Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников

для патриотов вашей страны.

– И вы можете нам сказать, какого характера эти сведения? –  заинтересовалась Ласточка, переглянувшись с Яном. –  Вы поделитесь с нами, раз считаете, что они важны для патриотов-чехов?

– Обязательно! –  заверил Шелестов. –  Поэтому мы не просто искали русского солдата, мы искали контакт с подпольем, чтобы передать вам эту информацию. И вот что нам удалось установить, товарищи. На одном из заводов здесь, под Прагой, немцы производят комплектующие для своих ракет «ФАУ». Вы наверняка знаете, что это очень мощные ракеты, обладающие большой разрушительной силой. Пока точность их невелика, но если немцы будут совершенствовать это оружие, то жертв в этой войне будет намного больше. Причем жертв именно среди мирного населения. Пока фашисты бьют этими ракетами по Великобритании. Но если они продолжат работы над этим проектом, то ракеты полетят и на другие города. По нашим сведениям, на заводе «Товарник Карел Новак ТКН» в Велижборе имеются подземные цеха, где немцы заставляют работать на себя не только гражданское население из числа узников концлагерей, но и военнопленных. Сейчас решается вопрос о переводе этих секретных производств из Праги на территорию Германии. Соответственно, все рабочие, кто что-либо знает о секретном производстве, будут уничтожены. А там работает много чехов, поляков, венгров, югославов.

– Мы не успели расспросить вашего пленного солдата. Он был слишком плох. Мы думали, что он умрет, но он выжил. Так?

– Да, он идет на поправку. Я предлагаю действовать совместно. Мы должны общими усилиями предотвратить гибель рабочих, мы должны похитить техническую документацию, которая относится к проекту «ФАУ». Вы же понимаете, что противостоять страшному оружию можно лишь тогда, когда ты знаешь о нем как можно больше. Красная Армия и советское правительство намерены продолжить освобождение Европы от нацистов, после того как вышвырнет их за свои пределы. Это будет справедливо.

Чехи утвердительно закивали, не задумавшись ни на секунду. Более того, городское подполье и партизаны готовы помогать Красной Армии, когда та начнет освобождение Чехословакии от «коричневой чумы». План был прост и не требовал долгих обсуждений. Советские разведчики и чешские подпольщики будут одновременно искать выход на этот завод, попытаются выявить противников нацизма, завербовать кого-то из работников завода. И если это удастся сделать, тогда будет обсуждаться совместная операция по захвату документации и спасению рабочих, запертых в подземных цехах.

Коган и Буторин вернулись в город только на следующий день. Шелестов встретил их на конспиративной квартире. Когда оперативники вошли, он бросился навстречу и обнял обоих.

– Я уже не знал, что и думать. Черти, вывернулись все-таки! Как вам это удалось?

Коган, увидев на столе сигареты, тут же поспешил закурить. Он блаженно затянулся и уселся в кресло, вытянув уставшие ноги. Буторин открыл кран над раковиной и стал пить, наклонив голову, и хватал сухими потрескавшимися губами холодную воду. Напившись, он сбросил пиджак и ботинки и плюхнулся на диван.

– Удалось вот… Как? Сами не знаем. Немного везения, немного подготовки. Я же оружие там специально оставил в одном месте, когда вас страховал. Пригодилось. Ну и немного знания города. А вообще-то фрицы тут расслабились, разучились планово блокировать населенный пункт, устраивать ловушки. У нас они работали более четко, но и мы им спуску не давали. Серьезный противник для фрицев –  наш партизан, наш подпольщик. А тут все как-то по-детски. Как девчонка, цветочница?

– Все в порядке с ней, –  ответил Шелестов. –  Карел ее доставил куда надо, подполье довольно нашей помощью. У них на эту девочку много было завязано. Если бы ее арестовало гестапо, думаю, потери были бы существенными. Они пошли навстречу и согласны работать вместе с нами по заводу. Пришлось немного открыть карты.

– Максим, а что ты об этом рабочем думаешь? –  спросил Коган. –  Ты уверен, что его нам не подсунули? Что он не провокатор, не агент гестапо? Ведь с такого завода сбежать практически невозможно, а он сбежал.

– Ну, если сбежать невозможно, а один сбежал, это как раз норма, –  отозвался Буторин. –  Вот если бы десятками бежали, я бы засомневался. А тут один-единственный. С точки зрения статистики, все в пределах нормы.

– Хочешь с ним поговорить? –  Шелестов задумчиво посмотрел на Когана. –  Давай. При твоем опыте работы следователем Особого отдела НКВД раскусить его будет проще, ты сразу поймешь, если он не тот, за кого себя выдает.

Шелестов привел Когана к больному на следующий день. Сегодня Черняев выглядел значительно лучше: щеки порозовели, глаза смотрели ясно и спокойно. Два дня назад, как объяснила Герда, миновал кризис, и теперь, если правильно ухаживать за больным, он должен скоро пойти на поправку. Павел Блача по-прежнему продолжал помогать. Он ходил за продуктами, готовил еду, в основном питательные бульоны.

Солдат с беспокойством в глазах приподнялся на постели, но Шелестов жестом предложил ему снова лечь.

– Лежи, Иван, лежи. Мы рады, что ты идешь на поправку. Главное, чтобы ты сам хотел выздоровления, надо вернуться домой. Мы пришли с Борисом, чтобы поговорить с тобой об этом заводе, с которого ты бежал, более подробно. Пойду напишу Павлу список продуктов, которые рекомендовала врач.

Шелестов вышел в другую комнату, а Коган присел на стул возле кровати.

– Скучаешь по дому?

– Да, знаете… –  нахмурился Иван. –  Скучал, пока воевал. А потом, когда в плен попал, старался не думать о доме. Когда начинаешь вспоминать, сразу в голову лезут мысли, что больше всего этого не увидишь, не вернешься никогда. И тогда тяжелее бороться, жить не хочется. Я видел, как в лагере такие вот на проволоку бросались, под пули лезли. А у пулеметчиков на вышках приказ простой: кто приблизится к проволоке, открывать огонь без предупреждения.

– Да, люди все разные, –  согласился Коган. –  Кто-то выживает из последних сил, чудеса творит, а кто-то просто смирился и лег в сырую землю. Кого-то воспоминания согревают, а кого-то, наоборот, расхолаживают. Но теперь все позади, теперь можно вспоминать. Что тебе, Иван, вспоминается, пока ты тут лежишь?

– Жизнь прошлая, довоенная, –  задумчиво глядя в окно, ответил солдат. –  Думаете, праздники, застолья? И это тоже, конечно. И демонстрации, и как после приходили домой и с соседями сидели за длинным столом, да еще песни пели. Но чаще вспоминаю свой цех на заводе, ребят-фрезеровщиков. Социалистическое соревнование, комсомольские собрания, наши субботники в городе, когда весной приводили улицы в порядок. Дружно, весело и все вместе. А знаете, какие у нас девчонки на заводе…

Черняев говорил запоем, он рассказывал, то улыбаясь, то мрачнея, то в его голосе появлялись нотки сожаления. Коган задавал вопросы, пытаясь уловить ту или иную интонацию, развивал каждую интересующую его тему. Опытный