Мотылек - Поппи Адамс

Мы сели за стол вдвоем. Как в детстве, мама расставила на столе букетики цветов и достала столовое серебро. Я и забыла, насколько красива моя мать, и это впечатление ничуть не портило то, что платье было ей не по возрасту. Декольте казалось слишком строгим, талия – слишком тонкой, а изящные, отороченные кружевами рукава врезались в мешковатую кожу ее предплечий, поэтому ее плоть выпирала из-под ткани и тряслась, когда она резала мясо. Тем не менее стало ясно, что когда-то Мод была очень красива, – даже теперь на меня произвело впечатление то, с какой легкостью она превратилась в красавицу. Она нанесла на щеки немного румян и подвела глаза голубыми тенями. Ее ресницы загибались вверх, отчего она выглядела еще более чувственно, – но радость, с которой она встретила нас, куда-то пропала. За столом она в основном молчала и у нее, похоже, не было особого аппетита.

Мама открыла бутылку вина.

Насколько мне известно, перед тем как отправиться спать, отец каждый вечер устанавливал на шиферном подоконнике за окном зала ловушку для мотыльков – простое приспособление, изготовленное им лично. Он называл эту ловушку «ночным дозором». Особенно серьезных целей он не преследовал – просто хотел посмотреть, какие мотыльки прилетали к нам ночью, и связать это с температурой или погодой, а в некоторых случаях и предсказать ее будущие изменения.

В тот же вечер, когда мама подарила ему ловушку Робинсонов, он установил ее на подоконнике в зале, убрав ту, что в течение десяти с лишним лет несла ночной дозор. Этой ночью я спала хуже, чем обычно, – меня беспокоило предвкушение того, каких редких гостей мы поймаем с помощью чудо-ловушки. Утром я первым делом бросилась проверять добычу. Клайв уже находился на месте и внимательно изучал улов. Следует признать, что банка была почти полна, но, бегло осмотрев пойманных мотыльков, я поняла, что чего-то экстраординарного, каких-нибудь сенсационных открытий здесь не предвидится.

В то утро Клайв сделал нечто такое, что можно назвать невероятным, хотя истинное значение его поступка я осознала не сразу.

Обычно отец на скорую руку просматривал результаты «ночного дозора», выбирал все интересное, а остальных мотыльков отпускал. Иной раз он обнаруживал редкий экземпляр, который стоило попробовать разводить, или же мотылька, химический состав пигментации которого он хотел проанализировать. В этом случае он бросал в банку пару граммов тетрахлорэтана, чтобы успокоить пойманных насекомых, и доставал тех, что его интересовали. Но в то утро он почему-то ловил нужных мотыльков руками, словно какой-нибудь любитель. Я уверена, что попутно он повредил немало чудесных экземпляров. Медведицы-кайи, опоясанные моли, ленточницы, пяденицы пухологие, несколько шелкопрядов-монашенок и различные виды цветочных молей, – увлеченный поисками чего-то своего, он не обратил на них ни малейшего внимания. Я решила, что он заметил малиновую ленточницу и хочет исследовать пигментацию ее ярких крыльев, но почему он сначала не бросил в банку анестетик? Он целую минуту шарил в банке рукой, убивая и калеча мотыльков, пока наконец не поймал мелкую, ничем не примечательную моль, которую я даже не заметила.

В Британии водится около тысячи крупных видов моли и более трех тысяч мелких, которых обычно называют микромолями. Их слишком много, чтобы давать всем отдельные имена, поэтому когда я увидела, кого поймал Клайв, то даже не смогла вспомнить название этого вида. Я думала лишь о том, как это нелепо – повредить множество превосходных крупных молей ради одной-единственной, невыразительной и даже, возможно, безымянной мелкой. Но на этом его странные действия не закончились. Отец аккуратно проколол грудку моли ногтями большого и указательного пальца – должна сказать, этот способ умерщвления обычно используется лишь в крайнем случае, например, когда вы находитесь в поле и у вас под рукой нет никаких ядов или если вы намеренно избегаете побочных эффектов яда, таких как обесцвечивание, вызываемое аммиаком, или затвердевание тела мотылька от цианида. Прокалывая грудку, вы неизбежно повреждаете тело мотылька, и я бы ни за что не применила этот прием к столь крохотному экземпляру. Я бы просто вколола ему в брюшко иголку с азотной кислотой.

– Это Nomophilla Noctuella, – наконец провозгласил отец, укладывая моль в специальную коробочку.

Причину необычайного интереса к ней я узнала только через два с лишним года, в день смерти Мод.

10

Вызов Бернарда

Спустя неделю после съезда Клайв получил короткую телеграмму от Бернарда, к тому времени уже главы биологического факультета одного из университетов на севере Англии. Телеграмма гласила:

«ЗАЙМИСЬ КРУШИННИЦЕЙ ТЧК Я ЗАЙМУСЬ ПЯДЕНИЦЕЙ ХВОСТАТОЙ ТЧК КТО ПЕРВЫЙ ТЧК

БЕРНАРД»

– Глупое ребячество, – фыркнул отец и выбросил телеграмму в мусорное ведро, стоявшее в холле. – Ведь он, наверное, уже стал профессором, – добавил он, заходя в кухню.

Я решила, что на том дело и кончилось, поэтому сначала, это событие не показалось мне сколько-нибудь примечательным. Но, как ни странно, выяснилось, что Бернард знал о моем отце нечто такое, чего не знала я: он таки не смог устоять перед подобным вызовом, и вопреки доводам разума и нашему напряженному рабочему графику отец поднял брошенную ему перчатку.

Спустя минуту после того, как Клайв скомкал легкомысленную телеграмму, он уже записывал какие-то расчеты в блокнот, который он всегда носил в кармане пиджака «для наблюдений», но лишь после завтрака, когда он изложил свой план исследования флуоресцентного пигмента в крыльях крушинницы, я поняла, что вызов принят.

Чтобы прояснить ситуацию, скажу, что Бернард предлагал нам поучаствовать в состязании, кто быстрее разложит на химические элементы флуоресцентное соединение, содержащееся в двух видах молей, – Бернард собирался исследовать пяденицу хвостатую, а мы – крушинницу. Сначала необходимо было экстрагировать соединение, что было достаточно простой задачей: надо было эмульгировать насекомое с помощью пестика и ступки и подвергнуть полученную кашицу последовательности спиртовых дистилляций. Химический анализ соединения также не представлял особой сложности, хоть и был достаточно трудоемким процессом: он заключался в ряде продуманных химических тестов, в результате которых мы должны были если не получить конкретную эмпирическую формулу исследуемого соединения, то хотя бы выделить его, как это сделала лаборатория Клуэдо. Необходимо было провести множество тестов: мурексидную реакцию для мочевой кислоты, лакмусовую реакцию для уровня pH, хроматографию для установления растворяющей способности, гидрирование, дистилляцию, окисление, а также кислотно-щелочные реакции.

Так что же сложного было в этой задаче? По словам Клайва, сложность лежала не в области химии, а в сфере кулинарии. Все дело в количестве: отец рассчитал, что для того, чтобы получить достаточно флуоресцентного соединения для проведения его химического анализа, следовало измельчить более двадцати пяти тысяч крушинниц.

Иными словами, мы отреагировали на вызов Бернарда как бык на красную тряпку.

Для того чтобы изловить столько крушинниц, недостаточно просто раз за разом выставлять на ночь световую ловушку – в этом случае к окончанию сезона вы поймаете в лучшем случае несколько сотен мотыльков. Нам же требовались тысячи, и очень быстро, поэтому необходимо было проявить смекалку. Клайв составил замысловатый план. Прежде всего мы нуждались в неоплодотворенных самках.

У людей и мотыльков имеется общая склонность к сладостям и алкоголю, и крушинницы не являлись исключением. Если потратить время на приготовление их любимого угощения, смешать его с небольшим количеством патоки и обмазать им деревья и столбы, они слетятся со всей округи. После того как они завязнут в патоке, можно брать их голыми руками. Поэтому отец отправился в кладовую и с видом ведьмы, варящей зелье, принялся готовить мазь, перед которой крушинницы не смогут устоять. К числу компонентов, привлекавших их сильнее всего, относятся вино, подгнившие бананы и ром. Спустя некоторое время он вышел на кухню с перепачканным липким котелком, от которого исходил кисловатый запах.

Клайв знал, где и когда летают крушинницы, но ему нужны были особые, благоприятные условия. Каждое утро и вечер он проверял показания барометра и гигрометра, терпеливо дожидаясь, когда же установится наиболее удобная погода. Мотыльки не полетят на сладкое, если дует северо-восточный или восточный ветер и если атмосферные условия им не по нраву. Первые три недели стояла тихая, малоподвижная погода – было слишком ясно, слишком жарко или слишком сухо. Но в середине четвертой недели ртутный столб резко пошел вверх. К сумеркам небо оказалось затянуто тучами. Вечер был душным и тяжелым, а в теплом неподвижном воздухе висело какое-то напряжение…