Рассказы: 2005-2010 - Лев Власенко

Счастливая встреча сняла накопившееся в людях напряжение и успокоила их. Поэтому после того как лагерь уснул, никто не заметил пропажу часовых, а когда раздался пронзительный крик, разбуженные, застигнутые врасплох люди оказались совершенно беззащитны.

— В чем дело?! — прогремел Гэндзо, нашаривая в темноте свое оружие.

— Кто затоптал костры? — ругался рядом Менкакуш.

Когда улеглась суматоха, и проводник сумел раздуть наспех засыпанное кострище — выяснилось, что отряд не досчитался пяти человек. Кроме часовых пропали те, кто спал ближе всего к входу в пещеру. По глубоким бороздам на снегу было видно, что какая-то неведомая, нечеловеческая сила схватила их и уволокла в ночь.

Несколько часов спустя отправившиеся на поиски пропавших товарищей солдаты вернулись в лагерь и привели двух горцев с лицами, заросшими бородами до самых глаз. Дикари были одеты в медвежьи шкуры, перепачканные свежей кровью. Хотя северяне были вооружены топорами, они не сопротивлялись. Менкакуш и Моцзы пытались расспросить пленников, но те только мотали головами и бубнили что-то про дерево, которое невозможно срубить и про людей, оказавшихся заживо погребенными.

— Вот тебе и белые призраки, — раздраженно заметил Менкакуш и приказал обезглавить их.

В ту ночь уже никто не мог сомкнуть глаз. Ранним утром, еще до восхода солнца Менкакуш, с разрешения своего друга Моцзы возглавивший объединившиеся отряды, вывел людей из пещер. Стоило солдатам покинуть убежище, как укрывшийся выше по склону лучник-эмиси осыпал их стрелами. Несмотря на сильный ветер, а может, благодаря ему, костяные наконечники удивительно точно находили незащищенные лица воинов, пробивали толстое дерево щитов и оставляли глубокие вмятины на железных панцирях.

Всадники под предводительством Менкакуша рванули вперед, надеясь настигнуть меткого стрелка, но тот скрылся в зарослях на кручах вне досягаемости лошадей.

Не успели южане опомниться от внезапного нападения, как, из-за соседнего отрога показались конные эмиси. Они выли и кричали, размахивая палицами и топорами. Развевающиеся на ветру медвежьи шкуры, служившие всадникам плащами, усиливали их сходство с дикими зверями.

Северные варвары закружили вокруг сбившейся в кучу пехоты, но осмелились приблизиться к ощетинившейся копьями стене прочных щитов.

— Я, Гэндзо, верный вассал рода Ацукёки, сразитесь со мной, трусы! — взревел слуга, ударил пятками лошадь и понесся навстречу врагам, держа в вытянутой руке копье. Его господин и бородач-полукровка Менкакуш, немного отставая, последовали за ним. Увидев приближающихся всадников, грозные на вид медведи бросились врассыпную. Гэндзо успел своим копьем выбить из седла замешкавшегося эмиси и с энтузиазмом погнался за остальными. Ацукёки хотел окликнуть слугу и приказать вернуться, но его голос утонул в сильном ветре, полном конского ржания и лязга оружия.

Когда лошадь аристократа окончательно выбилась из сил, Ацукёки прекратил преследование, огляделся и, не увидев никого поблизости, снял маску. Раскрасневшееся, вспотевшее лицо, до того скрываемое деревянным страшилищем, было молодым и надменным. Менкакуш ошибался, когда говорил, что аристократ скрывал уродливые шрамы; несколько тонких бледных полос и вправду пересекали его лицо, но даже они не могли затмить красоты юноши. У него была молочно-белая кожа, пухлые алые губы, а под густыми угольными бровями сияли выразительные глаза. Длинные черные волосы были уложены в сложную прическу, которую удерживала длинная золотая шпилька с зеленым камнем. Отдышавшись, Ацукёки уже хотел снова надеть маску, как вдруг что-то мягкое и теплое лизнуло его щеку. Юноша вытянул руку и сумел поймать в кулак нежный красный лепесток. Завертев головой, он с изумлением обнаружил высоко на склоне цветущую сливу, растущую поодаль от остальных, давно облетелых деревьев.

— Дерево, которое невозможно срубить, — пробормотал Ацукёки, вспомнив рассказ казненных горцев.

Он направился вверх по пологому склону, который укрывал до того густой лес, что в нем легко можно было заблудиться. Похожие на белесые тонкие кости, переплетенные голые ветви неприятно скрипели при малейшем дуновении ветра. Юноше начало чудиться, что кто-то идет следом. Он беспокойно оглядывался, и несколько раз видел краем глаза темную, поросшую густой шерстью фигуру, тотчас же исчезающую среди древесных стволов, плотного кустарника и ветровала. Когда же Ацукёки переставал коситься через плечо — ему мерещились шаги, почти неразличимые за скрипом, с которым копыта его лошади ломали свежий настил.

Чем выше поднимался Ацукёки, чем ближе подходил к своей цели, тем явственнее слышал тихую музыку, напоминающую перестук крошечных стеклянных колокольчиков, словно звенели на ветру хрупкие пурпурные лепестки. Подъем становился все круче, юноше пришлось спешиться и взять лошадь под уздцы. Когда он вновь посмотрел на сливу, то заметил движение возле ее корней. Приглядевшись, Ацукёки разглядел двоих детей, играющих в тени цветущего дерева. На вид им нельзя было дать больше десяти лет, оба ребенка были темноволосые, в просторных зеленых одеждах. Когда юноша узнал их, поднял руку и окликнул — наваждение рассеялось. Ветер унес маленькие зеленые фигурки вместе с россыпью сорвавшихся с тонких веток пунцовых лепестков. Рука Ацукёки бессильно упала, а сжавшиеся пальцы схватили лишь воздух…  

— Ацукёки-сама! — голос Гэндзо заставил юношу вздрогнуть.

Слуга быстро поднимался следом по протоптанной борозде.

— Где твоя лошадь? — спросил Ацукёки.

— Сбросила меня и ускакала, — буркнул мужчина; он никогда не слыл хорошим наездником. — Пусть ее Менкакуш ловит. Толку от наших южных кляч на здешних кручах? Только ноги переломают и в пропасть скинут… Я за вами и пешком успею, уж не волнуйтесь.

— Зря ты за мной опять увязался, — заметил юноша.

— Что вас понесло сюда в одиночку? Клялись ведь, что больше намеренно не причините себе вреда!

Его хозяин провел рукой по белым шрамам на своем лице, упрек в голосе слуги заставил щеки юноши покраснеть. Вместо ответа он указал на сливу, которую Гэндзо до того момента не замечал — настолько сильно внимание мужчины было приковано к молодому господину.

— Слива иногда цветет поздней зимой, — неуверенно сказал слуга.

— Еще слишком холодно, — покачал головой Ацукёки.

Лошадь наотрез отказывалась приближаться к чудесному дереву, и ее пришлось привязать, иначе испуганное животное немедленно бы сбежало. Корни сливы, как в болоте, тонули в липкой темно-красной жиже. Юноша присел на корточки, снял перчатку и покопался в подтаявшем снегу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});