Второй пол - Симона де Бовуар

применяет эффективные средства для достижения своих целей. Видимость и условности играют в ее жизни меньшую роль, чем в жизни ее мужа. Бюрократический мир, который – как, впрочем, и многое другое – описал Кафка, мир церемоний, абсурдных жестов и бесцельных поступков, почти безраздельно принадлежит мужчинам, женщина же значительно теснее связана с реальной действительностью. Мужчина, имеющий дело с цифрами или превращающий товар в звонкую монету, живет в отвлеченном, абстрактном мире. В то же время сытый младенец в колыбели, белоснежное белье, жаркое – все это значительно более осязаемые блага. При этом, занимаясь такими конкретными делами, женщина ощущает их случайность, а следовательно, и случайность своих собственных забот. Поэтому нередко они не поглощают ее полностью, она ничем не связана. В делах, предпринимаемых мужчиной, есть как желание изменить мир, так и стремление убежать от действительности; мужчина придает огромное значение своей работе и своей личности, нередко напускает на себя внушительный и серьезный вид. Женщина же, подвергая сомнению мужскую логику и мораль, никогда не попадает в подобные ловушки. Именно это так нравилось в ней Стендалю. Она не настолько горда, чтобы закрывать глаза на двойственность своего положения или скрываться за маской собственного достоинства, она более откровенно высказывает свои неупорядоченные мысли, проявляет непосредственные чувства и реакции. Вот почему разговаривать с ней значительно интереснее, чем с ее мужем, если только она говорит от собственного имени, а не как законная половина сеньора. Он надоедливо повторяет избитые истины, то есть то, что вычитал в своей газете или в специальных трудах, она же делится хотя и ограниченным, но конкретным опытом. Пресловутая «женская чувствительность» представляет собой отчасти выдумку, а отчасти притворство. Однако бесспорно и то, что женщина более внимательно, чем мужчина, приглядывается к самой себе и к миру. Ее сексуальная жизнь связывает ее с суровым мужским миром, и в качестве компенсации в ней развивается любовь к «красивым вещам», которая может привести как к претенциозности, так и к изысканности. Поскольку ее жизненное пространство ограниченно, предметы, которые попадают ей в руки, кажутся ей драгоценными. Для нее они существуют сами по себе, вне связи с какими-либо понятиями или планами, и поэтому она замечает их красоту. Ее стремление к переменам выражается в любви к праздникам; она бескорыстно восторгается букетом цветов, пирожным, красиво накрытым столом, ей нравится превращать пустоту своего досуга в щедрый дар; она любит смех, песни, украшения, безделушки и готова принять все живое вокруг себя – уличное представление, небесное зрелище; приглашение в гости, выход в свет открывают перед ней новые горизонты; мужчина часто отказывается участвовать в этих удовольствиях; когда он входит в дом, веселые голоса умолкают, женщины, живущие в доме, напускают на себя тот пристойный, скучающий вид, какого он от них ждет. Из глубин одиночества и оставленности женщина извлекает особый смысл своей жизни: прошлое, смерть, течение времени являются для нее более личным опытом, чем для мужчины; ей интересны движения своего сердца, своей плоти, своего ума, потому что она знает – это единственное, что она имеет на земле; кроме того, в своей пассивности она переживает окружающую ее реальность более страстно, более возвышенно, чем индивид, поглощенный своим честолюбивым замыслом или ремеслом; у нее есть время и желание отдаваться своим эмоциям, изучать свои ощущения и извлекать из них смысл. Когда ее воображение не плутает в пустых грезах, оно становится симпатией: она пытается понять другого в его единичности и воссоздать его в себе; она способна по-настоящему отождествить себя с мужем, с любовником: его проекты и заботы становятся ее заботами до такой степени, в какой ему с ней не сравниться. Ее тревожное внимание привлечено ко всему миру; он кажется ей загадкой, на которую каждое существо, каждый предмет может стать ответом; она жадно вопрошает. Когда она стареет, ее разочарованное ожидание превращается в иронию и цинизм, часто весьма остроумные; она отвергает мужские мистификации, она видит случайную, абсурдную, бессмысленную изнанку величественного здания, возведенного мужчинами. Зависимость не позволяет оставаться бесстрастной, но иногда ей удается почерпнуть в навязанной ей преданности истинное великодушие; она забывает о себе ради мужа, возлюбленного, ребенка, перестает думать о себе, она вся – подношение, дар. Плохо приспособленная к обществу мужчин, она нередко вынуждена сама придумывать правила поведения; ей не вполне достаточно готовых рецептов и штампов; если она наделена доброй волей, в ней живет беспокойство, куда более близкое к подлинности, чем самоуверенность ее важного супруга.

Но все эти преимущества перед мужчиной она обретет лишь при условии, что отвергнет предлагаемые им мистификации. Женщины из высших классов становятся ревностными соратницами своих господ, потому что стремятся пользоваться благами, которыми те их обеспечивают. Мы видели, что представительницы крупной буржуазии и аристократки всегда отстаивали свои классовые интересы с еще большим упорством, нежели их мужья; они без колебаний жертвуют ради них своей человеческой независимостью; они подавляют в себе любую мысль, любое критическое суждение, любой стихийный порыв; они, как попугаи, повторяют заученные суждения, растворяются в идеале, навязанном им мужским законом; их сердцу и даже их лицу чужда всякая искренность. Домохозяйка обретает независимость в труде, в заботе о детях; она черпает в них ограниченный, но вполне конкретный опыт: та, которой «прислуживают», не имеет никакой власти над миром; она живет в мечтах и в абстракции, в пустоте. Ей неведома важность идей, которые она высказывает; слова, вылетающие из ее уст, лишены всякого смысла; финансист, промышленник, иногда даже генерал трудятся в поте лица, полны забот, рискуют; они покупают свои преимущества на несправедливом рынке, но по крайней мере платят собой, своей личностью; их супруги, получая от них все, ничего не дают взамен, ничего не делают и при этом слепо верят в собственные неотъемлемые права. Их пустая надменность, их неспособность к чему бы то ни было, их воинствующее невежество делают из них самых бесполезных и ничтожных людей, каких только производил на свет род человеческий.

Следовательно, говорить о «женщине» вообще так же абсурдно, как о вечном «мужчине». И мы понимаем, почему все эти сравнения, попытки решить, превосходит ли женщина мужчину, уступает ли ему или равна с ним, – досужая болтовня: их положение глубоко различно. Если сопоставить сами эти положения, становится очевидно, что положение мужчины бесконечно предпочтительнее, иными словами, что у него куда больше конкретных возможностей внедрить в мир свою свободу; из этого неизбежно следует, что достижения мужчин намного превосходят женские: ведь женщинам более или менее запрещено что-либо делать. Однако сравнивать то, как мужчины и женщины в поставленных им пределах пользуются своей