобода

В древние времена монголы захватили весь мир и распространили свое влияние на всю Поднебесную и на весь Тибет.

В Тибете наместник монгольского хана сам был тибетцем, и был он очень мудрым человеком. Он был ярым патриотом своей страны и страстно желал свободы для своей Родины. У него и у монгольского хана был обычай – каждый день играть в шахматы. Играли они долго, но результат был один и тот же – монгол выигрывал.

– Наместник, что же ты такой тупой, я с тобой играю уже три года, а ты не то, что выиграть, ни разу до ничьей дела не довел…

– Великий хан, это не во мне дело, а в тибетских защитниках, они сейчас притеснены и поэтому бессильны…

– Так давай условимся: если ты сегодня у меня выиграешь, дам я твоим защитникам и всему Тибету свободу.

– Слово хана – закон!

И они начали играть. Прошел целый день, но ни одна из сторон не получила превосходства, и только поздно ночью хитрый наместник поставил мат.

«Что же я наделал!» – сокрушался хан, но делать было нечего, пришлось седлать коней.

Но наместник был мудр, поэтому он обратился к шаману за предсказанием: «Как долго у нас будет свобода? Сдержит ли до конца свое слово монгольский хан?»

– Монгольский хан уже не хочет Тибета, а вот сейчас его жена беременна сыном, тот будет очень воинственным.

– Так что же можно сделать? Если мы что-то предпримем на нашей земле, то хан точно не уедет!

– А я тебя научу, как сделать это за нашей территорией, чтобы хан ничего не заподозрил. Надо взять магическую пентаграмму и подложить под потник лошади ханши. Как только они покинут наши земли, она начнет действовать.

– Хорошо, если это сработает, я тебя озолочу.

И ни о чем не ведающий монгольский хан во главе своего грозного войска направился домой.

Как только они пересекли границу, конь ханши взбрыкнул и свалил её на землю. У неё случился выкидыш, и хан был вне себя от гнева. Он позвал своих астрологов и спросил у них, почему это произошло. Астрологи ответили:

– Это все твой наместник в Тибете подстроил, чтобы ты не имел наследника.

– Вот я ему покажу, как руку на моих наследников поднимать!

Он повернул свое войско обратно в Лхасу.

– Помоги мне, спаси меня, ты втянул меня в эту историю!!! Где мне искать укрытие?! – кричал наместник, забежав к своему шаману.

– Есть одно место недалеко от Лхасы – храм чудотворящей Зеленой Тары – если успеешь туда добраться, она тебе даст убежище.

Наместник загнал своего коня до смерти и добрался до спасительного храма, но зайти туда не успел, и монгольские войска окружили его.

«Попался, я тебе весь Тибет подарил, а ты чем меня отблагодарил?! Ты вероломно лишил меня всего будущего, а я лишу тебя всего лишь твоей головы!» – и отрубил ему голову.

Хан в горе покинул Тибет и вернулся домой. А тибетский народ до сих пор восхваляет и чтит память своего мудрого и отважного наместника.

Рассказ тибетского пастуха

Когда я жил в северном Тибете, в провинции Амдо, то встретил одного юношу, бывшего пастуха, и вот что он мне поведал.

«Я был вторым сыном в семье, мой старший брат стал монахом, а потом учителем. В монастыре Лавран его назначили главным попечителем молодого Алака, то есть перерожденца.

Я же пас небольшое стадо овец, благо не нужно было для них никакого загона. Где остановился на ночлег – там и дом. Помогал мне в этом мой верный пес Ингар, что значит «белогрудый», который был из рода знаменитых тибетских мастифов. Он не боялся ни волка, ни стаи волков, мог наброситься на медведя. Если заезжали разбойники, пес мог прыгнуть прямо на лошадь и схватить незваного гостя, что было не просто, поскольку они всегда вооружены гора – железными гирьками на кожаном ремешке, своего рода железными нунчаками. Владеют они ими виртуозно и могут целый час отбиваться от толпы противников, мечущих камни. И ни один из камней не долетит, будет сбит в полете. Если такая гирька и попадала по морде Ингару, он падал навзничь, но тут же вскакивал и бросался на врага вновь. И только если третья попытка оказывалась безуспешной, пес прекращал свои усилия.

Вот с таким надежным и верным охранником я остановился на ночлег высоко в горах, у края небольшого леса. Я поставил армейскую палатку и, накормив собаку, поужинал сушеным мясом с цампой – обжаренной ячменной мукой. Спать я лег в палатке, а Ингар у входа. Проснулся я от топота разбегающихся овец, а собака прижалась ко мне, трясясь от страха и боясь даже подать голос. Я не мог поверить в это, зная, что даже сотня свирепых разбойников не могла бы его так испугать. Я обхватил пса за шею и стал гладить, чтобы успокоить. Тут послышался рев такой силы, что у меня заложило уши и казалось, что зверь находится совсем рядом с палаткой. Собака не выдержала, вырвалась из моих рук, прорвала стену палатки и убежала. Я, еще не придя в себе после такого рева, понял, что нахожусь на волосок от смерти. Хотя смерти я не боялся, но меня так трясло от страха, что зубы стучали друг о дружку и готовы были разлететься в разные стороны. Что это было, я даже не мог предположить, у медведя явно не хватило бы воздуха в легких для такого протяжного рева.

Я весь сжался в комок и стал молиться. И тут увидел на стенке моей палатки тень огромного существа, которое стояло на задних лапах и имело мощную грудную клетку. Светила луна, и тень была отчетливой. Такого я за все мое богатое приключениями детство ни разу не видел, но зато слышал. Это был снежный человек, а по-местному «миргод». Было чувство, что он сейчас навалится и накроет своим огромным телом мою крошечную палатку. Я хотел бежать, но ноги меня не слушались. А он постоял какое-то время, которое мне показалось вечностью, и, резко ударив по дереву, ушел. До самого утра я боялся пошевелиться, все казалось, что исполин услышит, явится опять и уж тогда точно съест меня. Наконец рассвело, я нашел в себе силы выбраться наружу и осмотреться. Не было видно ни одной овцы. На высоте четырех метров из ствола дерева был вырван кусок, огромные когти оставили полосы. На земле я увидел отчетливый след ноги, похожей на человеческую. Я поставил в него одну ступню, а впереди вторую, и там еще оставалось немножко места! Я носил обувь тридцать шестого размера, а существо наверняка имело бы семьдесят шестой размер, если бы носило обувь. Как же мне повезло, что он не решил прогуляться по моей палатке. Сколько я потом ни звал свою собаку, ее нигде не было. Вернулась она через сутки голодная, тихая и виновато скулящая. После того я еще три дня собирал овец. Случай этот произвел на меня неизгладимое впечатление, и как только я его вспоминаю, меня сразу бросает в дрожь, а ладони начинают потеть».