У каждого свой путь - Любовь Рябикина

Аромат, исходивший от машины, был таким сильным, что сзади ехавшие водители срочно начали закрывать окна, не смотря на тепло и старались ехать побыстрее, моля Бога, чтобы не образовалось пробки. Кое-кто проезжая мимо, показывал троице средний палец и орал:

— Вонючки, закройте окна! Вам может и нравится нюхать такое, а нам нет. Извращенцы!

Водитель крепился из последних сил, чтобы не началась рвота и молчал на все оскорбления, глядя слезящимися глазами на названия улиц и впервые жалея, что ехать осталось километров двадцать. Раньше он любил ездить и чем больше было расстояние, тем большее удовольствие испытывал. Шофер сейчас предпочел бы очутиться где-то подальше и от машины и от благоухающих друзей…

Огромный трехэтажный особняк со встроенным внизу гаражом сверкал под солнцем тщательно промытыми стеклами. Охранники на воротах издали заметили знакомые номера машины и открыли ворота, не обратив сначала внимания на высунутые головы с синеватой кожей на лицах. Один все же заметил что-то странное и решил выяснить. Вышел на улицу, когда машина начала въезжать. Открыл рот и… рванул за угол. Его приятель удивленно поглядел через стекло на согнувшегося пополам напарника. Вышел узнать, в чем дело. Вскоре он стоял рядом. Ворота так и остались распахнутыми настежь. Какое-то время их попросту некому было закрыть. Охранников рвало на углу. Источающая ужасающий аромат машина проехала к мраморному крыльцу и остановилась.

Посиневшая, уревевшаяся, ублевавшаяся и обессилевшая троица с трудом вылезла из машины. Ноги дрожали и парней мотало из стороны в сторону. Вцепившись руками в роскошные дубовые перила, они вползли наверх и направились к резным дверям. Старший нажал на звонок. Открывший дверь охранник тут же захлопнул ее перед носом приехавших и уже через дверь проорал:

— Я сейчас…

Сквозь стекло было видно, как парень бросился по лестнице наверх, зажимая нос. Вскоре спустился вниз вместе с депутатом Друзяевым. Тот был в шикарном атласном халате с птичками и мягких пушистых тапочках-шлепанцах. Чувствовалось, что депутат только что вылез из постели и накануне он провел бурный вечер. Волосы торчали во все стороны, словно у пугала на огороде и депутат был страшно недоволен. Выглянул через стекло на ждавших у дверей мужиков. Обернулся, скривившись:

— Чем это так отвратительно пахнет?

Охранник гнусаво пояснил, отвернувшись и продолжая зажимать нос:

— Это они так пахнут…

Указал рукой на приехавших. Друзяев не стал открывать дверь. Спросил:

— Что произошло?

— Подростки яйцами обкидали, а в них какая-то дрянь была. Один знаток сказал, что скунсом пахнет.

Друзяев почувствовал, что задыхается и к горлу подступает тошнота. Вонь проникала сквозь двери. Он отошел метра на два назад, но это не помогало. Крикнул, пятясь к лестнице:

— Я на второй этаж поднимусь и поговорим! А вы отойдите от дома подальше. Господи, что за ужасный запах!

Он действительно поднялся на второй этаж и вышел на лоджию. Троица отошла от дома почти к самой машине, но не решилась залезть на подстриженный газон. Облокотившись о узкий подоконник, депутат громко сказал:

— Итак, баба осталась без надзора, а вы пахнете дерьмом. Помойтесь и возвращайтесь на пост.

Один из троицы вздохнул:

— Шеф, мы не можем. Нам сказали, что запах на коже держится неделю, да и ехать не на чем. Мы же вам пытались объяснить… Внутри машины находиться нельзя. Тот тип сказал, запах полгода держаться будет.

Друзяев заорал дурным голосом:

— Я вам деньги платил! Надеялся, что вы компромат на эту бабу найдете. Теперь оказывается, все зря и мне надо снова придумывать что-то! Убирайтесь вон! И что бы я вас больше не видел! Мне не нужны вонючие бездельники…

Депутат преспокойно скрылся в доме, показав на требование заплатить кукиш. Мужики уехали страшно обиженные. Они старались, а этот чертов депутат даже не заплатил за проделанную в последние две недели работу. Они позвонили бригадиру и пожаловались на Друзяева. Рассказали о том, что с ними произошло.

В квартиру Марины с расположенного внизу поста позвонил старший лейтенант Демин. Рассказал, что узнали наблюдающие за троицей. Заговорил о прослушке на линии. Игорь Оленин послушал мгновение то, что сказали, а затем, молча, передал трубку Степановой. Она услышала бодрый голос милиционера:

— Марина Ивановна, чисто. Наши проверили, был жучок, вы оказались правы. Выяснить, кто следит, не удалось. Линию будем проверять ежедневно.

— И на том спасибо.

Она позвонила Бредину. Сообщила о «жучке» и своих дальнейших планах:

— На завтра намечено мое выступление на общем совещании. Собираюсь провести в Думе закон о запрещении воинствующего ваххабизма в Москве. А так же подниму вопрос о сектах, действующих на территории России, о Краснодарском и Ставропольском краях. В последнюю неделю пришло несколько телеграмм. Сведения самые не утешительные: чеченцы нападают на станицы, убивают людей, уводят с собой, превращая в рабов. Все началось после того, как Коршун подписал Хасавюртский мир. Вот чем все обернулось…

Генерал помолчал, обдумывая:

— Понял. Закон такой давно нужен, да ведь снова полгода тянуть будут, а молодежь сейчас в сети затягивают. То, что ты собираешься в Думу протолкнуть крайне важно, но опасно. Может не стоит так рисковать?

Марина вздохнула:

— А что делать? Ждать, когда теракты начнутся? Казаки в станицах стонут. Ополчение, как в старину, собирают, чтоб семьи защитить.

Бредин хмыкнул в трубку:

— Тогда не возражаю. Звони если что…

До совещания депутатов Государственной Думы оставались сутки. В деревне с напряженным вниманием следили за каждым появлением Марины на экране. Односельчане последнюю неделю часто останавливали Ивана Николаевича на улице и спрашивали:

— Николаич, какие вопросы Марина Ивановна поднимать собирается? Не в курсе? О пенсиях не думает говорить?

Ушаков удивленно слушал, как Маринку называют по имени-отчеству и пожимал плечами:

— Не знаю, мужики! Она ведь нам свои доклады не присылает.

Деревенские кивали головами:

— Да мы понимаем. Москва далеко, а ты здесь… Послушаем и поглядим сами. Ты ей поклон в письме передавай от всей деревни. Крепко она вцепилась в депутатов, как бы они гадость ей не сделали, так ты скажи, мы всем миром поднимемся! Все соседние деревни, весь район подключим. Сообщи, что пенсии выдавать через месяц начали, а не через полгода…

Иван Николаевич отмахивался:

— Да знает она все! Уехала и месяца еще не прошло…

Ватенев тряс его за плечо:

— Все равно пиши!

Глава 7

Двадцать второго сентября пронзительный женский крик со стороны дамбы всполошил всю деревню. Мешкова, который оставался один в доме Ушаковых, словно в грудь ударили. Иван Николаевич только запряг Серого, чтоб объехать территорию лесничества, как сержант выскочил из дома с автоматом в руках и ни слова не говоря, вскочил на коня. Пришпорил лошадь, направляясь в сторону дамбы. У лесника в груди все помертвело. Он кинулся к соседу через дорогу. Николай Морозов не стал ни о чем расспрашивать. Мигом завел трактор и поехал следом за несшимся во весь опор спецназовцем, пригнувшемся к гриве.

Мешков оказался прав. Оба спецназовца лежали на насыпи. Валентин Шостак был мертв, Сергей Санин еще жив. Старая деревенская женщина перевязывала парня оборванным подолом юбки и в голос рыдала. Ее перевернутая корзинка с рассыпанным по серому песку багровым шиповником валялась рядышком. Весь песок на насыпи был буквально перепахан множеством ног. Чувствовалось, что здесь произошла яростная стычка.

Иван спрыгнул с коня и бегом кинулся к женщине. Он с одного беглого взгляда определил, что стреляли не далее, как минут пятнадцать назад и то самое большее. Вначале с ребятами пытались справиться без выстрелов, но не удалось. Шостак был убит четырьмя выстрелами в грудь. Санину три пули попали в живот. На песке отпечатались следы протекторов. По взрытому задними колесами песку, сержант определил, что машина рванула по насыпи к реке. Из деревни бежали мужики, молодые парни и женщины. Подъехал «Беларусь», из которого выпрыгнул Иван Николаевич Ушаков. Дед сразу все понял:

— Сашку с Юлькой выкрали. Все же не уберег я внуков…

Привалился бессильно к колесу, обхватив голову руками. Застонал, покачиваясь из стороны в сторону. Собралась толпа. Люди полукругом стояли поодаль и молчали. Местный фельдшер еще раз перевязала раненого парня, сделала несколько уколов и быстрехонько вызвала по мобильному телефону Ивана «скорую» и милицию. Обернувшись, тихо сказала:

— Не знаю, выживет ли…

Мешков поглядел на столпившихся людей. Смутная мысль мелькнула в голове, а затем он гаркнул: