Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

«В домотканом, деревянном городке…»

В домотканом, деревянном городке,Где гармоникой по улицам мостки,Где мы с летчиком, сойдясь накоротке,Пили спирт от непогоды и тоски;

Где, как черный хвост кошачий, не к добру,Прямо в небо дым из печи над грубой,Где всю ночь скрипучий флюгер на ветруС петушиным криком крутит домовой;

Где с утра ветра, а к вечеру дожди,Где и солнца-то не видно из-за туч,Где, куда ты ни поедешь, так и жди —На распутье встретишь камень бел-горюч, —

В этом городе пять дней я тосковал.Как с тобой, хотел — не мог расстаться с ним,В этом городе тебя я вспоминалОчень редко добрым словом, чаще — злым,

Этот город весь как твой большой портрет,С суеверьем, с несчастливой ворожбой,С переменчивой погодою чуть свет,По ночам, как ты, с короной золотой.

Как тебя, его не видеть бы совсем,А увидев, прочь уехать бы скорей,Он, как ты, вчера не дорог был ничем,Как тебя, сегодня нет его милей.

Этот город мне помог тебя понять,С переменчивою северной душой,С редкой прихотью неласково сиятьЗимним солнцем над моею головой.

Заметает деревянные дома,Спят солдаты, снег валит через порог…Где ты плачешь, где поешь, моя зима?Кто опять тебе забыть меня помог?

1941

«Я помню двух девочек, город ночной…»

Я помню двух девочек, город ночной…В ту зиму вы поздно спектакли кончали.Две девочки ждали в подъезде со мной,Чтоб вы, проходя, им два слова сказали.Да, я провожал вас. И все-таки к ним,Пожалуй, щедрей, чем ко мне, вы бывали.Двух слов они ждали. А я б и однимБыл счастлив, когда б мне его вы сказали,

Я помню двух девочек: странно сейчасВдруг вспомнить две снежных фигурки у входа.Подъезд театральный надолго погас.Вам там не играть в зиму этого года.Я очень далеко. Но, может, ониВас в дальнем пути без меня провожаютИ с кем-то другим в эти зимние дни.Совсем как со мной, у подъезда скучают.

Я помню двух девочек. Может, живымЯ снова пройду вдоль заснеженных улицИ, девочек встретив, поверю по ним,Что в старый наш город вы тоже вернулись:Боюсь, что мне незачем станет вас ждать,Но будет все снежная, та же погода,И девочки будут стоять и стоять,Как вечные спутницы ваши, у входа…

1941

«На час запомнив имена…»

На час запомнив имена, —Здесь память долгой не бывает, —Мужчины говорят: «Война…» —И наспех женщин обнимают.

Спасибо той, что так легко,Не требуя, чтоб звали милой,Другую, ту, что далеко,Им торопливо заменила.

Она возлюбленных чужихЗдесь пожалела, как умела,В недобрый час согрела ихТеплом неласкового тела.

А им, которым в бой пораИ до любви дожить едва ли,Все легче помнить, что вчераХоть чьи-то руки обнимали.

Я не сужу их, так и знай.На час, позволенный войною,Необходим нехитрый райДля тех, кто послабей душою.

Пусть будет все не так, не то,Но вспомнить в час последней мукиПускай чужие, но затоВчерашние глаза и руки.

В другое время, может быть,И я бы прожил час с чужою,Но в эти дни не изменитьТебе ни телом, ни душою.

Как раз от горя, оттогоЧто вряд ли вновь тебя увижу,В разлуке сердца своегоЯ слабодушьем не унижу.

Случайной лаской не согрет,До смерти не простясь с тобою,Я милых губ печальный следНавек оставлю за собою.

1941

«Мне хочется назвать тебя женой…»

Мне хочется назвать тебя женойЗа то, что так другие не назвали,Что в старый дом мой, сломанный войной,Ты снова гостьей явишься едва ли.

За то, что я желал тебе и зла,За то, что редко ты меня жалела,За то, что, просьб не ждя моих, пришлаКо мне в ту ночь, когда сама хотела.

Мне хочется назвать тебя женойНе для того, чтоб всем сказать об этом,Не потому, что ты давно со мной,По всем досужим сплетням и приметам.

Твоей я не тщеславлюсь красотой,Ни громким именем, что ты носила,С меня довольно нежной, тайной, той,Что в дом ко мне неслышно приходила.

Сравнятся в славе смертью имена,И красота, как станция, минует,И, постарев, владелица однаСебя к своим портретам приревнует.

Мне хочется назвать тебя женойЗа то, что бесконечны дни разлуки,Что слишком многим, кто сейчас со мной,Должны глаза закрыть чужие руки.

За то, что ты правдивою была,Любить мне не давала обещаньяИ в первый раз, что любишь, — солгалаВ последний час солдатского прощанья.

Кем стала ты? Моей или чужой?Отсюда сердцем мне не дотянутьсяПрости, что я зову тебя женойПо праву тех, кто может не вернуться.

1941

«Я пил за тебя под Одессой в землянке…»

Я пил за тебя под Одессой в землянке,В Констанце под черной румынской водой,Под Вязьмой на синем ночном полустанке,В Мурманске под белой Полярной звездой.

Едва ль ты узнаешь, моя недотрога,Живые и мертвые их имена,Всех добрых ребят, с кем меня на дорогахКороткою дружбой сводила война.

Подводник, с которым я плавал на лодке,Разведчик, с которым я к финнам ходил,Со мной вспоминали за рюмкою водкиО той, что товарищ их нежно любил.

Загадывать на год война нам мешала,И даже за ту, что, как жизнь, мне мила,Сегодня я пил, чтоб сегодня скучала,А завтра мы выпьем, чтоб завтра ждала.

И кто-нибудь, вспомнив чужую, другую,Вздохнув, мою рюмку посмотрит на светИ снова нальет мне: — Тоскуешь? — Тоскую.— Красивая, верно? — Жаль, карточки нет.

Должно быть, сто раз я их видел, не меньше,Мужская привычка — в тоскливые дниПоказывать смятые карточки женщин,Как будто и правда нас помнят они.

Чтоб всех их любить, они стоят едва ли,Но что с ними делать, раз трудно забыть!Хорошие люди о них вспоминали,И, значит, дай бог им до встречи дожить.

Стараясь разлуку прожить без оглядки,Как часто, не веря далекой своей,Другим говорил я: «Все будет в порядке,Она тебя ждет, не печалься о ней».

Нам легче поверить всегда за другого,Как часто, успев его сердце узнать,Я верил: такого, как этот, такогоНе смеет она ни забыть, ни продать.

Как знать, может, с этим же чувством знакомыВсе те, с кем мы рядом со смертью прошли,Решив, что и ты не изменишь такому,Без спроса на верность тебя обрекли.

1941

«Я, перебрав весь год, не вижу…»

Я, перебрав весь год, не вижуТого счастливого числа,Когда всего верней и ближеСо мной ты связана была.

Я помню зал для репетицийИ свет, зажженный как на грех,И шепот твой, что не годитсяТак делать на виду у всех.

Твой звездный плащ из старой драмыИ хлыст наездницы в руках,И твой побег со сцепы прямоКо мне на легких каблуках.

Нот, не тогда. Так, может, летом,Когда, на сутки отпуск взяв,Я был у ног твоих с рассветом,Машину за ночь докопав.

Какой была ты сонной-сонной,Вскочив с кровати босиком,К моей шинели пропыленнойКак прижималась ты лицом!

Как бились жилки голубыеНа шее под моей рукой!В то утро, может быть, впервыеТы показалась мне женой.

И все же не тогда, я знаю,Ты самой близкой мне была.Теперь я вспомнил: ночь глухая,Обледенелая скала…

Майор, проверив по карманам,В тыл приказал бумаг не брать;Когда придется, безымяннымРазведчик должен умирать.

Мы к полночи дошли и ждали,По грудь зарытые в снегу.Огни далекие бежалиНа том, на русском, берегу…

Теперь я сознаюсь в обмане:Готовясь умереть в бою,Я все-таки с собой в карманеНес фотографию твою.

Она под северным сияньемВ ту ночь казалась голубой,Казалось, вот сейчас мы встанемИ об руку пойдем с тобой.

Казалось, в том же платье белом,Как в летний день снята была,Ты по камням оледенелымСо мной невидимо прошла.

За смелость не прося прощенья,Клянусь, что, если доживу,Ту ночь я ночью обрученьяС тобою вместе назову.

1941

ХОЗЯЙКА ДОМА