Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

С нашего балкона было видно море. Так близко, что мама могла, выйдя на балкон, пересчитать наши головы. А море было нашей стихией, с детства мы хорошо плавали, тут же готовили рыбу, собирали мидии. Рыбы было полно, как, впрочем, и крабов – только и смотри, чтобы не наступить, а то укусят. Море было тогда чистое, рапанов не было. А еще было очень много креветок – тогда мы их называли «усиками». Можно было наловить их простым сачком из марли. Вот так летом мы и питались за счет морских даров.

Потом – война. Помню последний мирный день. В близлежащем здании, где располагался Дом туристов, на летней площадке во дворе показывают кино. В тот вечер шла лента «Если завтра война». Фильм закончился в полночь, и мы с братом (он старше меня на два года), взбудораженные, под большим впечатлением, прибежали домой. В это время вернулась мама с дежурства – в то время из женсоветов создавались группы людей, которые дежурили по своим участкам. Потом мы ей рассказывали впечатления от фильма, ужинали, долго не могли уснуть. Но вдруг начался такой шум, грохот, вспышки в небе. Мы испугались, а родители сказали, что, наверное, начались учения, – ведь накануне в субботу в базу вернулась эскадра с большого учения. В городе по этому поводу был большой праздник, всюду было много народа. На площади и бульваре были танцы, игры, музыка и веселье. И конечно, никто не думал, что это последний день нашей мирной жизни.

Двухэтажного дома как не бывало. Вместо него – огромная воронка, вокруг валялись вещи, посуда, и самое страшное – детские игрушки.

Еще не была объявлена война, а наш город уже бомбили. Одна бомба упала в жилой дом на улице Подгорной, пока в нем спали ничего не подозревающие люди. Кстати, мамина хорошая знакомая жила на этой улице и как раз дежурила ночью недалеко от этого дома. Когда начали стрелять зенитки, небо осветили прожекторы и она увидела самолет, от которого что-то отделилось, но подумала, что это диверсант, и так как он очень быстро спускался, то она побежала, чтобы его поймать, но не добежала. К счастью, ее отбросило взрывной волной обратно, от ушиба она потеряла сознание, но осталась жива, ее фамилия Козаренко Анна Федоровна.

Днем мы ходили смотреть на этот ужас. Двухэтажного дома как не бывало. Вместо него – огромная воронка, вокруг валялись вещи, посуда, и самое страшное – детские игрушки. Вторая бомба попала на Приморский бульвар напротив Памятника затопленным кораблям. Хорошо, что это было глубокой ночью, но все равно говорили, что пострадали два человека – дежурный милиционер и прохожий.

Буквально сразу всех детей и учеников младших классов вывезли из города. Были задействованы пионерские лагеря. А тех, кто не попал в лагеря, расселили по деревням. Так мы попали в татарскую деревню Уркуста (сейчас, кажется, это село Подгорное). Впервые, мы с братом «вылетели» из родительского гнезда. Дома остались две старшие сестры и мама с отцом. Всю дорогу я проплакала, брат держался как мог, утешал меня. Вывезли нас на грузовых машинах, вместо скамеек были прибиты доски. Остановились ненадолго в Балаклаве, потом поехали дальше.

В деревне нас расселили в татарские семьи, они нас накормили и уложили на сено спать. Потом в местной школе создали что-то вроде пионерского лагеря, там была столовая, с нами там занимались, и мы были под наблюдением учителей и воспитателей. Прожили мы там 1,5–2 месяца, потом вернулись домой в Севастополь. Город было трудно узнать. Зеленый, чистый, светлый родной город превратился в серый и неуютный. Дома были окрашены пятнами в грязный цвет. На оконных стеклах были наклеены кресты из бумаги. Город еще не сильно бомбили, но жизнь изменилась к худшему. Мы как-то сразу повзрослели, детство закончилось.

Город было трудно узнать. Зеленый, чистый, светлый родной город превратился в серый и неуютный. Дома были окрашены пятнами в грязный цвет. На оконных стеклах были наклеены кресты из бумаги.

В сентябре отца мобилизовали на фронт. Немцы приближались к городу, начали чаще бомбить. Школы перешли в бомбоубежище. Мы с братом учились в подвале дома, где сейчас находится музей Крошицкого. Все больше стало развалин домов, все чаще мы видели трупы людей. К этому нельзя было привыкнуть, но уже и не так мы их боялись, как в первое время. Однажды я спускалась по лестнице с улицы Воронина. Вдруг стали стрелять зенитки прямо над головой. Немецкий самолет стал пикировать и сбрасывать бомбы. Одна из них попала в жилой дом, недалеко от нашего дома, остальные попали в море. Это случилось на моих глазах, и не один раз. Люди уже знали – если бомба свистит, то для тебя она не представляет опасности, но осколки от зенитных снарядов разных размеров могут добраться и до тебя.

Забегая вперед, скажу. Однажды со мной был такой случай. Не было воды, взрослые (с нами была моя старшая сестра) пошли за ней в один из отдаленных домов, где во дворе был колодец. Я тоже пошла с коромыслом и двумя ведрами, чтобы помочь. Отстояв очередь, я наполнила ведра до половины и несла их. Мы возвращались домой. Взрослые ушли вперед, мне было тяжело, я от них отстала. Неожиданно, без объявления тревоги, начали стрелять зенитки. Самолет летел так низко, что было видно на нем кресты. Я присела, чтобы вылезти из-под коромысла и спрятаться под стеной дома, но в этот самый момент я почувствовала, как на голове зашкворчали волосы, и тут же передо мной упал в асфальт огромный осколок. То есть, если бы я не нагнулась, то осколок попал бы мне или в спину, или в голову. Это было мое первое боевое крещение.

Но это я забежала вперед, а пока что на дворе сентябрь месяц 1941 года. Школы перебрались в бомбоубежища. Бомбят нас теперь больше и чаще. Мы – школьники – собираем металлолом, гильзы от снарядов и бутылки для зажигательной смеси. Потом из них взрослые делали что-то типа гранат. Еще не коснулось нашей семьи черное крыло смерти.

Самолет летел так низко, что было видно на нем кресты. Я присела, чтобы вылезти из-под коромысла и спрятаться под стеной дома, но в этот самый момент я почувствовала, как на голове зашкворчали волосы, и тут же передо мной упал в асфальт огромный осколок. То есть, если бы я не нагнулась, то осколок попал бы мне или в спину, или в голову. Это было мое первое боевое крещение.

В октябре город перешел на осадное положение. Немец подошел так близко, что нас уже стали обстреливать не только с самолетов, но и из дальнобойных орудий. Но мы еще жили в своей квартире. Наши дома стояли как бы большим квадратом: это наш Банковский переулок, улица Фрунзе и улица Энгельса. Внутри получался двор, а посередине была большая спортивная площадка. Вот там, в закутке от бомбежек, мы и играли. Конечно же, больше всего играли в войну. На всю площадку был выкопан длинный окоп, сверху он был накрыт бревнами в несколько рядов. Из окопа было несколько ходов, чтобы люди в случае бомбежки могли спрятаться. Несмотря на это тревожное время, мы были все-таки детьми, нам хотелось играть, бегать, смеяться.