Сломанный капкан - Женя Озёрная

обнявшись. Вечер вовсю остывал, и кусали комары, но теперь это было легко терпеть, потому что появился какой-то смысл.

— Я больше не буду говорить чушь, — прошептал, чувствуя, что пора оторваться от Миры, Артём.

— А я убегать, — продолжила она. — И всё у нас…

— …будет хорошо, — закончили они вместе чуть вразлад.

С тем, чтобы всё стало хорошо, смысла тянуть не было.

13

Когда Артём скрылся в арке, Мира повернулась к двери и набрала код двести сорок восемь. Дверь подъезда поддалась с трудом: живот болел так, что хотелось согнуться пополам. Такое в жизни было впервые. Впервые было и то, что Артём ей не поверил.

«Ты преувеличиваешь», — отрезал он, и сумасшедшая нежность, какой Мира никогда не чувствовала прежде, сменилась желанием оттолкнуть его от себя посильнее и заплакать как ребёнок. Уйти с его глаз, чтобы не наговорить лишнего и не сорваться.

«Дурёха», — бросил он и потом сразу же забыл обо всём этом, чтобы больше не принимать во внимание и не обсуждать.

«Если тебе кажется, что я хочу тебя обидеть, это значит, что ты неправильно понимаешь смысл мною сделанного и сказанного», — как бы в знак примирения выдал он. Мира попыталась вспомнить эти слова потом, когда сидела на кухне и услышала критику в свой адрес, и почти сдержалась.

«Давай решим все проблемы заранее и сразу. Повторяй за мной, — командовал Артём позже, обнимая её у подъезда. — Если мне кажется, что ты хочешь меня обидеть…»

Мира, чувствуя абсурдность ситуации, отстранялась, смотрела на него в упор и видела, что он предельно серьёзен. Серьёзен до такой степени, что в ней опять неизвестно откуда начинала разгораться сумасшедшая нежность. Еле удерживаясь от смеха, она повторяла то, что просили.

«…это значит, что ты неправильно понимаешь смысл…» — с улыбкой продолжал Артём.

Она повторяла, уже теряя смысл слов, и рассыпалась в хохоте, а он смеялся вместе с ней. Расслабившись, они снова обнимались и начинали строить планы.

Дальше следовало познакомиться с его бабушкой, а затем провести самый счастливый август на свете. Чтобы перейти ко второму пункту, нужно было без сучка и без задоринки пройти через первый, а для этого хорошо всё продумать. Произвести правильное впечатление — второго шанса ведь не дано, — как подобает одеться и обязательно взять с собой в гости приятное настроение.

Что бы ни случилось.

И никакая боль в животе не должна была этому помешать.

* * *

Именно так я это себе и представляла. Вот я уже не в первый раз вхожу в его дом, только теперь мне ещё труднее вести себя естественно. Усталость от новизны накапливается и выливается в нечеловеческую раздражительность. Я и вчера весь вечер чувствовала себя не в своей тарелке — но хорошо, что хоть это уже позади.

Осталось сделать аналогичный жест в ответ, и формальности наконец будут соблюдены. А чтобы все остались довольны, при его бабушке стоит вести себя поприличнее. Он даже попросил меня надеть то закрытое серое платье. Вот я и…

Стоп.

Я что, проспала?

Фух-х, полчетвёртого. Надо бы ещё часок поспать, а то потом стрижи заорут.

Из приоткрытого окна уже пахнет утром, а перед глазами уже не тьма — так, серость. Причудливые орнаменты на грани сна и яви ходят волнами, то собираясь в единую сумасшедшую круговерть, то рассыпаясь на мельчайшие песчинки. Да засну я теперь или нет?

Погоди-ка, а на том платье не сломана ли молния? Ох, как же сложно разлепить глаза. Щёлкнула выключателем — вообще больно стало. Да господи, где оно… Сама место хотела сэкономить, понавешала по пять вещей на одни плечики, теперь вот мучайся. Хм, точно здесь.

А, так вот оно, я ж его тогда носила в ателье зашить, чтобы было в чём в универ ходить — сентябрь на носу. Интересно, влезу? Летом всегда просто кошмар, одни отёки.

Ну вот почему, спрашивается, так сложно примерить его вчера вечером… Да, день насыщенный выдался, да, устала. Но ведь сегодня меня ждёт день не легче — и хорошо бы поспать, верно? А я уже сама себя растормошила и лезу в платье.

Влезла. Да и вполне себе неплохо сидит. Жарко, наверное, будет, но мы всё-таки договорились. Договорились… если это можно так назвать. Упёртый он до крайности. Только, наверное, потому и могу терпеть, что сама далеко не подарок.

— Тебе идёт.

Что? Кто здесь?

Шарахаюсь так резко, что на секунду всё меркнет. А когда зрение возвращается, в глаза врезается пустота его лица. Та же бездонная пустота, что и тогда, когда я видела его в последний раз. Сидит ссутуленный на моём стуле, закинул ногу на ногу и подбородок уткнул в запястье. Смотрит внимательно, так, будто бы есть чем смотреть. Бросаю взгляд на свои руки и не вижу их — значит, всё же сплю.

— Ты… да меня так инфаркт хватит, — рывком выдыхаю я.

Руки на впалой груди скрестил и молчит.

— Но меня радует, что прогресс уже есть. — Я снова судорожно вдыхаю. — Ты всё-таки появился, а ведь уже давно не являлся. И сделал больше — хоть что-то сказал.

— Да уж, и как она тебе только разрешила поступить на гумфак, — отвечает безлицый, будто бы меня не слушая: — Нечего было получше придумать?

Похоже, это всё-таки Артём. И голос у него здесь почему-то противный-препротивный. Чуть ли не скрежещет в ушах.

— А что, по-твоему, лучше?

Вчера рот не смогла открыть, так хоть сейчас наверстаю упущенное.

— Поприземлённее что-нибудь, с ясными перспективами, — закашливается он. — Кем-то же нужно потом работать.

— Ну не всем же учиться на нелюбимых технических специальностях, как тебе, Тёма?.. Ладно, зато маме моей понравился. «Он создаёт впечатление надёжности». Да, с этим спорить не буду, да и с тобой соревноваться. Куда уж мне.

Надо же, а наяву у меня так говорить не получается.

— Мимо, Мира. Даже если трактовки гуманитариев на чём-то да основаны, они и то не