Соседи (СИ) - Коруд

этот раз он сказал аж двадцать слов, а не два. И был в адеквате.

— А ты?

— А что я? А я была не в адеквате, разумеется! — вновь вспыхнула она фитилём динамита. — Я охренела, выскочила за ним, потащила курить и потребовала объяснений. Знаешь, что я услышала? Говорит: «Я ещё в начале июля тебя предупредил, что играю до осени. Олега мы натаскали, всё будет в порядке, увидишь. Не осиротеете». Конец цитаты. Всё! От него же не добиться ни хуя, когда он закрывается. Не осиротеете, прикинь?! Дурак!

Дважды Аня повторила эту фразу, и дважды Уля внутренне вздрогнула — насколько жутким казался её смысл именно в его исполнении. Егор абсолютно точно знал, о чём говорил — ребенок-сирота, взрослый-сирота. Сиротство обрекло его, лишив веры в собственную нужность, и толкает вымарывать себя из жизни других. Думает, ничего страшного, не осиротеют без него. Да он уверен в этом! Реально дурак.

— Ну не бывает так без причины, Уль, понимаешь? — мрачно изрекла Аня. Голос дрожал, да и в целом слышно и видно было, как мучительно тяжело ей давался этот разговор. Это потому что по живому, потому что сейчас она сыпала соль на свою совсем свежую рану. Нанесённую им. — Всё у нас было в шоколаде. Прекрасно! Всё говорило о том, что будет прекрасно и дальше. Коллектив наконец сработался, с Олегом нашли общий язык, в одном направлении смотрели, всё, как он хотел. Я на серьёзных щах думала, не махнуть ли зимой в тур по стране. И тут! Блядь! — резко выдохнув, Аня с плохо скрываемым раздражением уставилась на сделавшую ей замечание посетительницу за соседним столиком. В отличие от ворчливой женщины, Ульяна отчётливо видела, как тонкие пальцы, перестав терзать ремешок от сумочки, сложились в крепкий фак. — Уль… И, главное, я без понятия, где он и что, — продолжила она уже шёпотом. — Общие знакомые вообще не в курсе, я всех обзвонила, всех! Концы в воду, понимаешь? Трубу не берёт!

Сил продолжать этот разговор не осталось ровно никаких. Хотелось стряхнуть с себя тонны собственного и чужого горя. Только как? Как? Оно теперь навсегда с ней.

— Я знаю, Ань, — прохрипела Ульяна жмурясь. Тёплый чай пробить горло не помогал. — У меня тоже ни одной зацепки, ничего. Никаких догадок, что именно произошло и где искать. Не понимаю, почему он решил просто взять и…

«И сгинуть… И мне страшно…»

— Какая-то жесть случилась, Уль, — роняя голову на грудь, простонала Аня. — Клянусь, так и есть. Тут очевидно всё. В первый раз он уходил после гибели семьи. Потом всякое у него бывало, скандалы в группе бывали, непонимание, обидки мои, кризисы. Орали друг на друга до сорванных связок, но до ухода не доходило. Там какой-то треш, точно, а я сделать ничего не могу. Потому что причин не знаю! Потому что он не даёт! Не даёт никому ничего сделать… Ты вот говоришь тоже, ну, о том, что он сам тебе сказал, и такое ощущение возникает, что он исчезнуть пытается. Куда, блядь? Совсем ебанулся?!

«Исчезнуть из жизней…»

Аня озвучила вслух её чёрные-чёрные мысли. Егор вымарал себя не только из жизни своей соседки, он вымарал себя отовсюду. Оставил баб Нюру, разорвал контакты с Аней, бросил группу, в которую вложил всего себя, и место силы — семейное гнездо. Оборвал сразу все связи, сразу везде. Никого подле себя не сохранил, в одно мгновение молча растворившись в пустоте города-миллионника. Почему? Не дошло бы никогда до этого, будь всё дело в одних лишь угасших чувствах, Аня ведь права. Маразм же…

«“А меня за что любить? Такого?”… Господи…»

Казалось, ледяная клешня страха вот-вот её задушит.

— Я даже контакты Стрижова подняла, хотя слышала, что они больше не общаются. Стриж, ясно дело, тоже без понятия, — вскидывая влажные глаза, заключила Аня. — Нет у него никакой информации. Но, правда, попросил дать знать, если объявится.

«Всё. Некого больше спрашивать…»

И никаких сил отвечать. Никаких — вбирать в себя ещё и чужую боль и ужас, от собственных в окно хотелось.

— Я уже затрахалась трястись, Уль! — воскликнула в отчаянии Аня. — Кусок в горло не лезет! Как подумаю, что может…

Посетительница за рядом стоящим столиком с грохотом опустила на блюдце чашку.

— Девушка, фильтруйте речь, вы в общественном месте, в конце концов!

Лицо Ани перекосило эмоцией, больше всего походящей на бешенство.

— Извините, что насилуем ваш тонкий слух и чувство прекрасного, но захлопните пасть свою, а! — ядовито прошипела она. Настолько несдержанной Ульяне видеть вокалистку не доводилось, однако чувства её сейчас она понимала прекрасно. — У нас человек пропал! Может, его уже в живых нет! Сука, найду, своими руками придушу!

«Прекрати! Он живой!»

Попытки избавиться от дурных мыслей терпели фиаско: Анина паника никак не способствовала успокоению, наоборот, передавалась Ульяне и её питала. Кадры ночных кошмаров, пол-лета пугавшие её до чертиков, вновь повсплывали перед глазами. Уля снова отчётливо видела себя, тщетно выкрикивающую имя в подкравшийся к ногам непроглядный туман. Молочное марево её поглощало, просачиваясь внутрь холодной липкой пустотой. Только происходило всё наяву, Егор исчез наяву. Зови, не зови — ответа нет.

— Очень вам сочувствую, — судя по кислому лицу дамочки, сочувствия в ней было чуть. Скорее брезгливость к «приятному» обществу, в котором ей не посчастливилось оказаться. — Но если вы не возьмете себя в руки, я позову администратора…

— Зовите! — подлетая с кресла с пачкой сигарет в руке и швыряя на стул сумочку, заорала Аня. — Я пока перекурю. Что вы смотрите на меня так? Да, я не только матерюсь, но еще и курю! Ща шырнусь за углом, зальюсь водярой и буду вся ваша! Саня, рассчитай нас! — бросила она в сторону притихшего официанта, что косо поглядывал на них от барной стойки, но в скандал пока предпочитал не вмешиваться.

— Психичка больная…

— Успокойтесь, мы уже уходим, — поднимаясь вслед за Аней, процедила Ульяна сквозь зубы. — Ань… — сгрести бы человека в охапку, обнять и утешить, пригасить новый виток её истерики. Но что-то останавливало. Обнимать чужих Уля не умела, не могла себя заставить пересечь эти условные границы. — Прекрати, не накручивай себя. Он такую херню творить не станет, я точно знаю, он сам говорил. Поверь, пожалуйста.

— Я боюсь, Уль. Очень.

— Я тоже.

…

К концу дня отчаяние достигло предела: сгустившаяся вокруг Ульяны мгла поглотила мир. Казалось, вечно блуждать ей теперь в этой тьме в поисках себя, вечно искать ответы, вечно смиряться и отпускать. Щепкой швыряло из крайности в крайность: от презрения к себе