Райотдел - Владимир Соколовский

— Он же не прописан нигде.

— Ну, неважно… по месту прежнего жительства. А потом мы это дело прекратим.

— Как — прекратим? Ничего себе…

— Я сказал — прекратим! — крикнул майор. — А что ты еще можешь предложить?

— Дождаться Таскаева и с ним лично решить вопрос об аресте.

— Наивный ты… Для Таскаева вопрос авторитета его сотрудников — тоже не последний. Он не станет отменять решения этой лярвы, даже если будет с нею категорически не согласен. Потом, затей мы эту заваруху — думаешь, она забудет, простит? Замучает придирками или еще того лучше — проверку организует. Что, грехов за нами мало? Хоть за тобой самим, к примеру? Нам с ней еще жить да жить. Так что отпускай этого подонка и настраивайся на прекращение. Пускай гуляет, все равно рано или поздно у нас окажется. Вот примочит сожительницу — к тому, кажется, дело идет… Но нашей вины, что он на свободе, нет. У тебя еще двести первая сегодня? Там ведь срок-то кончается, гляди у меня…

6

Давлетшинское дело — о нападении в такси на пьяного пассажира — памятно было Михаилу одним эпизодом: как-то его пригласил посидеть вечерком у него в кабинете старший лейтенант Вася Габов из вневедомственной охраны. «А что за повод?» — поинтересовался следователь. «Да так, просто хочется угостить хорошего человека». Вася встретил его бутылкой «Плиски», шпротами, икрой, апельсинами, банкой лосося. «Откуда такое богатство?» — «Ну… с торговлей дружим, с торговлей…» За хорошим разговором выпили первую бутылку. Когда приступили ко второй, опьянели и накурились изрядно, Габов вдруг сказал, показывая на стол: «А ведь это тебе от Костьки Мусихина привет!» — «От… от какого еще Костьки? Чего ты плетешь?» — не разобрался сначала Носов. «А таксист, шоферик. С Давлетшиным-то… помнишь? Он ведь друг мне давний». — «А-а, вон как! Н-ну и что теперь? Говори-говори, я слушаю». Вася поглядел на следователя, помолчал; засуетился пуще прежнего: «Ладно, ладно! Посидели, выпили… давай-ка еще нальем. Я ему, Костьке-то, говорю: „Чего ты прыгаешь, дурачок? Ты же не выходил, не трогал его, за рулем сидел, — верно, Миш?“ — „Идет следствие, обстоятельства выясняются. Какой будет исход дела, я не знаю и сам.“ — „Ну скажи хоть, какие Костьке показания давать, какую держать линию?“ — „А ты не знаешь? Правду… и только правду. Ничего, кроме правды.“ — „Брось, слушай! — поморщился Васька. — Я же серьезно.“ — „Я тоже. И еще: ты насчет Мусихина только хлопочешь? А с Давлетшиным как?“ — „Наплевать. Он мне никто, понял? И пускай сидит. Выпьем, выпьем еще, Миша…“» По идее, следовало сейчас же и уйти, но выпить хотелось еще, — Носов остался, пил, ночью его привезла домой какая-то дежурная от охраны машина. Утром обнаружил в портфеле еще бутылку «Плиски». Мучаясь с тяжкого похмелья, забрел к Бормотову:

— Петр Сергеич, вы дело Давлетшина помните?

— Давлетшина? А… э… таксисты? Ну, дальше.

— Уведомляю вас, что пил вчера коньяк за счет шофера этой машины Мусихина.

Какое-то время майор внимательно разглядывал собственный стол; очень пристально, словно отыскивая на нем едва видимую штуковинку; быстро мигал.

— Ишь ты… коньяком еще его поят. Порядочным, видно, считают.

— А разве нет?

— Конечно, нет. Ну, говори… Дома у него был? Или в ресторане встречались?

— Нет, тут другое… один товарищ из нашего же отдела пригласил выпить, а потом говорит: так и так, не мой это коньяк, дорогой…

— Пиши немедленно объяснение. Все там укажи.

— Это уж увольте. Я кляуз не пишу, и из таких обстоятельств стараюсь выбираться самостоятельно. Решил просто вас проинформировать. Станете давить, брать за горло — отопрусь от всего.

— Вон чего… в детстве за ябедничество сильно били, что ли?

— Били не так чтобы сильно и часто, но… научили презирать это дело.

— Значит, ты для органов человек не свой.

— Может быть…

Про бутылку в портфеле Михаил ничего не сказал, они ее распили с Фаткуллиным.

А вскоре Бормотов вызвал Носова:

— Ну, слушай — задал же ты мне нынче беготни! Я уж где только с утра не побывал: и в тюрьме, и в политотделе, и в инспекции по личному составу…

— По какому такому поводу? Что случилось?

— То и случилось… Хорошо, что ты мне тогда рассказал, как и что с коньяком вышло… Значит, так: тюремные оперативники, компания лучшего твоего дружка Пашки Киреева, получили информацию из камеры, где сидит Давлетшин, следующего рода: мол, быть здесь ему осталось недолго, на воле работают, дружка его и подельника уже отмазали. Вот такую чушь он там несет. Дескать, стоило это всего пять бутылок коньяка. Вы что, неужели целых пять бутылок тогда выжрали?

— Ну, где пять… Что мы, проглоты, что ли? Две, не больше…

— С собой не брал?

— Не…

— Значит, остальное взял посредник за комиссию. В общем, работай, я тебя там в обиду не дал. Но имей в виду: если дело начало вонять, оно воняет обычно до конца. Осторожным будь с ним! Ступай, взяточник…

7

— А ты, оказывается, болтун, Ильдус! — говорил он обвиняемому, покуда ждали Гохберга.

— Это почему же?

— Зачем в камере трепался, что меня коньяком запоили, чтобы я тебя на свободу отпустил?

Давлетшин напряженно блеснул глазами.

— Понял вас, больше не буду трепаться… — И вдруг усмехнулся: — А что, разве не поили?

— Ну, ты же ведь здесь, не на свободе.

— Значит, мало поили…

Целых полчаса они сидели так друг против друга, препирались, пока не появился наконец седой, внушительный Гохберг. Без него обвиняемый не соглашался прочесть ни единой страницы. По лицу его было видно, что он решил биться до конца.

— Соскучились, заждались меня? — Исаак Абрамович был оживлен, подвижен, несмотря на возраст. Потирая руки, он сел к столу, открыл дело. Носов отошел к окну. В темнеющем воздухе виднелся тюремный сад, посаженный, по преданию, содержавшимися здесь по дороге в Сибирь декабристами; детишки бегали между деревьями, что-то кричали друг другу. Взрослые выгуливали собак. Картина Брейгеля.

Он маялся — бродил по опустевшим кабинетам, сидел, глядел в окна — добрых часа два. Стрелка бежала к девяти. «Какого хрена Гохберг тянет резину? — злился следователь. — Такое простое дело, а он сидит, копается…» Подошел, глянул через плечо, чем тот занимается — и оторопел: адвокат старательно переписывал на какие-то маленькие листочки протокол допроса Мусихина. «Вы что, все дело так собираетесь копировать?» — «Не мешайте мне исполнять свои обязанности! — отмахнулся Исаак Абрамович. — Я же не мешал вам исполнять свои». — «Так ночь наступает, сколько можно здесь торчать?»

Гохберг оторвался от бумаг, засмеялся, потряс рукой:

— А ведь верно, поздно уже! Что ж, давайте отложим эту процедуру до понедельника, я согласен. А вы как? — обратился он к Давлетшину.

— Нет, так тоже не получается, — сказал Михаил. — Завтра по делу истекает срок следствия и содержания под стражей.

— Ну и подумаешь, что за беда! — адвокат захлопнул папку. — Мы оформим протокол двести первой сегодняшним числом, только и всего. Вы в понедельник сдадите его в прокуратуру — все, уверяю вас, будет нормально! Что ж — завтра праздник, а мы тут будем сидеть… Одевайтесь, одевайтесь! Где выводной? Возвращайтесь, Ильдус, к себе, и до встречи!

8

Еще на улице Носов услыхал несущийся из своей квартиры ор, бряканье гитары:

— Люблю я Машку — ах она каналья!

Люблю ее — и боле никого!

Только вошел — все бросились из-за стола в прихожую, устроили свалку. Михаил сразу поддался настроению, тоже начал обнимать и целовать лезущих. «Дайте, дайте мне! Я его задушу-у!.». — кричала Галочка Деревянко. С трудом он разделся, и его потащили в комнату. Феликса не было («Вот-вот должен появиться!»), во главе стола водрузился Родька, «Моральное право», он пришел с филологиней Лидусей, они уже три года пребывали в неких сложных отношениях, и женитьбой там, кажется, не пахло. Из троих только Витек был женат — его Вета, ужасная зануда, работала вместе с ним в школе учительницей биологии. Она зыркала из-за стола по сторонам, напряженно улыбаясь. Зато сам Витек, вырвавшись на простор, веселился вовсю. Он немедленно сел рядом с Михаилом, налил ему водки в фужер, стукнулся своей рюмкой:

— За женщин мы пили и еще выпьем. За хозяина!

— Всем, всем наливай!..

Лилька сияла и лучилась: все вместе, все веселые, нет проблем, все хорошо. Радостно суетилась: то на кухню, то менять пластинку.

— Ну что там, как? — допытывался Витек. — Любимый город, я так понимаю, может спать спокойно?

— Хочу, чтобы он рассказал что-нибудь! — сказала Галочка. — Я обож-жаю всяческие детективы!

— Ой, я сейчас расскажу! — воскликнула Лилька. — Этой осенью, в начале сентября — приезжает с дежурства, привозит корзину с грибами. Давай, мол, вари грибовницу. Я стала чистить, гляжу — грибы в чем-то черном таком, липком. «Где это ты их собирал, интересно?» — «Это кровь, — говорит, — да она отмоется, ничего страшного». Ой, как я испугалась! А он: «Глупость какая-то вышла, охотник в лесу грибника за дичь принял и давай по нему палить…» Представляете?