Дело для трех детективов - Лео Брюс

Он встал и пошатываясь направился к двери. Я заметил, что детективы обменялись недовольными взглядами.

ГЛАВА 19

— Я считаю, что этот человек — просто Проныра Паркер[58] самого отвратительного сорта, — прокомментировал Сэм Уильямс, когда дверь за мистером Райдером закрылась.

— Но позвольте напомнить вам, — сказал отец Смит, — что были Паркеры ещё менее нормальные и более зловещие, чем этот Паркер, вошедший в пословицу. Был Томас Паркер, который был лордом-канцлером Англии и мелким воришкой, или преподобный Мэтью Паркер, который был не только архиепископом Кентерберийским, но и протестантом.

— Именно так. Ну теперь, когда мы услышали всех этих дам и джентльменов, лично я не прочь вздремнуть, — сказал лорд Саймон.

Я был изумлён и разочарован этим заявлением. Во время допроса я ничуть не сомневался, что к его концу детективы окончательно оформят свою теорию, и мы увидим арест ещё до того, как пойдём спать. Казалось, что уж они-то знали, куда ведут их вопросы, и хотя у меня самого никаких подозрений не сформировалось, я отнёс это, уже по привычке, к собственной некомпетентности и тупости.

— Но... разве вы не знаете, кто убийца? — прямо спросил я лорда Саймона.

— Вместо того, чтобы рассказывать вам то, что я знаю, — ответил он, — позвольте мне перечислить несколько вопросов, ответы на которые мне всё ещё неизвестны. Я не знаю, кем может быть мистер Сидни Сьюелл. Я не знаю, кто такой пасынок миссис Терстон, если только это не один и тот же человек...

— И ещё вы не знаете, — с сарказмом перебил я его, — любил ли первый муж миссис Терстон на завтрак яйца пашот или глазунью, и кем была его прабабушка. Но на самом деле, Плимсолл, если вы разрешили эту загадку, то могли бы и рассказать нам.

Лорд Саймон бросил на меня страдальческий взгляд:

— Не сердитесь, дружище. Я же стараюсь, как могу, вы же видите.

— Но вы уже знаете, как всё было сделано?

— У меня есть своего рода догадка.

— И вы знаете, кто это сделал.

— Как говорят полицейские, у меня имеются подозрения.

— Тогда почему не сказать нам? — вступил Сэм Уильямс. — Эта атмосфера подозрений ужасна.

— Это всего лишь вопрос старого профессионального тщеславия. Я хочу сначала завершить дело и всё такое. По существу, оно ещё не закончено. Отнюдь нет. Подозрения не приятны никому. То, чего хотим мы все, — это уверенность и доказательства. Завтра они у меня будут, и я решу, что делать. Да, Баттерфилд?

Слуга лорда Саймона вошёл в комнату и ждал, пока хозяин закончит говорить.

— Полагаю, что нашёл то, что вам требовалось, милорд, — сказал он и вручил Плимсоллу несколько неряшливый листок бумаги.

Лорд Саймон проглядел его, присвистнул и передал Пико. Листок пошёл по кругу, и, когда он оказался у меня, я сразу узнал почти детский почерк Мэри Терстон.

Мой дорогой (было написано в нём),

Прошу простить за вчерашнее. Я должна поговорить с вами этим вечером в обычное время. Не следует на меня сердиться. Я делаю всё, что в моих силах, чтобы вы были счастливы. Вы знаете, что я Вас люблю. Не позволяйте ничему помешать вам в этот вечер.

M.T.

— Конечно же, в chambre[59] Столла? — заметил месье Пико.

— Да, сэр.

Я просто заразился всеми этими рассуждениями и умозаключениями.

— Но, — сказал я, — если Мэри Терстон уже договорилась с Феллоусом с помощью всех этих намёков на крысоловку, почему она послала это письмо?

Ответ лорда Саймона был добродушным, но сокрушительным:

— Во-первых, откуда вы знаете, что это письмо было отправлено Феллоусу? Во-вторых, что заставляет вас думать, что оно было послано вчера вечером?

Я вновь взглянул на этот неряшливый листок.

— Да. Скорее всего, он более старый.

Баттерфилд кашлянул.

— Я применил обычные тесты, милорд, — сказал он, — и обнаружил, что чернилам по меньшей мере месяц.

Он ещё говорил, когда заметил, что лорд Саймон позволил пеплу от сигары упасть на жакет. Без колебаний Баттерфилд извлёк из своего кармана большую платяную щётку и смахнул пепел на пол.

— Это, en tout cas[60], — сказал месье Пико, рассматривая бумагу на просвет, — было средством шантажа.

— Похоже на то, — зевнул лорд Саймон. — Ладно, я собираюсь немного поспать. Вероятно, завтра придётся проделать большой путь.

— Правда? Зачем? — спросил я радостно, внося свой вклад в сегодняшний допрос.

— Чтобы взглянуть, что представляет собой этот Сидни Сьюелл, — ответил он.

— Вы считаете, что для этого нужно ехать далеко? — поинтересовался я, поскольку у меня уже были свои собственные идеи относительно этого субъекта.

— Весьма вероятно. Ну ладно, спокойной ночи всем. — Он вышел, сопровождаемый на почтительном расстоянии Баттерфилдом.

— И мне также, вероятно, придётся некоторое время отсутствовать, — заметил месье Пико.

Мне это начало нравиться:

— Вы тоже? И куда же направитесь вы, месье Пико?

— Я, mon ami[61]? Кто знает? Возможно, в Мортон Скоун, чтобы посмотреть, действительно ли этот флаг всё ещё, как это называется, наполовину приспущен.

Он довольно улыбнулся своей фразе. Из холла я услышал, как лорд Саймон предложил подвести его до деревни, на что тот согласился.

— Вы не думали, — пробормотал отец Смит, — как это странно, что мистер Райдер вообразил себя именно королевой Викторией? Я скорее бы предположил, что это была Елизавета. Поскольку, когда мужчина считает себя королевой, можно скорее ожидать, что он выберет королеву, которая вела себя как мужчина.

Я проигнорировал эту очевидную неуместность и повернулся к Уильямсу.

— Как вы думаете? — спросил я устало. — Мы движемся вперёд?

— Уж я-то точно нет. И иногда задаюсь вопросом, движется ли кто-нибудь вообще. Если бы мы только знали хоть что-то наверняка! Если бы был хотя бы один свидетель, на слово которого можно было бы абсолютно положиться. Но что происходит? Слуги оказывается тюремными пташками, Стрикленд по уши в долгах, у Райдера было не в порядке с головой, да и сейчас не очень, Столл — вымогатель, а что касается Норриса, наш приятель — писатель-невротик, и я не доверял бы ему ни на грамм. И о чём тут думать?

— Мы можем положиться лишь на то, что видели собственными глазами.

— То есть, Мэри Терстон лежала убитой в запертой комнате, из которой никто не мог убежать через окно, потому что для этого не было времени, и никаким другим путём, потому что не было никакого другого пути.

— Тем не менее, время и место — это инструменты убийцы, — сказал отец Смит, — конечно, если он — умный убийца.

Я вновь проигнорировал его.

— У нас нет фактов, от которых можно оттолкнуться. Если бы мы только знали, кто вынул электрическую лампочку, мы бы двинулись вперёд.

— Вы так думаете? — прощебетал отец Смит. — Если было совершено преступление по отношению к свету, отсюда не следует, что оно обязательно прольёт свет на убийство.

— Да уж! — воскликнул я, поскольку всё это уже начало меня раздражать. Я заметил, что сержант Биф возится со своим большим блокнотом. Он нейтрально кашлянул.

— Теперь, когда эти джентльмены-любители наконец ушли, — сказал он, — мне бы хотелось задать один-два вопроса.

Уильямс любезно улыбнулся:

— В самом деле, Биф? И кого вам хотелось бы спросить?

— Вас, сэр. И этого джентльмена, — он указал на меня.

— Тогда вперёд, — скомандовал Уильямс, — только помните, что уже почти полночь.

— Ну, сэр, это не я заставил вас сидеть до этого часа, рассуждая о приспущенных флагах, пасынках и Бог знает о чём ещё, не имеющем никакого отношения к убийству. Мне пришлось ждать, чтобы задать свои вопросы. Прежде всего, — он облизнул карандаш, — прежде всего, как я понимаю, вчера вечером перед обедом вы говорили о загадочных убийствах. Вы, случайно, не помните, кто именно начал этот разговор?

— Боюсь, что нет. А вы, Таунсенд?

Хотя я и считал это пустой тратой времени, но приложил все усилия, чтобы вспомнить, однако тщетно.

— Нет. Не могу. А в чём дело? Это действительно важно?

— Очень важно, — торжественно произнёс Биф, — действительно очень важно.

— Совершенно не могу понять, каким боком, — настаивал я, поскольку у меня была мысль, что Биф, желая укрепить свои позиции в наших глазах, задавал вопросы только потому, что так делали другие.

— Тем не менее, это так. А теперь, другая вещь. Сколько времени, по-вашему, продолжалось это щебетанье?

— Слушайте, Биф. Что за «щебетанье»? — спросил Уильямс.

— Ну между миссис Терстон и Феллоусом, конечно.

Уильямс встал.

— Послушайте, Биф. Лучшее, что мы можем сделать, — это забыть об этом. Мы не хотим, чтобы это обсуждалось в каждом пабе в деревне. Скорее всего, ничего и не было. Миссис Терстон была очень мягкосердечной и иногда легкомысленной леди. Но тут не было ничего, чтобы дать пищу местным сплетникам.