Письма. Том II. 1855–1865 - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

30–35. Если Господу будет угодно, чтобы, наконец, и мы, православные, принялись за проповедь Евангелия соседям нашим, подданным Китая, то лучшего места для этой цели не найти. А управлению епархиею это не помешает много. Ведь управляли же из Иркутска даже Америкою, а между тем с Зеи сообщение с Россиею гораздо удобнее. Последняя почта оттуда в Иркутск пришла в две недели (а из Якутска ходит обыкновенно в 16 дней), а когда улучшится сообщение, то почта будет ходить еще скорее.

Теперь мы придумываем, как прозвать этот город, который со временем должен быть губернским. Ник. Никол, предлагает: Благовещенск. Но это название не везде будет ловко. Я предлагаю: Зеймур, или Зейград, или Зейгород.

Прошу передать мое искреннее почтение г. Юзефовичу. Затем, призывая на Вас благословение Божие и взаимно поручая себя молитвам Вашим, имею честь быть с глубочайшим уважением и искреннею любовью Вашего Превосходительства покорнейший слуга

Иннокентий, Архиепископ Камчатский.

Марта 30 дня 1858 Иркутск.

Со мною случилось небольшое несчастие: настоятельские кельи в якутском монастыре, в которых я помещался, на 23 февраля ночью сгорели дотла со всеми находящимися в них вещами и бумагами казенными.

О своих вещах я немного жалею, но не могу не жалеть о записках некоторых незаменимых.

Письмо 205

Ваше Высокопревосходительство![70]

Слава Богу, я уже в Посольском. Путь наш был благополучен. На Байкале нас сильно беспокоил только ветер противный. Нога моя нисколько не хуже, даже лучше, но все еще побаливает.

Если погода будет такова же стоять, как была сегодня, т. е. пасмурная, то Байкал еще простоит долее. Но с другой стороны, если ветра усилятся, то на Байкале откроется более и более разносов, т. е. полыней или полых мест. А тогда при тонком льде скоро может прекратиться сообщение. Но, конечно, Вас перенесут и на руках.

Честь имею поздравить Ваше Высокопревосходительство с листом Пекинским. Любопытно, что в нем пишут.

Я сегодня остаюсь ночевать в Посольском, а завтра буду ночевать в Троицком монастыре.

Затем честь имею принести Вашему Высокопревосходительству мою искреннейшую благодарность за Ваше ко мне расположение и свидетельствовать мое глубочайшее уважение и почтение к особе Вашей и быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Иннокентий, Архиеп. Камчатский.

Апреля 2 дня

Посольский Монастырь.

Письмо 206

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец![71]

Первее всего имею честь принести Вашему Высокопреосвященству мою сыновнюю глубочайшую благодарность за все Ваши милости ко мне. Простите, Бога ради, что я так долго не писал Вам. По приезду в Иркутск (12 марта) я вскоре отправился в Вознесенский монастырь, где и пробыл до дня Св. Пасхи, проводя, время в обычных молитвословиях и говении. На Пасхе я вдруг захворал правою ногою (от простуды главного нерва в дороге), так что три дня не мог и ходить, и теперь я еще чувствую сию боль иногда во время ходьбы, и оттого прихрамываю.

После Пасхи вскоре, а именно 1 апреля, я отправился за Байкал, который от бывшей в последних числах марта теплоты очень становился плох. Но мы, слава Богу, переехали оный (по льду) благополучно.

Теперь я сижу в с. Бянкине (за Нерчинском) у реки Шилки и жду, когда она очистится от льда, с тем, чтобы немедленно по очищении оной плыть на устье Амура.

Проехав вторично всю нашу Россию и видевшись с 8-ю преосвященными — с каждым не на короткое время, я еще более уверился, что раскол наш — язва неисцельная, заражающая и считаемые нами здоровыми члены Церкви, и что так именуемое единоверие, можно сказать, ни к чему не ведет. Думали и думают, что оно есть переходное состояние, но опыты показывают и, как я слышал в Перми и Томске, оно точно есть переходное состояние, только не от раскола к православию, но наоборот. (Мне говорили, что если единоверцы и увеличились и увеличиваются числом, то большею частью бывшими православными). Последнее подтверждается, между прочим, тем, что в Томской епархии отрекаются от православия несколько тысяч человек, представляя предлогом то, что они никогда не бывали у исповеди и Св. Причастия, и что они были на откупу, т. е. за записку в церковные росписи бывшими у исповеди и Св. Причастия они платили попам известную плату. Преосвященный Парфений (человек чрезвычайно деятельный, внимательный, ревностный, опытный) всячески старается удержать их, но едва ли успеет. В первый проезд мой через Томск (тогда преосвященного Парфения там не было, он ездил по епархии) некоторые из единоверцев подходили ко мне под благословение, и я из этого заключил, что в Томской епархии единоверие настоящее, но преосвященный Парфений сказал мне, что из всех единоверцев его епархии едва ли наберется и 100 человек настоящих единоверцев, а прочие то же, что раскольники!!!

Это подтверждают мне и в Иркутске. Говорят, что после того как преосвященный Афанасий (в 1855 г.) отслужил в одной из единоверческих церквей за Байкалом, то ревностнейшие из единоверцев решились разломать церковь, яко оскверненную шапконосцами (у них, говорят, все святители на иконах без митр); но наконец решились только окропить ее Богоявленскою водою. Неутешительны сказания и о миссионерах раскольнических.

В Иркутской епархии утешительно то, что Буряты и большею частью ламисты (есть еще и шаманисты) начинают принимать христианство. Замечательно, что в числе православных Забайкальских, подходивших ко мне под благословение, подходили и даже подбегали с ними и буряты некрещеные — наклонив голову и сложив руки ладонями вместе, и отходили от меня только тогда, когда я касался рукою их головы.

Не вхожу и не хочу входить в причины, побуждающие бурятов креститься. Но радуюсь тому и срадуюсь с Иркутским Владыкою в надежде, что если не второе, то третье поколение будут православными и не по имени только, судя по Якутам, из коих многие крещены силою. Но скорблю вместе с ним о том, что нет в Иркутской епархии людей, которых бы можно сделать священниками при бурятских церквах и из духовных еще менее, несмотря на то, что в Иркутской семинарии давно учат по-монгольски. Последнее служит доказательством тому мнению, что в училищах нельзя выучиться говорить на каком бы то ни было иностранном языке. Я предлагаю Владыке Иркутскому мысль: предложить всем духовным, живущим вблизи Бурят, учить своих детей говорить по-бурятски, и ежели кто из них представит сына своего знающим разговорный язык бурятский или другой какой, то за это будет он принят на казенный счет во всяком случае. Протоиерей, у которого я теперь квартирую, находит эту меру весьма действительною. Я думаю, что на это будет согласно и