Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Я положил правую руку на крест.

— Клянусь, — сказал я.

И остался человеком Альфреда.

Глава 3

Мы добрались до Коккхэма тем же вечером, и я наблюдал, как Гизеле, которая, как и я, не очень любила христианство, начинает нравиться отец Пирлиг. Он откровенно заигрывал с ней, делал комплименты насчет ее экстравагантности и играл с нашими детьми. Тогда у нас было двое детей, и нам повезло — оба ребенка выжили, как и их мать. Утред был старшим. Мой сын. Четырехлетний курносый мальчик с волосами такого же солнечного цвета, как и у меня, с твердым маленьким личиком, с голубыми глазами и упрямым подбородком. Тогда я его любил.

Моей дочери Стиорре было два года. Ее странное имя сперва не нравилось мне, но Гизела умоляла меня назвать ее именно так, а я почти ни в чем не мог ей отказать, не говоря уж о выборе имени для дочери. Стиорра означало «звезда», и Гизела клялась, что мы с ней встретились под счастливой звездой и что наша дочь рождена под той же самой звездой.

Потом я привык к имени и полюбил его так же, как любил это дитя с темными материнскими волосами, длинным лицом и озорной улыбкой.

— Стиорра, Стиорра! — обычно говорил я и щекотал ее или позволял ей играть с моими браслетами.

Стиорра, такая красавица!

Я играл с ней и в ночь перед тем, как мы с Гизелой отправились в Винтанкестер.

Была весна, и вода в Темезе пошла на убыль, так что снова показались речные луга. Мир подернулся зеленой дымкой — прорезывались листья. Первый ягненок ковылял по полям, ярким от первоцветов, и дрозды наполняли небо журчащей песней.

В реку вернулись лососи, и наши сплетенные из ивы верши приносили хорошую добычу. На грушевых деревьях в Коккхэме набухли почки, и не меньше, чем почек, на них было снегирей, которых полагалось отпугивать маленьким мальчикам, чтобы к лету у нас были фрукты.

То было хорошее время года, время, когда мир оживал… Время, когда нас призвали в столицу Альфреда на свадьбу его дочери, Этельфлэд, с моим кузеном, Этельредом.

И той ночью я притворялся, будто мое колено — это лошадь, а Стиорра — наездница, и думал о своем обещании добыть для Этельреда свадебный подарок. Город Лунден.

Гизела пряла шерсть. Она пожала плечами, когда я сказал, что ей не быть королевой Мерсии, и серьезно кивнула, услышав, что я буду держать клятву, данную Альфреду. Жена с большей готовностью, чем я, принимала судьбу.

Гизела говорила, что судьба и звезда удачи свели нас вместе, хотя весь мир пытался нас разлучить.

— Если ты сдержишь слово, данное Альфреду, — внезапно проговорила она, прервав мою игру со Стиоррой, — тебе придется отбить Лунден у Зигфрида?

— Да, — ответил я, в который раз удивляясь, как часто сходятся наши мысли.

— Ты сможешь это сделать? — спросила она.

— Да, — ответил я.

Зигфрид и Эрик все еще находились в старом городе, их люди охраняли римские стены, которые залатали бревнами. Ни один корабль не мог подняться вверх по Темезу, не заплатив братьям дань, и она была огромной, поэтому движение по реке прекратилось — торговцы искали обходные пути, чтобы доставлять товары в Уэссекс. Король Гутрум в Восточной Англии угрожал Зигфриду и Эрику войной, но это оказалось пустой угрозой. Гутрум не хотел воевать, а только лишь убедить Альфреда, что делает все возможное, дабы соблюсти условия их мирного договора. Поэтому, чтобы изгнать Зигфрида, требовались восточные саксы, и именно мне предстояло возглавить их.

Я составил план действий и написал о нем королю. Тот, в ответ, написал олдерменам графств, и мне пообещали четыре сотни хорошо обученных воинов и фирд из Беррокскира. Фирд был армией фермеров, лесничих и чернорабочих. Да, он будет многочисленным, но необученным. Четыре сотни натренированных людей — вот на кого я полагался, а шпионы донесли, что у Зигфрида по меньшей мере шестьсот человек. Те же самые шпионы сказали, что Хэстен вернулся в свой лагерь у Бемфлеота, но это недалеко от Лундена, и в нужный момент тот поспешит на помощь своим союзникам. Так же поступят и датчане Восточной Англии, что ненавидят христианство Гутрума и желают, чтобы Зигфрид и Эрик двинули в завоевательный поход. Я подумал, что врагов будет по меньшей мере тысяча, и все они будут искусны в обращении с мечом, топором и копьем. То будут копьеносные датчане — враги, которых стоит бояться.

— Король, — мягко проговорила Гизела, — захочет узнать, какие у тебя планы.

— Тогда я ему расскажу, — ответил я.

Она с сомнением посмотрела на меня.

— В самом деле?

— Конечно. Он же король.

Гизела положила веретено на колени и нахмурилась, глядя на меня.

— Ты расскажешь ему правду?

— Конечно, нет. Он, может быть, и король, но я — не дурак.

Она засмеялась, и Стиорра засмеялась в ответ.

— Хотела бы я отправиться с тобой в Лунден, — печально проговорила Гизела.

— Ты не можешь, — с силой ответил я.

— Знаю, — отозвалась она с несвойственной ей кротостью. Потом прикоснулась к своему животу. — Я никак не могу с тобой отправиться.

Я уставился на нее. Я смотрел на нее долгое время, прежде чем новости улеглись у меня в голове. Тогда я подбросил Стиорру высоко вверх, так что ее черные волосы почти коснулись черной от копоти тростниковой крыши.

— Твоя мать беременна, — сказал я счастливо завизжавшей девочке.

— И в этом виноват твой отец, — сурово добавила Гизела.

Мы были так счастливы!

Этельред был моим кузеном, сыном брата моей матери, мерсийцем, хотя уже много лет был верноподданным Альфреда Уэссекского. И в тот день в Винтанкестере, в построенной Альфредом огромной церкви, Этельред из Мерсии получил награду за свою верность.

Ему отдали Этельфлэд, дочь Альфреда, старшую из двух детей короля. Она была золотоволосой, с глазами голубыми и ясными, как летнее небо.

Этельфлэд исполнилось уже тринадцать или четырнадцать, она достигла возраста, когда девушке пора выйти замуж, и превратилась в высокую статную юную женщину с бесстрашным взором. Она была не ниже мужчины, которому предстояло стать ее мужем.

Теперь Этельред — герой. Я слышу истории о нем — эти истории рассказывают у очагов в домах саксов по всей Англии. Этельред Храбрый, Этельред Воин, Этельред Верный. Эти истории заставляют меня улыбаться, но я ничего не говорю, даже когда люди спрашивают, правда ли это, что я был знаком с ним. Конечно, я его знал, как правда и то, что он был воином до того, как болезнь подкосила его и сделала медлительным; он и вправду был храбр, хотя у него имелась отвратительная привычка покупать поэтов, делая их своими придворными, чтобы они слагали песни о его могуществе. При дворе Этельреда человек мог разбогатеть, нанизывая слова, как бусы. Этельред никогда не был королем Мерсии, хотя и хотел им быть.

Альфред позаботился о том, чтобы Этельред не стал королем, потому что его устраивало, чтобы Мерсия оставалась без короля. Ему было нужно, чтобы Мерсией управлял его верный сподвижник, и он сделал так, чтобы этот верный сподвижник зависел от денег восточных саксов, потому и выбрал Этельреда. Тот получил титул олдермена Мерсии и во всем, кроме титула, был королем, хотя датчане северной Мерсии так и не признали его власть. Они признали его силу, признали, что сила эта проистекает оттого, что Этельред — зять Альфреда. Именно поэтому сакские таны южной Мерсии приняли его. Им наверняка не нравился олдермен Этельред, но они знали: он может привести войска восточных саксов, стоит датчанам попытаться двинуться на юг.

Этельред начал входить в силу в тот весенний день в Винтанкестере, в день, яркий от солнечного света и звонкий от пения птиц. Он появился в новой большой церкви Альфреда с важным видом, с улыбкой на рыжебородом лице. Раньше Этельред страдал от иллюзии, будто всем нравится; может, некоторым он и вправду нравился — только не мне. Мой кузен был драчливым хвастливым коротышкой. Он вечно выпячивал челюсть, а в глазах его всегда читался вызов. Он был вдвое старше своей невесты и почти пять лет командовал гвардией Альфреда — назначение, которое он получил скорее благодаря происхождению, чем своим способностям. Удача помогла ему унаследовать земли, простиравшиеся по большей части в южной Мерсии. Это делало Этельреда главным среди мерсийской знати и, как я нехотя признавал, естественным лидером страны. А еще я охотно соглашался, что он маленький кусок дерьма.

Альфред никогда не понимал этого. Его ввела в заблуждение чрезмерная набожность Этельреда и то, что кузен всегда был готов соглашаться с королем Уэссекса. Да, господин; нет, господин; позвольте вынести ваш ночной горшок, господин; позвольте облизать ваш царственный зад, господин. Таков был Этельред, и в награду за все это он получил Этельфлэд.

Этельфлэд явилась в церковь спустя несколько мгновений после своего жениха, улыбаясь, как и он. Она была влюблена в любовь, и это делало тот день поистине радостным. Ее милое личико сияло от радости. Этельфлэд была маленькой гибкой женщиной, которая уже начала покачивать бедрами; длинноногой, стройной, с курносым лицом, на которое не наложили отпечаток никакие несчастья.