Рабы Парижа - Эмиль Габорио

Портной вертелся, как на горячих углях. Он потерянно глядел на Маскаро, ожидая его помощи и поддержки, но тот, как ни в чем не бывало, отошел к лестнице и смотрел, чем же окончится эта сцена.

Поль же воспринял бестолковость и обезьяньи манеры этого идиота за образец изящного обращения великосветской молодежи и бросился к Маскаро, чтобы скорей узнать его имя.

Язвительно улыбаясь, Маскаро прервал Поля:

— Чепуха, лучше приготовьтесь спокойно перенести то, что вас сейчас ожидает, в противном случае, сударь, я вынужден буду навсегда с вами расстаться.

Поль, не зная, что именно его ожидает, приготовился к худшему и правильно сделал, потому что при виде женщины, поднимавшейся по лестнице, он едва сдержал крик злобы и отчаяния.

Виконтесса Зора, или его обожаемая и сбежавшая любовница! Роза, та самая Роза, с которой еще два дня назад он делил любовь и нищету! Теперь она входила роскошная и сияющая, в изумительном туалете.

Она вовсе не выглядела застенчивой, и только одному Ганделю могло прийти в голову ободрять ее.

Но Роза и не слушала его. С надменным видом она уселась в кресло и небрежно повернула голову в сторону знаменитого портного.

— Что бы вы могли предложить госпоже Шантемиль из того, что соответствовало бы ее красоте? — произнес Ганделю, обращаясь к Ван-Клопену.

Тот медлил с ответом, заметив, что госпоже Шантемиль сейчас явно не до туалетов.

Нечаянно обернувшись в сторону, она увидела Поля и, как ни велика была ее дерзость, в первую минуту она до того испугалась, что чуть не упала в обморок.

Внешне спокойного Поля выдавали лишь глаза, готовые испепелить госпожу Шантемиль на месте.

Смущение Розы, однако, было настолько заметно, что даже Ганделю не смог его не увидеть. Не подозревая истинной причины, он решил, что это от радости.

Маскаро же, наблюдая эту сцену, решил, что для первого раза, пожалуй, достаточно и, взяв Поля за руку, поспешил откланяться.

— Ну, и каковы ваши впечатления? — спросил он, выходя на улицу.

Но самолюбие Поля было столь уязвлено, что он ответил проклятьем. Он был бледен, его пошатывало.

"Ничего, это тебе наука" — думал его наставник. — Для первого раза ученик держался недурно" — Ладно, завернем-ка в кондитерскую: надо чего-нибудь выпить.

И, действительно, после двух стаканов пунша лицо Поля порозовело.

— Полегчало? — спросил наставник и, получив утвердительный ответ, решил, что железо надо ковать, пока оно горячо.

— Пятнадцать минут тому назад вы, кажется, были расположены несколько иначе по отношению к этому молодому человеку, Ганделю… — начал он издалека.

Но Поль только умолял оставить его в покое.

Маскаро грустно улыбнулся.

— Однако, как быстро у людей меняются взгляды! С каким тактом и благоразумием вели вы себя сегодня!

— Да, я стал благоразумным, — с грустью отвечал Поль. — Но это не утешает меня. Вы были правы. Я решил стать богатым, и вам не понадобится больше подталкивать меня к этому. Наоборот, теперь я стану торопить вас. Я не хочу больше повторения сегодняшней сцены.

— Следовательно, вы озлобились?

— Нет. Что такое злоба? Она может пройти, а решение я менять не намерен…

Теперь, когда Поль столь настойчиво шел к намеченной Маскаро цели, тот решил несколько попридержать его. Такова тактика почти всех, кто пытается развращать молодые умы.

— Не стоит так стремительно бросаться в жизнь, сейчас вы еще вправе выбрать тот или иной путь, но завтра вы должны будете твердо заявить себе — то ли вы подчиняетесь мне безоговорочно, то ли выбираете себе что-либо иное…

— Уверяю вас, теперь я готов на все!

Маскаро торжествовал.

— Хорошо, — ответил он холодно. — В таком случае, завтра доктор Ортебиз представит вас Мартен-Ригалу, отцу Флавии, а я через неделю после вашего брака с нею, добуду вам герцогство и герб, который вы сможете поместить на своем экипаже!

12

Когда Сабина заявила Андре, что сама поговорит со своим женихом-бароном, она больше считалась со своей любовью, чем с наличными возможностями.

И лишь наедине с собой она представила, как трудно ей будет выполнить собственное решение.

Она пришла в ужас от мысли, что ей придется назначить свидание мужчине, которому к тому же придется открыть душу.

Ей легче было бы говорить даже с незнакомым человеком, чем с бароном, которого она знала с детства.

Приехав домой, она прошла к обеденному столу, терзаемая страхом.

Обед прошел в мрачном и торжественном молчании. Если Сабину терзал страх предыдущего решения, то граф и графиня подавно не могли быть веселы и разговорчивы, — он — после визита Маскаро, она — после разговора с Ортебизом.

В великолепной столовой неслышно скользила вокруг стола вымуштрованная прислуга…

В девять часов Сабина вернулась в свою комнату, все еще приучая себя к мысли о необходимости разговора с бароном Брюле.

В эту ночь она не смогла заснуть. Ей даже не пришло в голову избежать этого разговора или хотя бы отдалить его на некоторое время. Она дала Андре обещание и должна была выполнить его, зная, с каким нетерпением он ждет от нее известий.

Разумеется, и ей самой хотелось покончить с этим состоянием неуверенности и страдания.

Положим, никто не мог принудить ее к замужеству, но, откровенно говоря, Сабина не знала многого. Отцу она не доверяла, а матери — тем более.

Никогда не участвовавшая в их жизни, она, тем не менее, чувствовала, что над ними тяготеют какие-то нравственные муки.

Кроме того, выйдя из монастыря, где она воспитывалась, она чуть ли не с первых дней поняла, что является единственным связующим звеном между ними, что не будь ее — они давно разъехались бы в разные стороны. И, может быть, поэтому она у обоих вызывала чувство сильнейшей неприязни, если не ненависти.

Вот это, разумеется, послужило тому, что в ней развилась какая-то мрачная мечтательность, но в то же время она была самостоятельна и энергична.

Она взвешивала различные варианты: тайком оставить родительский дом, или вынести пытку откровенного разговора с бароном, или решиться напрямик заявить родителям об Андре и своем выборе.

До двенадцати часов мучилась она различными предположениями, у нее даже возникла мысль написать барону откровенное письмо, но, поразмыслив, она пришла в ужас от того, что ей придется доверить бумаге то, что она не решалась высказать вслух.

А время шло. Сабина понимала, что пора действовать, упрекала себя в безволии и бесхарактерности, но принять решение не могла.

Вдруг послышался шум подъезжающего экипажа.

Машинально подойдя к окну, она увидела фаэтон барона Брюле!

Таким образом, самая трудная часть ее задачи была решена.

— Неужели вы решитесь говорить с бароном в собственном доме? — воскликнула Модеста.

— Что ж в этом удивительного? Мать еще не одета, отца без его приказания никто не побеспокоит, так что, встретив барона у входа и попросив его пройти в зал, я смогу свободно поговорить с ним.

Собрав всю свою волю, она сошла вниз, радуясь, что все так удачно складывается.

Поистине было чем гордиться бедному незаконнорожденному живописцу! Ведь именно его предпочла единственная наследница старинного имени всем известнейшим молодым людям Франции!

Барон Брюле-Фаверлей, во всяком случае, был из тех людей, на которых государство смотрит с уважением и надеждой.

Ему еще не было сорока лет. Прекрасная наружность, замечательный ум и редкие нравственные качества; к тому же — один из богатейших людей Франции.

Никто не мог понять, почему он держится в стороне от государственных дел. На вопросы любопытных он отвечал:

— У меня достаточно дел в своих владениях.

Было ли это скромностью или пренебрежением и гордостью, никто ответить не мог.

Но все хорошо знали, что барон Брюле-Фаверлей сумел сохранить в себе то, что испокон веков считалось лучшим во французском дворянстве: храбрость и рыцарское благородство, тонкий и великодушный ум, страсть к различного рода приключениям и опасности, без которых зачастую сама жизнь ни во что не ценится.

Говорили, что он имел огромный успех у женщин, но в то же время ни одна женская репутация не пострадала из-за него.

Поговаривали также о некой романтической истории, приключившейся с ним в молодости, но в чем именно она состояла, никто толком не знал.

Еще знали о том, что одно время барон был очень беден, не владея ничем, кроме своего древнего имени. Рано лишившись родителей, а с ними — привязанности и надежд, он отправился путешествовать по Северной Америке. Прожив там двенадцать лет, вернулся во Францию не богаче, чем был перед отъездом. Но в год его возвращения умер его дядя, маркиз Фаверлей, один из самых богатых людей Франции, сделав его единственным наследником громадного состояния с правом наследования его имени. Таким образом, из двух древних фамилий — барона Брюле и маркиза Фаверлея сложилась одна. Из страстей его всем была известна только одна — неистовая любовь к кровным лошадям. Каждый год он участвовал в скачках, но, естественно, как любитель, а не как продавец-заводчик.