Лёшка-"студент" - Александр Каменский-Мальцев

— Мы с Верой сейчас поедем за Костей. Но ты не делай ничего, ладно?

— Придите ко мне, — тихо сказал Лешка. — Нам надо поговорить…

Каверзнев оглянулся на бесстрастного Довлатова.

— Хорошо, — сказал он. — Сейчас приду.

Довлатов щелкнул кнопкой, выключив микрофон.

— А его жена где? — спросил Каверзнев капитана. — Она сама ушла? Не протестовала?

— Он ее в магазин послал. Не хотела уходить…

— Сергей… — тихо сказал Каверзнев, — я знаю, что нарушаю инструкцию, что не имею права сейчас входить в здание, но иногда надо нарушить… Он на грани, — Каверзнев показал на экран. — Я его слишком давно знаю… Ты помнишь, как он вас каждые пять минут гонял в туалет?

Довлатов кивнул.

— А ведь он даже не видел вас! Не знал, где вы! Не знал, сколько вас!.. И все равно это ему удавалось. Боюсь, что мы еще и десятой доли не знаем, на что способен этот человек. С ним нельзя поступать бесцеремонно…

Довлатов кивнул, соглашаясь.

— Мне приказано передать командование тебе. Но прошу тебя, не делай ничего опрометчиво!

— Алексей Владимирович, а вы не боитесь входить в камеру, разговаривать с ним? — спросил капитан.

— Сначала боялся… — признался Каверзнев. — Ведь он может в любую секунду заставить рассказать все, что знаешь! В том числе и то, что мы предусмотрели на случай его побега… Но, понимаешь, он никогда не подавляет волю тех, кто не кривит перед ним душой. Он всегда держит слово. Однажды он поклялся не применять на мне свои дьявольские способности, и я ему верю.

— А он действительно может загипнотизировать любого? — спросил лейтенант, пришедший в охрану всего месяц назад, а поэтому страстно интересующийся всем, связанным с таинственным узником.

— Любого, ребята, любого. Одного сразу, другого через минуту. Но всех. Вам же все это объясняли! Ладно, лекции потом! Сергей, отключай блокировку входа. Я пошел.

Каверзнев открыл маленькую коробочку, лежащую на пульте, проглотил голубую таблетку, уменьшающую силу внушаемости, и вышел из комнаты. Довлатов повернулся к экрану и нажал на красную кнопку. Загорелась красная надпись «Вход разблокирован». Эта надпись ритмично мигала, пока подполковник, видневшийся на другом экране, не прошел внутрь здания.

— Алексей, через два часа мы улетим за Костей, завтра он будет здесь, но ты же знаешь, что ребенку не разрешат находиться рядом с тобой! Так что здесь он пробудет недолго…

— Поймите, подполковник, меня начинает бесить все, что происходит!.. Со мной проделывают эксперименты, ладно, бес с вами, но объясните, зачем кодируют людей, которых я ввожу в гипнотическое состояние?.. Вы думаете, я не понимаю, чем это пахнет? Вы думаете, я не догадываюсь?! И кто дал право вашим яйцеголовым использовать ребенка, не объясняя родителям даже части опасности таких экспериментов?!

— Там была авария, понимаешь? — Каверзнев пытался сбить накал страстей, уже зажегших огонек авантюризма, всегда присутствовавшего в этом человеке. — Слишком опасны могли быть последствия!..

— Да вы меня используйте! Меня!!! Я не боюсь ни черта, ни чертовой силы!!! Но не ребенка!

— Ты знаешь, твой сын, похоже, умеет больше тебя…

— Тем более! Запомните, я не допущу, чтобы его душу искалечили сволочи вроде врача, кодирующего тех, с кем я работал. А он сволочь! Я это знаю…

— Почему ты так решил?

— Я не смогу объяснить. Ему все равно, что чувствует тот, с кем он сейчас экспериментирует. По-моему, он способен медленно убивать и спокойно записывать то, что происходит с умирающим…

— Ну, это ты загнул!..

— Нет. Я недогнул!.. И запомните, если хоть что-то подобное случится с Костей, я узнаю об этом в ту же минуту! И тогда все… Поймите, я Костю чувствую на расстоянии. Я знаю, когда у него болит головка, я знаю, когда мама не разрешает ему играть так, как ему хочется, я знаю о нем все!.. Мне иногда страшно за него, потому что я чувствую его боль; а он, как это ни странно, чувствует боль любого человека, который сейчас рядом с ним, боль дерева, листву которого убивает дым трубы котельной, а зола этой же котельной убивает корни, он чувствует боль собаки, попавшей под сапог пьяного бича; и только я могу подавить эту боль и сохранить незамутненной его душу!.. Только я!..

Каверзнев верил Ковалеву. Лешка говорил сейчас так страстно, с такой беспредельной болью, что невозможно было не поверить…

— Алексей Владимирович, — через динамик ворвался голос Довлатова. — Самолет через час. Вам еще доехать надо. Жена Ковалева ждет на проходной.

— Да, конечно, — Каверзнев встал. — Ты только не психуй. Я поговорю с начальством…

Ковалев не ответил. Каверзнев подошел к двери и поднял вверх руку, показывая, чтобы открыли дверь…

Подполковник давно тяготился своей службой. Как только было принято решение о помещении Ковалева в это здание, на должность начальника тюрьмы был сразу назначен Каверзнев, тогда еще майор. Сначала его уговорили на полгода, так как только он сумел найти контакт с Ковалевым, мог с ним общаться без видимого вреда для себя, и Ковалев иногда даже прислушивался к его советам, а потом срок службы Каверзнева продлевался автоматически.

Каверзнев теперь не ездил в командировки, и жена его была этим очень довольна, тем более, что за необычность и опасность работы ему платили довольно хорошо. Он стал подполковником, но из оперативного работника, расследующего сложные преступления, превратился в обыкновенного надзирателя. К тому же его узник доставлял кучу хлопот. Начальство подполковника слишком хорошо помнило панику при поимке Ковалева, растерянность розыскных служб и поэтому приняло все возможные меры против второго побега, не забывая регулярно проверять системы безопасности и охрану, что дополнительным бременем ложилось на плечи Каверзнева.

Но за это же время чекист привык к Ковалеву. Ведь его странный заключенный много читал, по его требованию в камеру приносили кипы литературы, в том числе и специальной, с ним было интересно побеседовать на любую тему.

Только Каверзневу, прапорщику Хайдулину из взвода охраны и нескольким ученым, список которых утверждался на самом верху, разрешалось лично встречаться с Ковалевым. Всем, кто входил в помещение, где находился Ковалев, предписывалось предварительно принять таблетку, уменьшающую опасность гипнотического воздействия Ковалева на собеседника, и она, по-видимому, действовала, зато после приема этого «лекарства» голова кружилась, сосредоточиться было трудно, и сотрудники лаборатории, изучающей феномен Ковалева, старались нарушить инструкцию и не глотать таблетки. А за безопасность сотрудников отвечал тоже Каверзнев.

— Папа!.. — Костя пробежал через комнату и прыгнул в объятия Лешки.

В этом крике было столько радости, столько неподдельного счастья, что у Лешки перехватило дыхание. Он прижимал к себе маленькое тельце с тонкими ручонками, обхватившими его шею, чувствуя, насколько нежны косточки его, Лешкиного, продолжения, чувствуя и огромную любовь маленького человечка к нему. Человечку было наплевать, что папа когда-то что-то сделал не так, он искренне радовался, что отец сейчас держит его в своих сильных руках и тоже счастлив от встречи…

— Ну, вот видишь, здесь твой папа! — ворчливо сказала Вера, поставив тяжелую сумку на пол. — А ты не хотел самолетом лететь!..

— Я хотел! — серьезно возразил Костя. — Только другим самолетом…

— Понимаешь, — рассказывала Вера, устало опустившись на диван, — в городе туман, и гражданские самолеты не летают. Каверзнев куда-то позвонил и договорился с военными, а этот, — она кивнула на сына, — ни за что не хочет лететь!

Костя спрятал лицо на плече отца.

Ковалев, не спуская сынишку с рук, присел рядом с Верой.

— Там плохие люди! — упрямо проговорил Костя. — Они эти самолеты для войны построили. Там пулеметы!

— Ну и что?.. — не могла понять Вера. — Они же не стреляют!

— Все равно… Там еще пушки… Они для войны!.

Лешка прижал юного пацифиста к груди и улыбнулся.

— А где Мурлыка? — спросил Костя.

— Гуляет, — Лешка показал на окно.

— Я его сейчас позову, — заявил сын.

Он слез с коленей отца, подошел к окну и замер. Вера с Лешкой удивленно переглянулись, и Вера недоуменно пожала плечами.

— Все. Он бежит сюда, — сказал Костя и повернулся к отцу. — А у тебя конфеты есть?

— Есть, — Лешка улыбнулся. — А как ты Мурлыку звал?

— Просто… — пожал плечами Костя. — Я ему показал, что гладить буду. И ласковые слова говорить… Как мама мне говорила, когда я маленький был.

— А ты разве помнишь? — удивилась Вера.

— Помню. Ты меня масюнчиком называла и ругала, когда я кашу не ел, про папу рассказывала.

Костя, не переставая говорить, подошел к маленькому шкафчику рядом со столом, заменявшим кухонный, и открыл его.