Скифы в остоконечных шапках - С Фингарет

Шесть человек уселись на пятки, образовав полукруг. Луна осветила поднятые вверх лица в разводах яркой татуировки.

"Неужели невры? - подумал Арзак. - Кто еще так себя расцвечивает? Только что им здесь надо, как посмели прийти в наше стойбище Вечности"?

Арзак не ошибся. Перед курганом сидели невры. Осуществляя план, разработанный вождем и гадателем, отряд прискакал к Борисфену. Двести воинов остались на берегу ждать сигнала. Разведку гадатель привел к самому стойбищу. О том, что Савлий был погребен раньше срока, а Иданфирс покинул эти места, никто из невров не подозревал.

Бормоча заклинания, гадатель распутал завязки пестро украшенного мешочка, из тростниковой корзинки, подвешенной к поясу, вытащил плошку с теплившимся огоньком.

- Расти, вырастай, пламя, расцветай красным цветком, - пробормотал гадатель и потряс гремушкой с бубенцами.

Огонек на воздухе вырос, сделался ярким. Запустив пальцы в мешочек, гадатель стал сыпать на пламя обрезки ногтей. Раздался треск, вверх потянулась синяя тонкая струйка дыма.

- Гори, плоть царя. Трещите, ногти, вспыхивайте, уходите с дымом, высоко, высоко, к небу. Живые на земле, мертвые в земле. Ух-ух! Сорок дней не показывайтесь. Ух-ух! Сгинь-пропади! - Гадатель поставил плошку на землю.

Сидевшие на пятках застыли от страха. В меловом свете луны они сами казались призраками, собравшимися на тайный ночной совет.

- Ух-ух! Сорок дней в земле оставайтесь, вверх ногами не появляйтесь! Живые на земле, мертвые в земле. Глубоко, черно, черным-черно. Чернее ночи, чернее пустоты. Черное, черное...

- Что он делает? - спросил Ксанф шепотом.

Втроем они распластались на склоне кургана, притаясь за оплывшим гребнем. Залитая лунным светом равнина с призрачными фигурами невров просматривалась, как на ладони.

- Покойников заговаривает, чтобы из земли вверх ногами не выскакивали. - также шепотом ответил Арзак.

- Почему вверх ногами?

- Говорят, по земле покойники наоборот ходят.

- Зачем же эти люди на кладбище сунулись, если боятся?

- Верно, царя Савлия грабить пришли. Мертвецов отпугнут и к его шатру Вечности двинуться. Их семеро, пусть шестеро, если старого гадателя не считать. Все равно примем бой, хотя нас только трое.

- Первыми надо напасть, - решительно произнес Ксанф. - Камней много сверху бросать удобно, троим я головы разобью.

- Не надо нападать, - сказал Филл.

- Ты что? - удивился Ксанф. - Мы ведь не трусы, вспомни, как со сатархом расправились.

- В том-то и дело, что вспомнил.

Гадатель вытряс над плошкой остатки ногтей. Огонь, получив новую пищу, вспыхнул ярче. Закрутился спиралью синий дымок.

- Гори, царская плоть, трещи, сгорай, уходи дымом. На сорок дней, сорок ночей, черных, как пустота, черных, черных...

Гадатель присел, чтобы поднять с земли плошку, и тут он увидел лица своих сообщников. Шесть пар расширенных глаз, не мигая, уставились на курган, подбородки отвисли, посиневшие губы тряслись. Чем вызван этот смертельный ужас? Гадатель медленно повернул голову и оцепенел. От страха кровь перестала бежать по жилам.

Прямо на них, покинув юрту Вечности, надвигался покойник. Он шел головой по земле, упираясь ногами в небо. Торчавшие кверху длинные тонкие ноги были страшнее всего.

Как был, сидя на корточках, с вывернутой вбок головой, гадатель забормотал заклинания:

- Пропади-сгинь. Ух-ух! Змея в воду, дерево в лист, покойник - в землю. Ух-ух! Сгинь-пропади в землю.

Не подействовало, еще хуже стало. Покойник дернул ногами. Небо рухнуло вниз. Земля закружилась. В кургане завыло, заухало, заверещало на разные голоса.

Собрав последние силы, невры бросились наутек. Они бежали быстрее оленей, быстрее коней. Они бежали, опережая друг друга. Вдогонку ухало и хохотало страшно...

"Светильник нам пригодится", - подумал Филл и прыжком перевернулся на ноги. Поднимая с земли плошку, он увидел валявшуюся рядом мотыгу. Ее он взял также и, прикрыв рукой огонек, заторопился к кургану.

Арзак и Ксанф все еще находились на склоне, орали и выли вслед удиравшим неврам. Филла встретили весело.

- Молодчина, Филл. Тебя одного против целого войска можно выпускать. Ногами в воздухе дрыгнешь - все разбегутся.

- Вы тоже без промаха бьете. Арзак заухал, так у гадателя голова на сторону перевернулась. Я сам от страха чуть жив остался да, верно от страха, смотрите что подобрал. - Филл поднял вверх железную с деревянной ручкой мотыгу.

- Вот это да! - вскричал Ксанф и бросился вниз. - С таким орудием к рассвету управимся!

К рассвету они не управились. Солнце двинулось на середину, когда мотыга ударила в бревна перегородки. Но все равно, главное было сделано, вход под курган был прорыт.

- Вылезай, Ксанф, теперь мой черед.

Ксанф без спора уступил место Арзаку, и под неистовый лай Лохмата Арзак принялся крошить бревенчатую стену. Пробив брешь достаточно большую, он приказал:

- Лохмат, выходи!

Лохмат залился лаем, но с места не двинулся.

- Самый преданный пес, - прошептал Филл. - Я полюбил его больше всех сокровищ мира.

Лужа с плошкой в руках, Филл освещал освобожденные от земли бревна, трясшиеся под градом ударов.

- Все, - сказал Арзак. - Дай плошку. За мной не следуй.

- Мы же братья, Арзак, мы дали клятву.

- Все равно. Если Гунда захочет мстить, пусть обрушится на меня одного. В проход не заглядывай, держись рядом.

Арзак набрал воздуху, как перед прыжком в воду, и нырнул в черный пролом.

Одатис лежала у самого входа. Лохмат бросался то к ней, то к пролому, ползал на брюхе и выл. "Жива ли", - со страхом подумал Арзак, Он потрогал руки Одатис, прикоснулся губами к щеке.

- Филл, расстели свою куртку, - сказал он негромко, зная, что Филл услышит.

- Готово. Давай осторожно, чтобы до времени не проснулась, взволнованно отозвался Филл.

- Крепко спит. Держишь?

- Держу. - Филл принял Одатис и уложил на куртку.

- Вытаскивай на поверхность, Ксанф поможет.

- А ты?

- Через малое время приду.

Арзак повернулся к пролому спиной. Ему было страшно, сердце стучало так сильно, что в ушах поднялся звон. Ноги сделались войлочными, отказывались повиноваться. Он переносил постыдную слабость и двинулся в черную пасть прохода, мимо мертвых коней, сброшенных в яму в парадной сбруе, мимо конюхов в ярких кафтанах, с гривнами вокруг шеи. Привалясь к стене, недвижные конюхи сидели, как стражи, у входа в помещение. Арзак переступил порог и высоко поднял плошку с ярким язычком пламени. Мрак отступил к бревенчатым стенам. Стал виден помост. В середине под тростниковым навесом лежали Савлий и Гунда. По правую руку царя высилась груда оружия. Арзак посветил, и светлыми бликами вспыхнуло золото, осужденную на вечную темноту: мечи, аккинаки, гориты, точильные камни, оплавленные в пластины, обручи. Плошка с язычком пламени двинулась влево. Засверкали гривны, браслеты, кольца, бронзовые зеркала - все, что лежало около Гунды. Заставив себя смотреть на лицо, застывшее под высоким венцом со щитками подвесок, Арзак подошел ближе.

- Благоденствуй в вечной жизни, супруга царя, - произнес он плохо слушавшими губами. - Я пришел вернуть тебе долг, чтобы все было оплачено. Ты сама придумала уговор, по которому меняла Одатис на три золотых браслета. Я предлагал браслеты маленькому человечку, вызволившему меня из беды, - он отказался. Я хотел отдать их взамен на сонное зелье, но врачеватель не взял. Теперь Одатис со мной, и браслеты по праву принадлежат тебе. Прими свое золото и не мсти нам, оставшимся жить на земле.

Арзак сдернул с запястья браслеты с оленями и конями. Громко звеня, они упали в сверкавшую золотую груду.

Как ярко светило солнце! Каким праздничным было синее небо в убранстве из распушенных облаков-перьев!

Арзак подошел к побратимам и склонился над спящей Одатис. Сон оставался по-прежнему крепким. Поглощавший лепешки с салом Лохмат не забывал то и дело лизать хозяйку. От прикосновения шершавого языка у Одатис даже ресницы не вздрагивали.

- Утром проснется, - сказал Арзак. - Филл, пригони из ложбины коней.

- Слушаюсь, предводитель.

- Исправим, что порушили, и в путь.

Засыпать подкоп было легче, чем вырыть. Арзак и Ксанф быстро разделались с этой работой. Сверху для верности набросали камней, чтобы могильные воры не догадались о лазе. Арзак не хотел оказаться сообщником охотников за царским имуществом. К тому времени, когда подкоп был завален, подоспел Филл с четверкой коней, оставленных у Волчьей пасти. Белоног и Лохмат так обрадовались встрече, что, глядя на их прыжки, Филл сказал:

- Наверное, эти двое однажды на закате выпили чашу братства и с той поры сделались побратимами.

Арзак рассмеялся.

- Звери могут дружить, как люди. Белоног с Лохматом знают друг друга с рождения.

Он развернул персидское платье, которым снабдил его маленький человечек, и надел поверх платья Одатис, на случай нечаянной встречи.