Последний платеж - Александр Дюма

— Я могу нанять для вас самых лучших гувернеров и учителей хороших манер, месье Жорж-Шарль, оставив за собой лишь обучение вас чести и благородству.

— Я не нуждаюсь ни в каком тютеляже, исходящем от вас! — снова заскрежетал зубами Жорж-Шарль.

Рука Жоржа-Шарля, уже тянувшаяся с пером к листу контракта, снова отчаянно дернулась, разжалась. Перо выпало и полетело по полу. Жорж-Шарль порывисто встал и теперь уже стремительно вышел.

Только с порога, на мгновение остановившись, он бросил Эдмону:

— Я считаю и считал себя всего лишь орудием Судьбы, господин граф.

Но Эдмон тоже успел бросить ему в ответ:

— А я считаю и считал себя рукою Судьбы, господин Жорж… Она не забудет вас своим гневом и карой…

Услышав, как видно, стук двери уже без всякой осторожности захлопнутой убегающим гостем, в гостиной опять появилась Гайде. Она увидела валяющееся на полу измятое гусиное перо и поняла, что договор остался неподписанным.

С недоумением она подняла взгляд на Эдмона:

— Твой адский замысел остался неосуществленным, мой друг? — медленно произнесла она.

Но Эдмон, чуть помедлив и с каким-то торжественным выражением лица, отчетливо и раздельно произнес:

— Напротив, мой замысел осуществился полностью… К мукам Каина, ярко и понятно описанным в Библии, у этого человека с этого дня прибавились еще и муки Гарпагона… Он не будет иметь ни часа покоя, размышляя о своем отказе от золотых миллионов, то терзаясь сожалением об этом, то пытаясь успокоить себя надеждой на выгоды от этого отказа, но тотчас же снова впадая в отчаяние, в муки жадности… Такие возможности, как сейчас упускает он, открываются лишь раз в сто лет и то лишь перед одним из ста миллионов… Представь, дорогая Гайде, он даже внушил мне какую-то крошечку уважения своим отказом-бегством. Он, правда, не сказал, как подобало бы мужчине: «Нет, я не подпишу такой договор никогда!» Он предпочел убежать. Жорж Дантес как бы сохранил этим за собой право вернуться к этому делу. Называя мое предложение сатанинским, он уподобил этот договор продаже души Фаустом Мефистофелю, вероятно… Увы, он не понял, что я как раз предлагал ему почетную роль кающегося грешника, имеющего шансы на помилование… А сейчас он уже в аду…

Глава V

«КЛУБ МЫСЛИТЕЛЕЙ»

И Эдмон, и Гайде были удовлетворены результатами долгожданной встречи с их предполагаемым родственником.

Хотя Гайде сразу сгоряча и назвала то, что ее муж сделал с Жоржем Дантесом «неудавшимся ходом», она не могла его не похвалить.

— Мой дорогой «гений мести», ты и в самом деле поставил этого человека в такое положение, какое шахматисты называют «безвыходным».

Она любила с детства и умела играть в шахматы, в любимейшую игру ее отца, сербско-греческого генерала, и нередко приводила сравнение шахмат с жизнью.

— Да, Эдмон, ты как бы поставил его между ферзем и ладьей — справа удар и слева удар! Справа мат и слева мат! Не продавшись тебе на почетных и выгодных условиях «наследства», он обрекает себя, возможно, на нищету, на стесненность в средствах, во всяком случае. А тем самым и на мучительные терзания о драгоценной упущенной возможности. Ты прав, муки такого рода не менее остры и тяжелы, долговечны и изнурительны, чем муки рабства, даже и добровольного хотя бы…

Эдмон был обрадован быстротой, с которой Гайде уяснила себе всю, в общем-то действительно «дьявольскую» сущность его расправы с двойным виновником: смерти великого поэта, и той незабываемой, хотя и объяснимой пощечины, которую он получил в московском трактире-ресторане.

Пусть были произнесены глубокие извинения и оправдания в этом ужасном происшествии от месье Жана, но Жорж Дантес был истинным виновником происшествия и расплачиваться надлежало ему!

Обещание, данное Жуковскому и Натали Пушкиной, вдове поэта, — избежать пролития дополнительной крови, — было выполнено. То, что сейчас унес на своих ссутулившихся от злобы и страха плечах Дантес номер два — убийца Пушкина — было в самом деле пострашнее смерти, сожаление потери. Был ли уровень его достоинства, благородства достаточен, чтобы забыть более или менее быстро о потрясающе заманчивой, уже как бы в руки вложенной и все же упущенной горе золота?

До конца бесславных дней своих — если только сам он не укоротит их, не ускорит их завершение — должен будет помнить этот полубродяга-полуландскнехт о своем бегстве из гостиницы на Судагрехте с потерей десяти миллионов полновесных гульденов нидерландских и ежегодной ренты в сто тысяч франков.

Теперь Эдмону и Гайде уже не оставалось никакой надобности в этих апартаментах. Можно было возвращаться на родной и милый для них островок Монте-Кристо. Но путь туда волей-неволей пролегал через Париж, где они решили на несколько дней остановиться, немного соскучившись о великом и величественном городе.

Поместившись, как обычно, в солидном «Отель дю Рен» на Вандомской площади, неподалеку от Пале-Рояль и Тюильри, Эдмон и Гайде начали обсуждать программу своего пребывания в Париже.

Гайде между прочим сказала:

— Теперь тебе, мой дорогой повелитель, надо побольше уделять внимания и интереса столь близкой тебе игре Царей и Мудрецов — шахматам. Тебе надо переключиться на нее с многолетней игры шахматной жизни — поисков и уничтожения твоих врагов… Твой ум изощрен и искусен в разных головоломных задачах… Я нимало не удивилась бы, если бы ты прославился как шахматный чемпион.

Эдмон улыбнулся:

— Спасибо, милая Гайде, за, вероятно, не очень заслуженный комплимент. Ведь мы довольно много играем в эту игру у себя на острове. И ты меня часто побиваешь.

— Вот именно, к сожалению, это случается, но этого не должно быть! Твой мозг неизмеримо сильнее и подвижнее в фехтовании мыслями. Небольшая практика с сильными шахматистами доставила бы тебе немало удовольствия и пользы. Я слышала, что где-то неподалеку от нашего отеля находится знаменитый парижский клуб шахматистов, который остроумцы-парижане так и именуют «Клуб мыслителей». Давай посетим как-нибудь этот клуб. Право, тебе надо переключить свой поуставший ум на нечто мирное, успокоительное.

Оказалось, что под шутливым этим прозвищем слывет знаменитое кафе «Режанс» по соседству с Вандомской площадью и с французским Национальным театром, а также рядом с королевским дворцом, на площади Пале-Руайяль.

На следующий день чета наша отправилась завтракать в кафе «Режанс». И в самом деле почти за каждым из многочисленных столиков особой «игровой» его половины сидели погруженные в глубокое шахматное мышление энтузиасты-партнеры. И по целой толпе энтузиастов-наблюдателей теснилось у столиков наиболее сильных, как видно, игроков.